Ленин в шалаше

РИЧАРД  ГУЛЕ






ЛЕНИН В ШАЛАШЕ.











2009 г.






Ричард Гуле ( перевод с французского автора)
ЛЕНИН В ШАЛАШЕ.: Липецк, 2009. – 90 стр.

ISBN 978-5-904379-02-4

 



Главные действующие герои: Володя Ульянов, его старший брат Александр, только что освободившийся из тюрьмы, их крепостные,  Инесса Арманд, Хемингуэй, Ленин -Взрослый, Сталин, Троцкий, Гитлер. А также: попугай Лени-на, пони Троцкого, гений Сталина, изобретший эликсир бес-смертия.







Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме  без письменного разрешения автора.



ISBN 978-5-904379-02-4
 
Фэнтэзи на темы Великой Октябрьской
Сексуальной Революции.

Он нехотя почесался, перевернулся на другой бок и по-пытался уснуть снова. Проблемы предыдущего дня не дали ему забыться – они плавно трансформировались в будущие нерешённые задачи. Проклятый мозг самопроизвольно вклю-чился в работу, не обращая внимания на протесты изнутри.
Да, было о чём беспокоиться. Протекала крыша, нужно было побриться, придать бороде стильный вид.
Впереди маячила перспектива наводнения в связи с на-ступлением сезона дождей.
Неожиданно прокричал попугай. Владимир выскочил из шалаша, откинув пинком ноги занавеску, закрывавшую вход в его жилище.
Валявшаяся тут же в изобилии банановая кожура не стала причиной падения. Босые ноги привыкли к скользкой поверхности. Кожа ног адаптировалась к южному климату и впитывала полезные вещества прямо из кожуры. Это улучша-ло их обмен.
– Владимир Ильич, к нам гости! – прокукарекал попу-гай.
– Опять кого-то нелёгкая принесла! – он прошёл быст-рым шагом по аллее, выстланной циновкой из сушеных листьев тропической лиственницы.
– Вам телеграмма, – услышал он знакомый голос сель-ского почтальона Фёдора.
Пока он шёл, навстречу ему раздавались звуки ударов в калитку – ею служил лист Большой Банановой пальмы.
Ильич со скрипом открыл калитку.
У околицы полусидел на велосипеде Фёдор. Длинные, широко расставленные босые ноги его были призваны сохра-нять равновесие, тяжёлый рюкзак, висевший на багажнике, всячески этому мешал. Его широкое улыбающееся лицо, в со-четании с веснушками и кучерявыми волосами делало его и без того подозрительную внешность ещё более зловещей. К тому же он крутил педали на босу ногу.
– Вам телеграмма, масса, и ещё бандероль, – Фёдор ещё сильней улыбнулся, обнажив белоснежный прикус на фоне чёрной физиономии.
– Распишитесь.
«Надо срочно принять это средство. Промедление смерти подобно. Целую. Твой Коба». – Прочитав телеграмму, Владимир поднял голову, чтобы поблагодарить почтальона, но того и след остыл.
Лишь в конце большака маячила его чёрная спина, ук-рашенная болтающимся автоматом.
Наличие оружия придавало спокойствие Фёдору, всё-таки иногда он перевозил материальные ценности – нужно было развозить пособия бездетным парам.
«Да, Федя, непростая у тебя работа, колесить по саван-не и джунглям. Колёса то и дело застревают в песке.
…Сталин…» Ильич задумчиво потрепал попугая по щеке… Тот, недолго думая, схватил его за рукав застиранной майки и в шутку стал трепать влево – вправо…
– Ну, Интер, отстань, дурачок… – Ильичу срочно необ-ходимо было погрузиться в воспоминания о Кобе, а попугай только мешал этому…
– Не Интер, а Интернационал, – попугай выпустил ру-кав из пасти, чтобы наброситься на бандероль, опрометчиво оставленную хозяином всего лишь для того, чтобы закрыть ключом калитку.
Пока Ильич возился с ключом, заржавевшим во влаж-ных тропиках, попугай распотрошил упаковку, извлёк оттуда пузырёк с сине-зелённой жидкостью, но, перехватив строгий взгляд своего господина, покорно склонил голову набок и по-ложил пузырёк к его ногам.
«Только для приёма внутрь. Беречь от детей и беремен-ных женщин. Специально для внутрипартийного приёма!» – Владимир бегло прочитал надпись на лекарстве.
Он зашёл бегущим шагом в шалаш, прошёл по коридо-ру на кухню и, открыв холодильник, решительно налил себе текилы.
Сев у окна с бокалом в руке, он не стал включать теле-визор, а уставился через окно вдаль, туда, где виднелся Совет-ский Океан...
Сразу за окном в гамаке под пальмами ветер качал по-луразложившееся тело всё ещё живой Надежды Константи-новны. Ильич мог, конечно, поделиться содержимым пузырь-ка, чтобы продлить мучения  жены и соратника по партии. Но впереди на берегу бегали полуобнажённые мулатки, и они как никто нуждались в заботе, любви и ласке Ильича.
На острове наблюдался демографический дисбаланс после того, как половину мужского населения захватили ама-зонки с соседнего архипелага во время неожиданного набега, а точнее сказать – наплыва.
Достав пачку «Съезда», он закурил, сделав первый вдох глубоким, жадным, приоткрыв рот, он с наслажденьем потянул носом изо рта вкусный дым… Едва выйдя из лёгких, тот двумя тонкими струйками заходил обратно в лёгкие.
Способ непрерывного или как ещё называли его недоб-рожелатели «безотходного» курения, Ильич изобрёл вскоре после попадания в эту пожизненную ссылку, когда сильно разволновался.
Тем не менее, его новый революционный способ куре-ния находил всё больше сторонников. Ведь он позволял со-кращать количество затяжек при курении на 60-70 процентов. И снижал вредные выбросы… После трёх-четырёх оборотов через лёгкие в атмосферу выходили только ненужные орга-низму вещества. Остальные полностью усваивались.
           К тому же, это снижало нагрузку на местную табачную фабрику.

Шёл 19… год  от Рождества Христова…
Париж… пятизвёздочный отель «Атлантик».
– Володя, нам пора бы позавтракать, – Инесса в слад-кой неге потянулась… длинные стройные ноги выскользнули из-под одеяла и упали в сторону ванной..
– Да, май дарлинг, – попытался докричаться Володя до санузла, откуда уже раздавались звуки джакузи. Он стоял у огромного окна, закрытого гардиной.
– Ты не будешь сегодня бриться? – крикнула любовни-ца.
– А что случилось? Тебе не нравится моя борода? – он отдёрнул гардины. Его ослепил вид на Мон-Мартр и Елисей-ские поля. В глаза ему бросилась неоновая реклама «Жил-летт».
– Сейчас такие уже не носят. Я недавно в парикмахер-ской читала свежий номер «Космополит». Я тебе потом его покажу. Я так зачиталась, что случайно взяла его с собой. Ты не хочешь потереть мне спину?
– Да, – сказал он, хотя про себя подумал: вчера всю ночь тёр.
Он зашёл в джакузочную: Инесса почти вся плавала под водой. Лишь холмы грудей торчали над водой и волоса-тый островок посреди…
– Инка, ты архисексуальна. Я думаю, твоя фотосессия пройдёт сегодня на ура. Подвинься, я нырну…
– Осторожно, не поскользнись.
– Не думал, что здесь так глубоко. Какая ты мягкая и мокрая, я так хочу тебя…
– Не ты один… Помнишь, как на съезде Коминтерна, когда я зашла перед началом голосования, а в первом ряду си-дели матросы, все ещё удивились, что они проголосовали не поднятыми руками.
– Подожди… помолчи… какая у тебя всё-таки…
– Володя, давай быстрей, мне ещё надо наложить мэйк-ап. И не помни мне всё там, да… вот так… да… ещё…

