Армянский нос и кое-что о дудуке

АРМЯНСКИЙ НОС И КОЕ-ЧТО О ДУДУКЕ *


На самом деле, настоящий армянский нос встречается нечасто и среди самих армян. Но это именно тот армянский нос, который не встречается ни у грузин, ни у греков, ни у арабов ни у иудеев – ни у кого… Он огромен. Он уникален, как, скажем, маралы на Алтае или рыба целлокант. Он подлинное национальное достояние – прямое наследство древнего Урарту: лопатообразный, просторный, как флаг, с утолщенной ступенееобразной горбинкой и черными волосками в ноздрях. И носят его гордо и важно, как носят национальное знамя все малочисленные народы. Часто он соседствует с густыми сросшимися у переносицы бровями и черными грустными глазами, в которых и боль Геноцида, и тоска об утерянном Арарате, и неразрешимый историогеографический тупик…
В России армян и азербайджанцев не различают: «черные», горбоносые, темноглазые, но разницу я однажды особенно почувствовал, когда ехал в автобусе из Азербайджана в Армению. Когда пассажир смотрит на дорогу, он наедине со своими мыслями и не думает, что за ним кто-то может наблюдать, и потому лицо его часто выдает самое сокровенное. Я изучал лица в окнах встречных автобусов – моментальные фото накладывались, образуя нечто обобщающее и выдавая типическое.
И вправду, пока мы ехали по Азербайджану я не видел таких носов-лопат, таких нософлагов, как в Армении. Не было в Азербайджане и таких грустных, глаз-колодцев (дело было после Сумгаита): там – волоокость едва очнувшейся от сна газели, глаза молодой расы, в которых еще нет грусти тысячелетий.
Увы, я не могу похвастаться подобным уникальным носом, нос у меня несколько иной конструкции, хотя и его можно назвать армянским. В детстве он доставлял мне нешуточные тревоги и хлопоты. Мы жили в подмосковном городе, и я с завистью смотрел на курносых русских сверстников. Курносость мне казалась безусловным эталоном красоты, – и самая красивая девочка была та, у которой был выше вздернут носик. У меня же нос еще был прямой, без горбинки, «римский», как любила повторять мама украинка.
Я не хотел быть армянином, потому что у армян слишком печальная история и слишком грустные песни, пластинку с которыми иногда ставил отец, и обычно жесткие, гипнотически черные глаза его вдруг начинали блестеть влагой именно на одной песне, в которой повторялся протяжный припев: «Ахпе-ер, ахпер джан!»… «Знаешь, что это такое, - спросил он меня однажды, - «Братик, братик, дорогой».. Но песня была такая грустная, так разрывал душу мякго вибрирующий звук незнакомого инструмента, под который пел певец, что я хотел побыстрее сбежать на улицу гулять, а отец так больше никогда и не пытался еще что-нибудь рассказать про эту песню.
А песни мне нравились грузинские, торжественно радостные, жизнелюбивые и украинские – задумчиво величавые.
Я был юн и хотел радоваться, хотел походить на всех окружающих ребят. Каждое утро, отправляясь в школу, я задерживался у зеркала в коридоре и некоторое время старательно тер кончик носа вверх. Меня вдохновляла теория Ламарка (о ней я вычитал в одной из старых отцовских книг), согласно которой постоянное упражнение ведет к изменению формы органа: например, у жирафа шея длинная потому, что он постоянно тянется вверх за вкусными листьями на деревьях. Откуда мне было знать, что это начисто опровергла генетика, объявленная в то время буржуазной «лженаукой» «уличной девкой империализма», за которую, между прочим, и в тюрьму сажали.
Я тер и тер нос, но вожделенная курносость не появлялась: дальше еле заметной белой полоски над его кончиком дело так и не пошло – нос наплевал на все мои усилия, на Ламарка, и рос, и рос себе по армянской схеме.
Пришла пора получать паспорт. Папа армянин и мама украинка в этом не принимали никакого участия, тактично свалив решение ответственного вопроса на мои юные неокрепшие плечи.
-Ну, какую национальность будем записывать? –усмехнулась полная светловолосая паспортистка –раз в жизни выбрать можно…
-Ну, какой же с моим носом из меня украинец? – вопросил я.
Паспортистка промолчала.
Так я стал армянином.

А почему глаза отца увлажнялись, когда он слушал именно ту песню я узнал позже, после его смерти, заглянув в записки о детстве, которые он оставил (раньше все было недосуг!). Пластинка та давно затерялась, но я хорошо помню как под задумчивые звуки дудука, плачущие чистой Божьей слезою, высоко взлетал мольбою молодой голос: «Ахпер, ахпер-джан!.. – Братик дорогой, родной мой»...
Год 1920-ый. Геноцид… Голодная, оборванная и измученная семья – отец, мать, и четверо детей – скитались месяц месяц за месяцем по армянским горам и деревням. Беженцы. Нищие. Гонимые отовсюду голодом, холодом и людьми. Да, да людьми, своими единоплеменниками. Ибо беженцев было столь много, Беда была столь велика, что у многих закрылись душевные очи, и в народе, который в трудный час говорил «Возьму твою боль себе на сердце», возникло дикое суеверие, будто бескорыстно помогая беженцу, ты тем самым призываешь его Беду и на свою семью.
Младший брат, Цолак, был веселый, красивый… всеобщий любимец в семье, которого старались беречь, как могли. Но его первым вконец иссушили голод и цинга. Мать несла его на себе, а он выплевывал по дороге зуб за зубом.
На границе Нор-Баязетского уезда у какой-то деревни он умер.
Отец (мой дед Левон) вместе с сыном (моим будущим отцом) отправились в деревню за лопатой, чтобы схоронить ребенка. Дрожащим голосом преждевременно постаревший, оборванный с растрепанными седыми волосами человек просил лопату, чтобы схоронить своего сына, но везде получал отказ. С каждого порога слышалось: «Деньги!…», «Деньги!..», «Деньги…»
А денег не было.

Тогда бывший волостной писарь Левон, сельский интеллигент, не державший за всю свою жизнь в руках ничего тяжелее писчей ручки и книги, со своим десятилетним сыном стали рыть могилу перочинными ножами. А желтая земля армянская тверда, камениста, неподатлива… Они рыли, а мать и младший брат Сурен и сестренка Сирануш смотрели на них.
И был миг отчаянья, когда они поняли, что ничего не получается, а солнце клонилось к закату. Одинокая семья на краю кладбища со своей потерей – из красивого радостного ребенка Цолак превратился в сморщенного старичка. Вконец обессиленные, еще живые, смотрели друг на друга.
И где были их враги? – Там откуда изгнали их из дома?.. Там, в деревне, где не дали им лопату?.. Время, которое железной дверью отгородило их от мирного прошлого? Бесноватое будущее, грозящее сухим кулаком и завывающее: «Возьму! Возьму! И еще раз возьму!»? – Весь Мир был против них!
И тогда женщина, София, вдруг достала откуда-то последнюю припасенную серебряную монету, хранимую для того из детей кто выживет, и отдала ее могильщику, который был неподалеку и ждал своего часа.
«Ахпер, ахпер-джан!.. Братик, братик родной!..»

Современная генетика путем анализа митахондриальной ДНК установила, что все мы, люди живущие на земле, происходим от одной общей матери, так называемой «генетической Евы» (а значит, в какой-то степени братья?)
Может это и правда?..


------------------------------------------
* Дудук – армянский духовой инструмент. Традиционное название – «циранапох», что значит «абрикосовая труба» или «душа абрикосового дерева»