– Гарсон, два пива, две тарелки щей и пару дюжин пельменей, – Владимир откинулся в своём плетёном стуле, любуясь проезжающими мимо авто.
– Простите, мсье, но мы не подаём в это время суток щей и пельменей, и, кстати, что это такое?
– Володя, ты же знаешь, я на диете, мне нельзя… по-дайте лучше бутылку «Божоле», пачку «Житан» и…
– Свежий выпуск «Искры», – будущий Ильич нетерпе-ливо заёрзал, ему хотелось побыстрей узнать, что решили то-варищи на последнем пленуме.
– Мсье. Не давайте ему «Искры». Володя, ты не забыл, что ты на идеологической диете и тебе нельзя волноваться?
– Хорошо, Инесса, я знал, что ты заботишься обо мне. М-м, товарищ, простите. Как вас?...
– Гарсон. Мсье.
– А зовут?
– Ахмедкой.
– Как интересно!
– А по фамилии?
– Зиданы мы.
– А, ну да. Из басурман значит. Преотлично! Так вот. Последний номер «Франс Футбол» и два бокала… у вас есть тёмные сорта?
– Володя, тише, соблюдай политкорректность, кругом полно негров!
– Инночка! Побойся Бога! Хотя никакого Бога таки – нет, чёрт возьми! Товарищ Зидан! Будем соблюдать политкор-ректность! Чтобы никого не обидеть, возьмём один «Гиннес» – это привет британским товарищам, и про чехов не забудем – бокал чёрного «Кржмлнпрского Поднадпражского». Кстати как вчера сыграли марсельский «Олимпик» и «Тулуза»?
– Наши выиграли, мсье…
– Ты меня успокоил, неси пиво быстрей.
– С вас четырнадцать франков, мсье…
– Володя, тебе нельзя мешать два разных сорта пива…
– Четырнадцать франков? Это грабёж! Проклятая бур-жуазия!
– Я пролетарий, мсье…
– Да, да, вот тебе десять су на чай.
– Спасибо, но мы не принимаем наличные.
– Это ещё почему?
– Потому что в прошлый раз ты смешал Будвайзер с какой-то дрянью, приготовленной из пшеницы заражённой спорыньёй.
– Паника на бирже, деньги обесцениваются.
– Инесса! Ты посмотри, какой пролетариат пошёл! Вы, наверное, товарищ, читали «Капитал»? И что было потом? Когда я смешал дрянь с дурью? – Владимир длинно отхлебнул из бокала.
– Ты сказал, что революция должна быть перманент-ной…
– Перманентной! Ха-ха-ха! Интересно, что я имел в ви-ду? Товарищ, вы случайно не знаете, что такое перманентная революция, чёрт возьми! – он вытер необычайно устойчивую густую пену с рыжей бороды.
– Боюсь ошибиться, мсье, но мне кажется, это что-то связанное с портмоне...
– Намекаешь, что пора платить? Выбирай: золотой  червонец или безлимитная карта Рейхс Дойч Банка?
– Конечно, червонец, мсье, хотя с него трудно будет найти сдачу.
– Ничего, голубчик. Ты меня рассмешил! Не надо сда-чи! Чёрт возьми! Ступай! Ха-ха-ха! Портмоне!
– Володя, ты не знаешь, кто тот бородатый чудак, кото-рый всё время сидит в углу и что-то пишет? – они чокнулись. Её фужер отозвался хрустальным звоном, его – тупым корот-ким звуком.
– По-моему, какой-то американец, писатель – неудач-ник. Не знаю, зачем он тебе?
– Хочешь сигарету? Он всё время пьёт дешёвое пойло и ничего не ест… Его тетрадь на прошлой неделе была открыта вначале, а теперь он её почти заканчивает.
– Есть зажигалка? Спасибо, достаточно. Хороший та-бак… Какая фабрика? «Житан»? Мы обязательно построим в России самую большую табачную фабрику в мире, чтобы тру-дящиеся всего мира завидовали советским людям и назовём её именем Розы Люксембург!
– Вова, я думаю, «Люксембург» звучит слишком бур-жуазно. Давай лучше в честь мужчины. Они больше курят.
– Хорошо! Дадим фабрике имя товарища Урицкого! Пусть трудящиеся массы обкурятся!
– Но, Володя,  Моисей Соломонович ещё жив! Он мо-жет обидеться…
– Правда! Вот незадача! Ха-ха-ха! Презабавно! Ну что ж? Массы не хотят ждать! Они хотят-таки курить! Это дело архипоправимо! Мы умертвим товарища Урицкого! Ха-ха-ха! – он отхлебнул из второй кружки.
– Подожди, ты же обещал в прошлый приезд Кларе что-нибудь назвать в её честь!
– Кларе? Этой долговязой девице, от которой несёт за версту несбыточными идеями? Прекрасно! Построим ещё од-ну табачную фабрику и тоже в Петрограде!
– Зачем так много табачных фабрик в одном городе? – Инесса нервно посмотрела на часы.
– Когда есть будет нечего, люди будут в основном ку-рить. Курение очень хорошо подавляет желание есть. Когда я сидел в тюрьме первый раз, меня чертовски мучили голодные колики и тогда сидевшие со мной черносотенцы научили меня подавлять приступы голода курением. Так я пристрастился к табаку.
А ещё раньше мой старший брат Александр, когда от-мотал первый срок и вернулся домой по УДО, рассказал мне как они на зоне…
– Извини, мне пора идти, через пять минут начинается мэйк-ап. Я позвоню после съёмок. Много не пей, нам завтра нужно будет быть в…
– Я помню, – он допил пену.
– Ну, пока…
– Давай… вали… в своё… гарсон! Ахмед!
– Да, мсье, я здесь!
– Принеси мне эту… как её? Дрянь!
– Что?
– Ну, у вас есть, я знаю точно, у вас, у басурман ещё смертная казнь за это полагается через повешенье…
– А! Дурь!
– Во, во, точно -дурь.
– Но у нас не положено…
– Ладно – не положено! Я знаю точно, что у тебя есть. Наши покупали у ваших уже. Давай, пока никто не видит.
– Пять франков, мсье.
– На десять и чтоб через пять минут дурь была здесь!
Через пять минут или чуть больше воздух на Рю Дэ Плас наполнился нездешними ароматами.
Ильич глубоко надолго затягивался, иногда посмеива-ясь:
– Смертная казнь через повешенье! Архигениально! Ха-ха-ха!
Через полчаса, когда действие травы закончилось, сно-ва начался пивной «приход», поэтому он неожиданно погру-стнел, вспомнив отрочество…
Симбирск… 188… год… Родовое поместье Ульяновых.
– Вот так, Вовка, – говорил ему брат Александр, только что вернувшийся из тюрьмы. Его длинное, исхудавшее на ка-зённых харчах тело, утопало в перинах, взбитых ещё утром крепостными.
Вовка только что вернулся из школы, он учился в девя-том классе, и его сильно тянуло к старшему брату. Но он ред-ко видел его. Тот был всё время занят: то пропадал на стрел-ках с братвой, где они готовили будущие великие преступле-ния, то сидел в тюрьме за эти, уже совершённые преступле-ния.
– А предки где? Скоро придут? – он не вылезал из хо-лодильника, поедая всё, что попадалось под руку.
– Батя в школе, придёт только вечером. Мать пошла, по-моему не то к тёте Фиме, не то к тёте Хаве. Может, к обеим сразу обсуждать их общие дела.
– Да? Значит, можно расслабиться. Зови баб, включи чайник.
– Каких баб, Саша? – Володя машинально воткнул вил-ку чайника в розетку.
– Каких-каких… Помнишь, до того как меня посадили у нас в поместье росла Роза, внебрачная дочь пленной турчан-ки Гюльзы от поручика Пшёнского? Когда на меня сделали засаду эти проклятые жандармы, эти волки позорные, ей бы-ло, если не ошибаюсь, лет двенадцать…
– Да, Алекс, я помню, эту засаду, хотя мне было тогда всего шесть лет. Про неё потом писала вся жёлтая пресса, но я тогда ещё читать не умел. Только картинки рассматривал.
– Да? А откуда ты тогда помнишь всё это? Чайник за-кипел. Заварка есть босяцкая?
– Есть какая-то… – Володя открыл  буфет, – вот: «Ко-фейня и чайная братьев Пивоваровых».
– Давай сюда. Сейчас чифирнём.
– Я помню всю эту засаду до мельчайших подробно-стей, ведь жандармы устроили её у нас дома.
– Да? Как я мог забыть! Точно! Но столько времени прошло. У меня стало плохо с памятью в тюрьме. Надо осве-жить мозги… Я заварю покрепче… Ты будешь?
– Ага… Жандармы сидели у нас дома целый месяц, по-этому я всё хорошо запомнил. Накрыл крышкой? Прошло пять минут? Теперь надо килишнуть туда-сюда…
– Знаю, Володя, знаю…
– Ну, вот, Алекс, их было много: шпиков, филёров и омоновцев. Все в масках, настоящее маски-шоу. Они жили у нас целый месяц в ожидании тебя. Они спали везде, во всех комнатах, один мне даже уроки помогал делать… потом они уже сняли маски, перестали скрывать свои истинные лица. Мы все передружились, потом перессорились, потом опять помирились. Некоторые из омоновцев сошлись с нашими крепостными девушками, посватались к ним, предложили нашему папеньке выкуп достойный.
Вскоре сыграли свадьбу, тут же у нас. Но по-тихому, скромно, без помпы. Всё-таки засада.
Молодые стали тоже жить у нас. Начались проблемы. Потом разборки. Было решено собрать общий семейный совет вместе с ментами, на котором папенька наш разрулил ситуа-цию…
– Разливай…
– Было решено, что как только тебя поймают, все сразу сваливают и живут отдельно. После этого решения все с не-терпением стали ждать, когда же ты, наконец, вернёшься до-мой из запоя. Но ты всё не возвращался. Мы тебе звонили, но ты не брал трубку. Потом друзья тебя приволокли и вас всех взяли тёпленькими. Ты, естественно, ничего не помнишь, по-этому я тебе всё рассказываю.
– А Роза? Что с ней? Неплохой чифир получился, прав-да?
– Да, по-босяцкому вышел. Роза выросла, получила вольную, вышла замуж за одного адвоката, уехала в другой город, по-моему, в Казань.
– Жаль, я так её хотел… А кто остался?
– Есть Эльвира, Глафира и Элеонора.
– А кто из них лучше?
– Смотря, как ты их хочешь. Давай покурим после чи-фира?
– Давай.
– Эльвира умеет что-то одно, но очень хорошо. Глафи-ра умеет сразу всё, но на троечку. А Элеонора ничего не уме-ет, лежит как бревно под тобой. Но при этом заметно, что ей всё это очень сильно нравится. В общем, она пассивная жен-щина, но фригидной её не назовёшь. Так что выбирай, сам смотри.
– Короче, зови их всех, ты ведь тоже будешь?
– Сейчас позвоню, пока предков нет дома. Но ты зна-ешь, пока ты сидел, многое изменилось.
– Что именно? Сексуальные реформы?
– Нет, хуже. Подул ветер перемен. По Европе бродит какой-то призрак.
– Призрак? Какой ещё призрак?
– Призрак какого-то коммунизма. Я толком сам ещё не разобрался.
– И что теперь делать? Бояться этого призрака?
– Нет, не в этом дело. Теперь крепостные оборзели, особенно девицы. Просто так уже никто никому не даёт.
– Да? – Александр почесал грудь, на которой было вы-колото: «Долой СамодержавиеЪ!»
И что теперь делать? Чего они хотят?
– Да хотят они того же, что и все. Но делать просто так ничего не будут.
– Вован, ты знаешь, мне уже всё равно, у меня несколь-ко лет не было женщины, звони им быстрей. Пусть приходят. Там разберёмся.
– Хорошо, звоню. Алё! Эльвиру можно? Кто спрашива-ет? Володя! А, это ты, привет. Тут такое дело, приходи быст-рей на вечеринку. Ещё два часа дня? Ну и что? Бери осталь-ных девчонок тоже, ну, ты поняла. Всё как обычно. Быстрей, у нас есть часа четыре. Не больше.
– Ну, что, скоро приедут? – Александр опять закурил, на этот раз сигарету. Фаланги пальцев правой руки его были украшены татуировкой: «186?»
– Да, минут через десять.
– Я успею принять душ.
– Давай, потом я.

– Привет, мальчики! – девчонки появились неожиданно быстро, что неудивительно: им не надо было краситься. Неизбалованные урбанистически, они были красивы сами по себе природной красотой.
– Проходите, ложитесь, – Володя только что вышел из ванной, и из одежды на нём было только полотенце, обмотан-ное вокруг упругих ягодиц. – Знакомьтесь, мой старший бра-тан Алекс. –  Он гостеприимно провёл рукой в воздухе. Той самой, которой придерживал полотенце. Через секунду поло-тенце рухнуло на пол.
– Очень приятно, – сказала чернявая, похожая на моло-дую кобылу Эльвира. Остальные смущённо кивнули, имити-руя приветствие.
– Саша, а я вас помню, – заулыбалась кокетливо ари-стократичная Элеонора, – в ней сразу угадывалась кровь пленной француженки, её матери, изнасилованной благород-ным гусаром, Кюхельбекером, её отцом. Мать, в девичестве Жанна-Мария-Антуанетта Папье-Маше скончалась при родах, едва разродившись необычайно крупным плодом. Сейчас рост Элеоноры составлял порядка двух аршинов и семи вершков.
Отец её Иван Фёдорович был разжалован, сослан на ка-торгу в Сибирь, где, казалось, сгинул. Девочку взял на воспи-тание в качестве крепостной отец Володи. Но потом выясни-лось, что родной отец девочки Иван Фёдорович Кюхельбекер сбежал с каторги, примкнул к вольным старателям, намыл зо-лота на приисках, за фунт золотого песка справил себе загран-паспорт и, завербовавшись на американское торговое судно, с оказией оказался за океаном в Штатах.
Там на припасённый, утаённый, конвертированный пе-сок он раскрутился и стал миллионером. Теперь он пишет письма единственной дочери, и уговаривает её бросить дикую Россию, и уехать к нему в Америку.
Дочь в одночасье из скромной крепостной девушки стала завидной невестой. Знал об этом и Володя. В глубине души он мечтал жениться на ней и уехать с ней насовсем, бро-сив опостылевший родительский дом.
Периодические сексуальные контакты, как ему каза-лось, должны были укрепить будущий союз.
– А ты ничего, – пропела круглолицая и полногрудая Глафира, поднимая с пола полотенце для Володи.
– Спасибо, – он взял из рук девушки предмет, но не спешил вернуть его на прежнее место.
– Здравствуйте, красавицы, – Алекс приподнялся с ди-вана. – Я вас тоже всех помню, но вы тогда ещё все маленьки-ми были.
– Садитесь, долго будете стоять? – Володя бросил по-лотенце на кресло, но ещё до того, как оно упало, он успел упасть в него первым, таким образом, чтобы оно накрыло его живот и бёдра сверху.
– С чего начнём? Пива или сразу «вон чего»? – Володя расслабленно закурил. Сразу чувствовалось, что он хозяин по-ложения. Откинувшись в кресле, он смотрел в потолок, в том же направлении выделяя дым, смешно при этом округляя гу-бы, обрамлённые молодыми побегами рыжеватых волос.
– Владимир, ты нас смущаешь. Что о нас подумает Алекс? – Элеонора подмигнула Саше.
– Не знаю, как вы, а я сам бы выпил пива. Давно я не пил хорошего настоящего пива. – Алекс потянулся к трубке телефона. – Как позвонить в службу доставки?
– Боюсь показаться нескромной, но я бы перекусила вначале, прежде чем даже говорить о «вон чего». – Глафира кокетливо закинула ногу на ногу.
– Как ты сказал? Девять, ноль, две семёрки, три, три, один. Один, ага. Алё? Да. Нету? А какое есть? Да? Хорошо! Да, один пуд. Записывайте адрес… Через пять минут? Спаси-бо!
– Девчонки, – Вова с наслажденьем курил, пока роди-телей не было дома, – там… откройте холодильник, Глаша, Эля, там икра, всё, что видишь – давай на стол, там ещё ба-лык-шашлык, ага, вот этот, нарезай. Сделайте ещё бутербро-ды.
– Я не могу сидеть просто так, – сказала чернявая Эль-вира и встала с тахты, оставив на ней сидящих рядом Алек-сандра и Элеонору, – я буду помогать делать бутерброды. –  Она встала и грациозной походкой, не скрывая свой нерастра-ченный энергетический потенциал, направилась к кухонному столу. – Делать бутерброды, особенно с чёрной икрой, – моё любимое занятие. Дай-ка нож… Масло… Благодарствуйте… Вот так, ага…
– Элеонора, вы так прекрасны, что я не могу вас не спросить: что это – недостаток искусственного освещения или переизбыток моей необузданной фантазии? – Александр лю-бил утюжить девичьи мозги смысловыми нескладухами, кото-рым его научили в тюрьме проворовавшиеся священники.
– Ни то, ни другое, – Элеонора за версту чувствовала приставучих мужчин и чётко улавливала момент, когда про-сто разговор превращался в попытку охмурить и коварно соблазнить. В такие минуты она быстро переводила тему беседы в другое русло. – Эльвира, ты должна знать, что бутерброды с икрой правильно называются «канапе».
Но для этого ты просто обязана разрезать уже готовые бутерброды на четыре части, то есть четвертовать их.
– Вот именно: четвертовать, а потом непременно пове-сить! – Володя злорадно заржал.
– Я всё время путаю, – Глафира вытерла несуществую-щий пот со лба, мотнув головой. Круглые груди её колыхну-лись при этом в разнобой, и продолжали колыхаться ещё не-сколько секунд, пока она говорила, – чёрная икра с чёрным хлебом, красная – с белым?
– Ты всё путаешь, Глашка, – Володя не мог оторвать взгляд от её грудей, он даже вышел из столовой и быстро вер-нулся, на ходу застёгивая лёгкий брючный ансамбль… – ты всё забываешь… – он подошёл к ней вплотную, сглотнув слю-ну, продолжил, глядя в упор на уровне своих глаз, что при-мерно соответствовало уровню Глашкиного бюста. – Я тебе каждый раз говорю: действуй от противного – если хлеб чёр-ный, значит икра не чёрная, то есть красная. Понятно?
– Понятно. А если икра красная, значит хлеб не крас-ный, то есть может быть и чёрный. Да?
В дверь постучали:
– Господа, пива заказывали?
– Входи, голубчик, входи, заждались тебя, – Володя привстал в предвкушении начала настоящего праздника.
– Распишитесь в получении…
– Я не могу, у меня почерк неразборчивый и к тому же мне нет ещё 18 лет, я не имею права пить пиво, но я могу меч-тать о нём, думать о нём, не так ли, Лена?
– Да, милый, тебе ещё рано пить пиво, а вот насчёт все-го остального ты вполне созрел…

– Пиво хоть свежее? – Алекс встал, чтобы расписаться, у него почерк был каллиграфический, не то, что у младшего брата.
– Да, господа, обижаете, пиво самое что ни на есть, не-фильтрованное. Нижней ферментации. Лучшая на побережье пивоваренная артель сестёр Водохлёбовых. В этом бочонке как раз один пуд, не считая пены. У вас красивый почерк.
– Спасибо.
– Не пойму, с какого вы года рождения, татуировка не-разборчива…
– Какая тебе разница, ты же видишь, что мне больше 18 лет.
– Товарный чек, накладная?
– Хватит умничать, сколько с нас? – Алекс заёрзал в нетерпении предаться оргиям.
– Пятнадцать копеек и… сменная тара есть?
– На тебе шестнадцать, и забери вон в том углу смен-ный бочонок.
– Благодарствуйте, господа.
– Спасибо, а теперь пшёл вон, холоп!
Дверь захлопнулась, вскоре послышался удар хлыста и возглас: – А ну пшёл, Савраска!
– Подставляйте кружки, – Алекс обнял бочонок и, на-гнув туловище, разливал бодрящую жидкость всем присутст-вующим. – Элеонора, я всё хотел спросить…
– Мне хватит…
– Я всё хотел спросить, «Элеонора» если сократить, то, как тебя называть. Чтоб короче было?
– Лена.
– Мне сразу две наливай, у меня сегодня контрольная по латыни была, переволновался – жуть! Надо стресс снять!
– Сейчас, Володенька, я сниму тебе стресс. Ты забу-дешь обо всём на свете, – Элеонора вытерла пену с красивых губ и взасос поцеловала молодого любовника. Володенька ед-ва успел проглотить недожёванное канапе.
– Ха, девчонки,  – Алекс слегка опешил, ему было не по себе оттого, что понравившаяся ему Элеонора, предпочла ему его младшего брата. С другой стороны в её поступке он увидел сигнал к началу оргии, и это его обрадовало. – Смот-рите-ка, Ленка Вовку совращает!
– Ну и что! – В ответ Эльвира взасос поцеловала Гла-фиру, после того как они выпили «на Брудершафт».
– Ладно, вы, лесбиянки, это ваши проблемы, а Вовка малолетка ещё, а это статья. Слышала, Лена?
– И что теперь? – она отлипла от Вовкиных губ, и по-смотрела мутными, томными глазами на Алекса.
– А то, что он теперь твой должен быть навеки, не бро-сишь же ты его на произвол судьбы. Это дитя порока?
– Дитя порока? – Элеонора внимательно в упор залю-бовалась юным лицом любовника.
– Мы его так и назовём: Вова Ленин, а тебя Лена Вови-на.
– Ты не против, дорогой?
– Я не против. – Володя встал, поправил брюки, отре-зал большой кусок сала, положил его на симметричный кусок хлеба, смазал всё это горчицей и с упоением стал жевать.
– Вова Ленин, почему ты ешь сало? – Глаша лукаво за-глянула ему в глаза.
– Потому что мне икра надоела.
В одной руке у него был огромный бутерброд, в другой большая пивная кружка, на которой было написано: «Илье Ульянову, победителю Межгубернского конкурса «Учитель года».
Он стал ходить взад-вперёд по столовой, поглощая на ходу пищу и жидкость, жестикулируя при этом бутербродом и кружкой и возбуждённо рассуждая:
– Нижняя ферментация! Алекс, ты слышал?
– Что?
– Это гениально! Представляете? Нефильтрованное и нижняя ферментация!
– А что это такое? – Эльвира перестала есть канапе, и перешла на соленые огурцы с репчатым луком.
– Ферментация по латыни, – Володя поднял кружку, уже на половину пустую над головой, – значит брожение.
– На-ча-лось… – Элеонора всё поняла. Ей стало скучно, – Александр, у вас не будет сигареты?
– Здесь не курят, – мгновенно отревновал подругу опь-яневший юноша. – И вообще! Вы не представляете, что это такое «ферментация», тем более нижняя. В Европе, говорят, уже началось брожение снизу, потому что какой-то призрак уже бродит там. Если вообразить, что всё наше дурацкое об-щество – это большая бочка пива, в которой брожение проис-ходит только внизу, то можно сделать вывод, что жизнью не-довольны только низы.
На самом деле это не так! Верхи тоже могут быть недо-вольны жизнью в этой стране!
Для этого нужно просто применить верхнее брожение! И перестать фильтровать. Побольше дрожжей! Пусть бочонок под названием «Россия» сначала вспучит, а потом разорвёт! И пусть брызги зальют все ближайшие страны!
Я хочу выпить за всеобщую ферментацию, за процесс непрерывного брожения и за…
– …И за отсутствие фильтрации базара! – подхватил брат.
– Правильно! Наливай! Чокнемся! Раздался звон сдви-нутых берестяных кружек.
– Пьём до дна!
– Наливай ещё!
– А теперь за любовь!
– Володя, ты мне обещал показать новую мебель, кото-рую недавно приобрёл твой папенька… Ведь ты меня лю-бишь? – Элеонора обхватила за талию юношу, не выпуская из руки пивную кружку.
– Да, да… – Володя озабоченно почесал лоб, хмель ударил ему в голову. – О чём я говорил до этого?
– Ты говорил о революции… дорогой.
– А ты о чём мне сейчас толкуешь?
– О сексе…
– Ты знаешь, у меня всё в голове перемешалось – и ре-волюция и секс, – он  ещё отхлебнул, – и поэтому я сейчас ду-маю уже о сексуальной революции. Ты что-то говорила про мебель?
– Это ты мне обещал опробовать в следующий раз но-вую папину кровать.
– К чёрту следующий раз! А вообще считай, что он уже наступил. – Он увлёк подругу в спальню на второй этаж…
…Оставшиеся провожали их завистливыми глазами…
Чтобы не казаться смешным, Володя, будучи на голову ниже своей подруги, поднимался на второй этаж на ступеньку пер-вее, обнимая на ходу её за талию, хотя это было крайне не-удобно…
Едва войдя в спальню и оглядевшись, Элеонора не ста-ла терять время на то, чтобы освоиться и, прыгнув на кровать, заявила:
– Сделай погромче музыку…

– Алекс, почему у вас такой красивый почерк? – полно-грудая Глаша взяла в руку его пальцы и мечтательно их рас-сматривала. – К вашим пальцам прилипли кусочки икры. Можно я их оближу?
– Да, но только после того, как я их помою.
– Нет, Саша. Ни в коем случае. Тогда пропадёт весь шарм ситуации.
– Я тренировал почерк в тюрьме. Мы пытались подде-лывать казначейские билеты Государственного Банка.
– Да? Как интересно! Когда шарики икры будут ло-паться у меня во рту, это создаст неповторимый, незабывае-мый эффект…
– Лично мне было поручено научиться подделывать подпись Председателя Правления Государ…
– Извините. Я вам не мешаю? – заскучавшая Эльвира стала демонстративно рассматривать свой маникюр.
– Ну, что ты, Эля, – Глаша вытащила изо рта пальцы Александра – так было намного удобнее говорить. – Присое-диняйся к нам. Помнишь как в прошлый раз?
– Это, когда нас, как всегда было трое: мы с тобой и конюх Епифан?
– Да, именно Епифан… – Глаша переключилась с паль-цев на самого Александра, – ты такой загадочный, такой не-многословный, – она погладила его по щеке, заглянула ему в глаза, расскажи, за что тебя посадили?
– Саша, поднимите руку, я расстегну вам рубашку, а то вам неудобно. – Эльвира сидела с левой стороны от кавалера, в то время как Глаша расположилась по правую руку.
– Это будет длинный рассказ…
– Ну и что…
– Давайте  лучше сексом займёмся…
– Подожди… какие вы быстрые пошли нынче… – Эль-вира расстегнула рубашку и, расправив волосы на его груди,  смогла прочитать надпись под ними: «Долой Самодержа-виеЪ!»
– Почему «Самодержавие» с ошибкой написано? С «ять» на конце?
– Была как раз очередная языковая реформа. Никто толком ничего не знал про это «ять». Решили на всякий слу-чай сделать с ним.
– А самодержавие. Это что такое?
– Это власть царя и помещиков.
– Саша, боюсь показаться назойливой, – Эльвира про-должила расстёгивать рубашку, – но мне кажется, что ваш па-пенька и есть помещик.
– Ну и что? Какая разница? Не в этом дело.
– А вот этот рисунок… здесь два портрета… кто это?
– На левом боку Павел Первый, на правом Александр Второй.
– И что сие означает?
– Видишь, между ними кривой нож янычара? Павла Первого ведь убили, и вообще, в тюрьме я познакомился с очень продвинутыми людьми. Так они Павла Первого назы-вают Павел Последний. Ведь после него Павлов больше не было. А Александр Второй будет вторым кого убьют, но не последним…
– …Эльвира, осторожно, брюки расстёгиваются вот так… – она потянула язычок молнии.
– Боже! Саша, какая у вас красота под брюками! – Гла-ша с наслаждением погладила бёдра революционера – анархи-ста. – Что это ещё нарисовано?
– На левой ноге: Храм Василия Блаженного, на правой – Храм Христа Спасителя.
– Но ведь неудобно рисовать такие большие здания на ногах, гораздо удобней было бы на спине или на груди? – Эльвира встала, чтобы аккуратно сложить и убрать Сашины брюки.
– Тут всё дело в принципе. Если я сознательно накалы-ваю объекты культа ниже пояса, то тем самым я как бы гово-рю, что для меня это тема несущественна, я как бы не верю в Бога, презираю священников и сам распоряжаюсь своей судь-бой.
– Как интересно… Саша, вы что-то говорили о сексе… – Глаша сняла сарафан через голову и приблизила свои груди к его лицу, привстав на коленях, – а смогли бы вы ради меня совершить героический… м-м… безумный поступок?
– … Ради них, – запнулся Алекс, глядя на болтающиеся перед глазами в опасной близости белые шарообразные груди с малинового цвета сосками, – то есть ради тебя я готов на всё…
– Тогда убей царя Александра… – она поболтала гру-дями по лицу Алекса, как бы делая ласковые пощёчины, – чтобы отменили, наконец, крепостное право, чтоб я смогла справить себе паспорт и уехать в Париж…
– Глаша, побойся Бога, ты что такое говоришь, царь – ведь он помазанник Божий на Земле, это ведь грех большой, – Эльвира запустила тем временем руку с маникюром под ниж-нее бельё Александра.
– Хорошо, Глаша, – с трудом, превозмогая нетерпение, проговорил Саша, – а как я это сделаю?
– Очень просто, все ведь знают, что ты в Армии был чемпионом полка по метанию гранаты, ты ещё хвастался, всем Похвальную Грамоту показывал. Вот и бросишь бомбу в Царя! Слабо?
– Мне слабо?  Эльвира, выключи свет, сделай погромче музыку, сейчас посмотрим кому слабо! А вашего Царя я не позднее, чем через месяц отправлю вслед за Павлом. Не он Первый, не он Последний!

…Инесса после фотосессии для глянцевого журнала «Космополит» возвращаясь в номер отеля, проходила мимо кафе, в котором она оставила любовника. Но того не оказа-лось в кафе на Рю Дэ Плас.
Заволновавши7сь, она решила спросить у кого-нибудь из завсегдатаев, не видел ли кто её кавалера.
Оглядевшись по сторонам, она увидела сидящего в уг-лу американца, писателя-неудачника. Он как раз дописывал  толстую тетрадь. Но в этот момент он сидел, закурив, задум-чиво глядя на проходивших мимо прохожих.
Запущенная, давно не бритая борода его говорила о том, что у него нет денег на бритвенные принадлежности. Од-норазовое перо, которым он писал, по всему было видно, что использовалось гораздо больше положенного срока. К тому же он экономил на дорогих чернилах. Вместо этого он использо-вал  дешёвое вино, то и дело макая туда своё орудие труда, точнее безделья. Надо сказать, что пил он из этого же стакана. Вино, таким образом, служило не только орудием вдохнове-ния, но и воплощением этого вдохновения.
В особенно удачные дни, когда вдохновение посещало его на трезвую голову, он, бывало, налив полный стакан вина, осушал его за пару часов работы, точнее безделья, постоянно окуная в него перо, так и не сделав ни одного глотка.
– Мсье, простите, вы не видели…
– «Мистер», если позволите, и говорите, пожалуйста, медленнее. Я плохо понимаю по-французски. А ещё лучше говорите по-английски.
– Хорошо. Извините. Вы не видели тут случайно тако-го пьяного молодого человека, он ещё немного картавит?
– Мадам, в Париже все немного картавят. У вас инте-ресный акцент. Извините. Я не представился… Эрнест.
– Очень приятно, Инесса…
– Прошу вас садитесь...
– Спасибо, я так устала на этих ужасных каблуках… Эти парижские мостовые… знаете, шпильки то и дело со-скальзывают.
– Хотите вина?
– Спасибо. А что это за сорт?
– Я сам толком не знаю… Этикетка на непонятном языке. Скорее всего, контрабанда.
– Зачем же вы его тогда пьёте?
– Оно вдохновляет меня и помогает пережить трагедии, которые случились в моей жизни. К тому же вино и закуску оплачивает хозяин этого заведения Франсуа Пиррэн.
– Франсуа Пиррэн? Этот толстяк с усами? Зачем же ему это надо?
– Понимаете, Париж становится самым привлекатель-ным тусовочным местом, или говоря проще: всемирной ин-теллектуальной и богемной тусовкой. Поэтому сейчас счита-ется очень престижно для рестораторов иметь своего штатно-го писателя в кафе.
У меня в некотором роде контракт с мсье Пирреном. Я должен здесь сидеть целый день и писать или делать вид, что я пишу. Это повышает рейтинг заведения и привлекает допол-нительно около тридцати процентов посетителей.
– Вино, вы знаете, и в самом деле ничего себе, я бы да-же сказала, интересное, – Инесса повертела в руке бокал, пы-таясь рассмотреть сквозь него весеннее солнце.
– И я тоже считаю, что заключил неплохую сделку. Ра-ботать я не люблю. Мне нравится ничего не делать, пить вино, разговаривать с людьми, знакомиться с красивыми женщина-ми.
– А… я не совсем поняла… Почему ваше присутствие здесь каким-то образом влияет на посещаемость?
– Я и сам толком не пойму, да и какая мне разница? Может никак не влияет, а просто мсье Пиррен держит меня здесь ради собственного престижа. Ещё вина?
– Да, с удовольствием. А что вы пишите?
– Сейчас заканчиваю цикл рассказов о Париже, назы-ваться, наверное, будет: «Тусовка, которая всегда с тобой».
– Как интересно! Дадите почитать?
– Конечно, но только, когда выйдет в издательстве. Раньше не могу. У меня контракт, я не имею права.
– Эрнест, закажите ещё вина, я так устала сегодня, хо-чется расслабиться…
– Да, конечно. Эй, Ахмед!
– Да, мсье?
– Ещё четыре бутылки вина и дюжину устриц.
– Добрый вечер, Ахмед! Помните, мы были у вас сего-дня днём? – Инесса приняла позу соблазнительницы: нога за-кинута на ногу, рука с сигаретой локтем упёрта в стол, спина прямая, взгляд игривый.
– Да, мадам…
– Я была с одним молодым человеком и ушла раньше, а теперь его нет. Вы не знаете, куда он делся?
– Боюсь, что он улетел, мадам…
– В каком смысле?
– После того, как вы ушли, он заказал ещё пива, потом ещё. Я ему говорю: может, хватит уже, мсье, а он мне: подож-ди, мне надо улететь сегодня. Потом он начал буянить, при-шла полиция и забрала его…
– Всё так примерно и было, – Эрнест обмакнул перо в стакан вина и быстро начал писать.
– Это хорошо, – Инесса, выпустив дым вверх, несколь-ко секунд анализировала ситуацию, рассматривая неоновую рекламу на противоположной стороне улицы. – По крайней мере, сейчас он находится в безопасности.
– Я думаю, мадам, вам не стоит волноваться, сейчас я принесу вам ваш заказ, мсье. – Ахмед удалился, весь в белых одеждах…
– Какой приятный молодой человек, не правда ли, Эр-нест?
– Да, правда. Особенно к лицу ему это стильная чалма и туфли с по-турецки загнутыми вверх носками.
– А что вы сейчас писали, пока мы разговаривали?
– Мысли постоянно возникают у меня в голове. И пока я про них не забыл, я спешу их записать.
– Извините ради Бога за любопытство, я понимаю, творчество – это процесс сложный, творческие люди – люди непростые, но я не могу не спросить вас: какая последняя мысль возникла у вас в голове?
– У меня в голове? Про вашего бой-френда. Я написал, как он сегодня напился и «улетел».
– Это очень интересный подход. Вы вообще очень ин-тересный  молодой человек. Я ничего не понимаю в писатель-стве, но чтобы вот такие мысли возникали в голове, что для этого нужно делать?
– Вы лукавите…
– В чём же?
– Да во всём. Например, когда говорите, что ничего не понимаете в писательстве, а сами задаёте самый злободнев-ный для писателя вопрос. Или, когда называете меня молодым человеком, а я ведь фронтовик. Был ранен. Да и вы-то сами ещё очень молоды. Сколько вам?
– Мне двадцать восемь…
– Ого! Извините, мне только двадцать два. Вы очень хорошо выглядите.
– Спасибо, хорошая внешность – это моя профессия.
– А кем вы работаете?
– Фотомоделью.
– Фотомоделью? Вау!
– Мне не очень нравится эта работа, но Володька на-стаивает, чтобы я работала именно моделью – это льстит его самолюбию. Всё-таки журнал очень престижный – «Космопо-лит», слышали, наверное?
– Ещё бы! Это мой любимый журнал для чтения, хоть он и женский. Я читаю его, чтобы лучше понять психологию современной женщины.
– Мсье, сразу ставить все четыре бутылки на стол? – Ахмед замер с подносом в руках.
– Да, конечно, мадам хочет сегодня расслабиться, И я, кстати, тоже. Спасибо, ступай, приятель.
– Вы воевали?
– Было дело. Мировая война всё-таки…
– А на чьей стороне? Извините за, может быть, бес-тактный вопрос, но когда идёт мировая война, можно запу-таться в противоборствующих сторонах…
– Нет, ничего, нормальный вопрос… спасибо за во-прос… э-э… следующий вопрос?
– Вы не ответили на предыдущий…
– Ах, да! Извините, я был контужен, и иногда у меня бывают проблемы, но это не важно… А воевал я… за… а ка-кая разница за кого? Главное воевать и всё тут. А за кого, или против кого – не так уж важно.
– Очень, очень интересная позиция. А как вы стали пи-сателем?
– Я же говорю: меня контузило. Разве этого недоста-точно? Если нет, тогда слушайте дальше… Наш десант выса-дили ночью… никто толком не знал ничего… Кроме высшего командования… Операция готовилась в режиме строжайшей секретности… Катера приблизились глубокой ночью к побе-режью Австрии… Всего нас было около пяти тысяч человек… пришвартоваться толком мы не смогли… ошиблись штабные топографы… в этом месте оказалось гораздо глубже, чем мы могли предположить… поэтому высадка началась примерно за пятьдесят ярдов до берега… тут-то и выяснилось, что мно-гие не умеют плавать… потери среди наших начались сразу… многие просто не смогли добраться до берега… когда добра-лись… капитан скомандовал, что нужно закрепиться на плац-дарме… мы стали обживаться… разожгли костры, стали су-шить обмундирование, достали доппайки и стали завтра-кать… ничто не предвещало беды... я сел писать письмо до-мой… и тут раздался страшный шум, потом ужасный грохот, затем неимоверный гул. Задрожала земля… я не успел ничего понять… потом уже выяснилось, что немцы ударили по нам со стороны суши, откуда их никто не ждал… очнулся я уже в госпитале… за мной ухаживала одна очень красивая полька Агнешка, мы сблизились… я сделал ей предложение, но она сказала, что выйдет за меня только в том случае, если я заберу её с собой в Америку и буду зарабатывать не меньше двухсот долларов в месяц… вот это и было для меня настоящей конту-зией…
– Не плачьте, Эрнест, вы много пьёте, закусывайте по-чаще…
– Да, да, спасибо…
– Ваши слёзы упали мне в тарелку с устрицами, ничего вкуснее не пробовала в жизни… Вы не могли бы ещё немного поплакать над моей тарелкой? У меня ещё осталась пара уст-риц…
– С удовольствием…
– Спасибо… А то мне показалось, что они недостаточ-но промариновались. Хотите сигарету?
– Не за что… А какие у вас?
– Я предпочитаю «Житан» без фильтра. Как и боль-шинство простых французов.
– Я тоже. Не люблю проявлений буржуазности в повсе-дневных потребностях. Что-нибудь попроще, без изысков.
– Очень, очень интересная позиция. А как у вас с жен-щинами? Тоже попроще?
– Вы меня подловили. Я не это имел в виду. Я сторон-ник всего натурального, и противник искусственного. Но в данный момент я одинок.
– А как же Агнешка?
– С ней ничего не вышло. Во-первых, ей не дали визу в США. В тот год был превышен лимит иммигрантов из Вос-точной Европы. А во-вторых, когда опубликовали мои первые рассказы и я стал стабильно получать по двести долларов в месяц, – а для этого мне пришлось писать по десять страниц в день, – она вдруг заявила, что двести – это мало, инфляция и всё такое прочее, мы стали ругаться всё чаще и чаще и в конечном итоге перестали друг друга понимать… потом она заявила, что я не устраиваю её в постели, что она устаёт от меня, что я не даю ей спать… мой сексуальный аппетит оказался куда, как больше, чем её… не думал, что полячки такие холодные.
– Не расстраивайтесь так, Эрнест. Вас обязательно по-любят и очень скоро.
– Я и не думал. А интересно кто это меня полюбит?
– Кто? Да хотя бы я!
– Но вы старше меня на шесть лет и выше дюймов на пять, наверное!
– Молодой человек, вы ещё не знаете, что в постели все одного роста. И потом: зачем вам в любви ровесники?
– И вправду, как верно подмечено! Подождите, Инесса. Не допивайте чернила, то есть вино. Мне нужно обязательно записать эти ваши интересные мысли. Дайте, я обмокну перо в ваш стакан. А то мой пустой. Вот так. Спасибо. Скажите ещё что-нибудь умное. В Париже столько идиотов, которые строят из себя умников. А ты не такая – ты настоящая. А я за-пишу. Пока я ещё не совсем пьян.
– Хорошо. Ты приготовил перо?
– Да, Инесса!
– Слушай меня внимательно и не перебивай, потом за-пишешь. Сейчас мы встанем и пойдём ко мне в номер, ты по-моешься, побреешься, и мы ляжем в постель. А утром я тебя разбужу. Чтобы ты не опоздал на работу.
– А как же твой бой-френд?
– Кто-кто?
– Извини, это новое слово, сленг. Я забыл, что англий-ский не родной для тебя. Бой-френд – это любовник, букваль-но друг. Но если два парня спят друг с другом, то они оба бой-френды тоже.
– Я поняла. У меня нормальная ориентация, и у Володи тоже. Но он будет до утра в полицейском участке. Это нор-мально для него. Он там отдохнёт, выспится, а утром я приду за ним и заберу его. Идём?
– Да, я только возьму ещё вина!
– Не стоит, Эрик… Ты должен быть в форме, возьми свою тетрадку. В номере я закажу тебе всё, что захочешь.

…Она погладила его по гладко выбритой щеке. Вытер-ла струйку пота, пересекавшую лицо от виска до подбородка.
– Эрик, ты не такой как все.
– Почему?
– Не знаю.
Он лежал, глядя за окно, где всё ещё сияла неоновая реклама «Жиллетт». Ему было жаль своей бороды. В то же время ощущение полноты жизни не покидало его. Он оказался волею судьбы в постели с моделью.
– Не понимаю, зачем ты просила меня сбрить бороду, ведь твой бой-френд носит её постоянно. Не заставляешь же ты его каждый раз бриться перед тем, как лечь с тобой в по-стель?
– Извини. Я просто подумала, что у тебя красивое ли-цо, и ты зря его прячешь. Хочешь сигарету?
– С удовольствием, и неплохо было бы промочить гор-ло.
– Сейчас, алё, дай зажигалку, бутылку бургундского в триста двенадцатый, спасибо, девушка, можешь погасить.
– Твой бой-френд – он очень странный. Чем он занима-ется?
– Да особо ни чем. Так, профессиональный бездель-ник…
– И что, много за это платят?
– Ну, вообще-то он революционер. Он мечтает сделать революцию.
– Революцию? Это очень интересно! Вино? Да, да зака-зывали!
– Спасибо, мадам.
– Выпьем за революцию?
– С удовольствием!
– Неплохое вино… Инесса, как ты думаешь, почему люди после секса курят, потом пьют? Интересно, правда? По-пробуй продолжить логический ряд: секс, сигареты, алко-голь… а дальше?
– Революция…
– А почему именно революция? Кстати, где он хочет сделать революцию?
– Почему революция? Потому, наверное, что все ос-тальные удовольствия пресытили его. А где он будет её делать – для него не принципиально. Сначала он мечтал сделать её в Германии, потом в Англии, теперь думает о России.
– Как здорово! Я хочу взять у него интервью. Револю-ционеры – это воплощение всего молодого, нового, бурляще-го! Если не секрет, а много ли он получает? Кто его спонсиру-ет?
– Я думаю, что больше, чем писатель. Сколько точно –не знает никто. Он не говорит. Деньги присылают из разных источников, из России, например. Но больше всего из Герма-нии. Сейчас, кстати, он на мели, нервничает, потому и напился вчера. Задерживают очередной транш из Берлина.
– А почему всё-таки Россия?
– Ну, во-первых, он сам из России, во-вторых, ему не принципиально. Там его лучше всего знают, товарищи по пар-тии, например. Ты ещё спрашивал о его бороде. Знаешь, рево-люционеры – это люди со своими причудами. У моего Во-лодьки свой прикол – борода. Он так и сказал: – Пока дело революции не победит на всей земле, бороду не сбрею.
– Вот даже как! А почему именно на всей земле? Что ему России мало или Германии?
– В том то всё и дело. Германия рассматривалась как плацдарм для начала мировой революции только потому, что она находится в центре Европы. Володя думал, что рабочий класс Германии уже созрел для начала массовых беспорядков. С его точки зрения огонь революционных выступлений дол-жен был быстро распространиться на всю Европу, вокруг Германии равномерно во все стороны. Была в виде экспери-мента даже создана отдельно взятая Баварская рабочая рес-публика.
Формально революция там произошла. Однако вскоре кайзер Вильгельм устал наблюдать всё это безобразие и при-казал разогнать новоиспеченное правительство, а самых глав-ных зачинщиков посадить в тюрьму. Твой тёзка Эрнст Тель-ман был одним из основных заговорщиков, сейчас он томится в тюрьме.
Иногда они переписываются с Володей, обмениваются революционными идеями.
– Твой Володька тоже участвовал в этой революции?
– Только как теоретик. Он подготовил революцию тео-ретически, что немаловажно. Обосновал её необходимость с марксисткой точки зрения.
– С марксисткой? Это учение того самого немца, кото-рый ещё при жизни признал, что во многом ошибался и уче-ние которого запрещены даже в таких  слаборазвитых странах как Турция?
– Именно его. И Володя об этом прекрасно осведомлён.
– Зачем же он пудрит мозги рабочим ошибочным уче-нием?
– Я же говорю: он профессиональный революционер. Он живёт этим. Революция – весь смысл его жизни.
– Но сам он не участвует в переворотах?
– Нет, конечно, он теоретик. Выдвигает тезисы, обос-новывает их теоретически. Посылает их из заграницы в страну будущего переворота и наблюдает со стороны, что будет дальше. Всё, как правило, заканчивается провалом. Его критики утверждают, что во всём виноват он и Маркс с Энгельсом. А Володька говорит, что просто на революцию надо больше денег. Как можно больше.
– Всё это крайне любопытно, – Эрнест почесал недавно сбритую бороду, – надо бы написать про всё это.
– Ты прямо сейчас будешь писать или займёмся чем-нибудь поинтересней?
– Ты имеешь в виду секс? Не так ли?
– Так, так…
– Если не ошибаюсь, мы им уже занимаемся…
– Да, да…
– Я лучше напишу рассказ про тебя…
– Да…
– Ты такая крутая… такая длинноногая… у тебя краси-вая грудь… у меня ещё не было манекенщиц… ты первая…
– Да? А у меня не было ещё писателей…
– Слушай, а поехали в Африку…
– Да… то есть, нет… какая Африка? Прямо щас?
– Да нет, потом. Я получу гонорар… да вот так... или на Кубу…
– Так лучше? Хорошо… не знаю, где я буду летом… позвони… мы мотаемся с Володькой по всей Европе… ага… иногда нас преследуют шпики и Интерпол.
– Слушай, а бросай его? Ты, кстати, всё?
– Я уже два раза… а ты?
– Я тоже… бросай его… зачем тебе этот геморрой?
–  …подожди, ты первый в ванную или я?
–  …давай я… ты не ответила! Где мыло? Нашёл!
– Я не могу его бросить!
– Почему?
– Он меня содержит!
– Ну и что?
– Куда ты положил мыло? А всё, нашла!
– Бросай его, зачем тебе революционер?
– А зачем мне писатель, да ещё начинающий?
– Я ещё очень молод и за мной будущее, я талантлив, чёрт возьми…
– Мне не нужно болото… я люблю рисковать и пере-мещаться по миру. Адреналин – это всё, что мне нужно. Ты слишком молод для меня. Ты можешь дать только тестостерон. Этого добра в Париже в избытке. А я хочу чего-то большего.
– Пойми, я не просто писатель. Я изобрёл уникальный беспрерывный безотходный способ письма.
– Да? А за это много платят?
– Пока мало, но со временем будут платить много, обя-зательно будут платить.
– Это почему ещё?
– Ну, я же сказал: я изобрёл непрерывный метод, и мо-гу писать без перерыва сутками напролёт. Много напишу – много заплатят.
– Ты делаешь ставку на количество?
– А кто делает ставку на качество? Посмотри на наших современников: я недавно встречался и ужинал в компании Сальвадора Дали и Луиса Бунюэля. Так они говорят, что именно за счёт количества ты можешь ворваться  на вершину Олимпа. Сальвадор сетовал, что Галя…
– Кто-кто?
– Ну, Галя Дьяконова, его жена.
– А она что, русская?
– Конечно, русская. До этого она была женой поэта По-ля Элюара. Но он её выгнал за стервозный характер и к тому же она очень жадная. И кстати, у многих жёны русские, у Пи-кассо тоже. Но дело не в этом. Сильва жаловался…
– Кто-кто?
– Ну, мы так называем Сальвадора… В общем, он жа-ловался на неё. Говорит, что она его заставляет рисовать мно-го, а он не хочет. Тогда она ему говорит: пока не нарисуешь что-нибудь этакое, я с тобой в постель не лягу, так и знай.
– И как он выходит из положения?
– Он стал рисовать очень маленькие по размеру работы.
– Я бы, если была мужиком, на его месте пошла других баб искать. Неужели свет клином сошёлся на этой Гале?
– Всё не так просто. Он, когда напился окончательно, признался нам, что она его охмурила. Она ведь его старше на-много. Он был девственником. Она его соблазнила. А потом каким-то образом внушила ему мысль, что он, как мужчина ничего не стоит, что у него ничего не получится с другими. Представляешь, какие хитрые и коварные эти русские бабы?
– Да-а, – Инесса с восхищением посмотрела в потолок, – и теперь она типа одна на трассе?
– Ну, типа того.
– Я представляю процесс: бедный Сильва жаждет сек-са, коварная Галя ему, естественно, не даёт. Вместо этого раздевается, ложится в постель и принимая соблазнительные позы, ждёт, когда муж  быстро-быстро нарисует очередную мазню...
– Меня тоже очень занимала эта ситуация, – Эрнест опять почесал по привычке бороду, которой уже не было, – вот он рисует… член у него стоит… Галя ему не даёт… и к нему очень быстро, моментально нисходит вдохновение… и он за очень короткое время рисует гениальную картину. Мне кажется, что они тоже изобрели метод быстрого непрерывно-го безотходного рисования. Доказано, что мужчина со стоя-щим членом в творческом отношении гораздо интереснее, чем пожилая писательница в постклимактический период.
– Очень, очень интересная позиция, – Инесса припод-нялась на локте, упёртом в подушку, и внимательно посмотре-ла на начинающего писателя. Голая грудь её смешно дефор-мировалась, свесившись набок
– А как ты думаешь, начинающий – кончающий писа-тель, почему так происходит?
– Гормоны, особенно, тестостерон. Всё дело в них. Это эликсир творчества, если правильно распределить желания, но это тяжело.
– Я поняла… сними-ка ещё раз трусы… Да, я вижу у тебя большой потенциал. Но, повторяю, тестостерон меня не интересует. Мне нужен адреналин. А его могут дать только деньги, причём деньги большие. Так что, я подожду, пока ты начнёшь зарабатывать приличные деньги.
– Хорошо. Я всё понял. Уже утро. Мне пора. Где моя одежда?
– Там, в углу…
– Не обижайся, но, по-моему, твой революционер не-много ненормальный.
– Я знаю. Именно это мне больше всего и нравится в нём.
– Если захочешь прочитать свежий роман о нас с тобой, приходи в кафе послезавтра. Ты меня вдохновила, и теперь я буду писать пару дней напролёт. Пока меня прёт. А послезав-тра приходи.
– Пока!
– Не забудь побриться!
– Ты тоже!


– Инесса, чёрт возьми, это переходит всякие границы, –  только что отпущенный на поруки Владимир шёл по Парижу и энергично размахивал руками. – Они вынесли мне послед-нее предупреждение. Сказали, что я нежелателен в их стране. Угрожали мне. Французская полиция – это нечто. Таких тупых головорезов я не видел даже в Ревеле. Но, заметь, меня очень-очень хорошо кормили. У нас кончаются деньги. У тебя есть сигареты? Нет, есть я не хочу. Спасибо. Пойдём быстрей в номер, я ужасно соскучился. Как прошла фотосессия? Я очень рад! Сегодня же пошлю Кобе телеграмму, пусть срочно пришлёт денег. Почему ты всё время молчишь?
– Я слушаю тебя…
– А вот и телеграф. Зайдём. Перо. Бумагу. Россия, Тиф-лис, улица… дом номер… квартира… Коба зпт мне срочно нужны  деньги тчк ограбь пожалуйста какой-нибудь банк тчк  Жду тчк  Целую тчк Вова тчк.
Они вышли на улицу…
…После того, как они отправили телеграмму, на душе у них стало намного легче. Они сразу увидели, как прекрасен весенний Париж, город влюблённых. Предвкушение лёгких и больших денег наполнило улицы города ароматом цветущих каштанов, солнечным светом и обилием красивых доброжела-тельных людей.


…Коба сидел за столом, обложившись книгами в ма-ленькой комнатке, расположенной в мансардном этаже в трёх-этажном каменном доме на окраине Тифлиса. Из мебели в комнате были только узкая кровать, занимавшая добрую по-ловину всего помещения и лампадка, нависшая над столом, который был и рабочим и обеденным одновременно, и наган, лежащий под подушкой.
Он готовил речь. Завтра ему предстояло выступать пе-ред рабочими Тифлисского ликероводочного завода. Нужно было хорошо подготовиться. Вспомнить все марки вин и  все сорта винограда, из которых они делаются. Он взял в библио-теке все книги по виноделию, которые только были, и принялся их изучать.
Но в дверь неожиданно постучали…
– Батона – Коба, тебе телеграмма из Парижа.
– Входи, Сандро, читай.
– Нет, ты сам, я не хочу знать лишнего. Обед скоро по-давать?
– А что у нас сегодня на обед? Революция опять нужда-ется в деньгах!
– Есть чахохбили и чурчхела с ореховым соусом на ад-жиковой основе с гранатовым замесом.
– С гранатовым, говоришь? Это хорошая идея! Значит, банк будем грабить с использованием гранат и бомбомета-ния…
– Извини, батона – Коба, какая банка… какая бомба в сметане?
– Что? Ах, извини, это я про себя, тебе не нужно знать лишнего. Подай-ка, бичо, мне на обед сегодня не чахохбили с чурчхелой, а черчхеули с Киндзмараули. Да, и ты что-то гово-рил про сметану?
– Слушаюсь, батона.
– Да, и хлеба тоже принеси полбатона.

Пообедав, Коба прилёг на кровать, закурил трубку и стал обдумывать план ограбления.
Необходимо было также подобрать хороших исполни-телей, которых было бы не жалко в случае их гибели.
Комната наполнилась воспоминаниями… Он закрыл глаза… Нужно было вспомнить всё, чему его учили… Созна-ние  невольно перенесло его на несколько лет назад и на не-сколько тысяч вёрст на Север…
…Туруханск… Особо строгая тюрьма для особо опас-ных и особо одарённых преступников…
…Они только что зашли с этапа в своё новое жилище: большой деревянный сруб, наполненный двухъярусными  кроватями с большой печкой-буржуйкой посредине, с пара-шей в углу, с низкими зарешёченными окнами.
…Их было около сорока человек, наиболее опасных и наиболее дерзких в своей изобретательности марвихеров, мед-вежатников, шарапщиков, домушников, мокрушников, фор-точников, взломщиков и революционеров.
…Они проделали долгий  путь длиной в полгода, прежде чем прибыть в место отбывания срока и теперь после тяжёлых мытарств, связанных с дорогой, конечный пункт прибытия казался им избавлением от тяжких мук.
Позади остался восточно-сибирский тракт с его столы-пинскими вагонами (спасибо Петру Сергеевичу), когда в ку-пе, рассчитанном на четверых, ехало пятеро, а то и шестеро. И это целый месяц! Одни и те же люди начинали просто раз-дражать своим постоянным присутствием на очень ограниченном пространстве. Необходимо было каждый миг пребывания в спёртом пространстве соотносить свои желания, мысли, слова, чувства, эмоции с теми, кто находился волею судьбы рядом.
А люди подчас попадались не совсем приятные.
Эх, Сибирь – матушка с её расстояниями!
В Красноярске им пришлось целый месяц ждать в пере-сыльной тюрьме речного этапа вниз по Енисею. Весна как на-зло выдалась затяжная, ледоход задержался на две недели. Старожилы не помнили такой весны, чтобы в конце мая вдруг пошёл снег и мороз побил цветы сирени.
 А знаменитая красноярская пересыльная тюрьма это вам не фунт изюму. Туда стекались отъявленные разбойники со всей России и томились в долгом и не очень ожидании дальнейших этапов.
Антисанитария, скученность, завшивленность приво-дила не только к высокой смертности заключённых от болез-ней, но и к постоянным разборкам, делёжкам, карточным про-игрышам всего и вся, в том числе своей и чужой жизни.
Тюремный врач не сидел без работы, ему то и дело приходилось констатировать смерть нескольких человек еже-дневно.
Во избежание начала эпидемий предписано было вы-шестоящим начальством трупы умерших тут же сжигать. Печь тюремного крематория работала с полной нагрузкой. Труба крематория дымила без выходных и перерывов на обед.
Коба был уже опытным сидельцем. Он сидел уже в седьмой раз. Предыдущие шесть он не досиживал до конца, а сбегал. Буйный темперамент не позволял ему просто так си-деть без пользы для революции несколько лет.
Несмотря на молодой возраст, он был одним из самых опытных и авторитетных зэков на своём этапе.
Прибыв после речного этапа и зайдя после трёхдневно-го карантина в «хату», Коба по праву занял место в уютном углу, бросив на свою будущую лежанку заплечный мешок с вещами арестанта, большую часть которых составляли книги.
– Послушай, ты, как там тебя? Кажется, Коба? – он обернулся. К нему обратился рецидивист по кличке Фуфырь, ехавший с ним по этапу от Красноярска. – Тебе не кажется, что ты много на себя берёшь?
Остальные зэки, прибывшие с этапом, начали было располагаться кто где, но, услышав угрожающие нотки в чу-жом разговоре, притихли и стали следить за словесной дуэлью двух авторитетов. Кое-кто начал с опаской оценивать свои нары, и оглядываясь по сторонам, сомневаться в правильности сделанного выбора.
– Мне никогда ничего не кажется, – Иосиф улыбнулся доброй, излучающей силу и уверенность, улыбкой. Он сел и тут же развалился на нарах. – Фуфырь, ты можешь выбрать любую шконку, зачем тебе моя?
– Ты не понял ещё кто здесь главный? – Фуфырь, ма-ленький белёсый форточник с вечно слюнявым ртом подошёл ближе, на ходу достав из правого кармана заточенную ложку.
– Здесь нет главных, и здесь всё общее. Твоя шконка осталась у тебя дома, а тут всё казённое. Так что занимай сво-бодное место, пока есть выбор.
– И ты, чурка, будешь мне указывать моё место? Да я тебя… – он пошёл с заточкой, зажатой в правой руке прямо на развалившегося Кобу. Тот не стал торопить события, а подож-дал, когда Фуфырь подойдёт ближе и ударом левой ноги, не вставая, выбил у него заточку, которая с жалобным звоном полетела в угол. Не дав опомниться, Коба нанёс сразу сле-дующий удар правой ногой в пах. Звук, полученный в резуль-тате удара стоптанным сапогом 41-го размера, многим присут-ствующим показался странным, если не сказать большего.
В остальном реакция Фуфыря на удар выглядела впол-не обычно: он охнул, схватился за промежность и осел на пол, грязно выругавшись.
– А-ну, снимай штаны, – заточку с пола поднял пожи-лой высокого роста жилистый медвежатник Марфуша. Он по-дошёл вплотную к корчащемуся от неприятных ощущений Фуфырю.
Иосиф тем временем с холодным любопытством рас-сматривал носок своего сапога, не понимая природы странно-го звука.
Вокруг лежащего на полу собралось уже человек во-семь самых матёрых зэков. Остальные посчитали излишним проявлять любопытство в такой ситуации. Все знали, что Марфуша, способный своими руками разогнуть не слишком толстые стальные прутья и не раз совершавший побеги таким образом, шутить не любит.
– Снимай, фраерок, кальсоны, а мы посмотрим, что у тебя там, – Марфуша обвёл всех хитрым и одновременно ве-сёлым взглядом и заржал, обнажив наполовину беззубый рот. Несколько человек поддержали его громким ржанием.
Иосиф тоже ухмыльнулся пару раз в усы. Он знал по опыту, что в однообразной тюремной жизни любая эмоцио-нальная разрядка только на пользу, пусть даже это и не раз-рядка вовсе, а зарядка.
Фуфырь смешно переваливался с боку на бок, лёжа на полу, и снимая штаны. Из белья его вывалился на пол плот-ный бумажный свёрток.
– Разверни! – Марфуша побрезговал трогать руками то, что находилось под исподним, опасаясь фаршмануться по по-нятиям.
Худосочный Фуфырь с жалким видом трясущимися ру-ками развернул свёрток, представив всем на обозрение краюху хлеба, шмат сала и пачку махры.
– Ах, вот оно что! Теперь я знаю кто давеча на парохо-де крысанул пайку у татарчонка.
– Ты, Марфуша, мне не судья. Я у него в карты выиграл на интерес, а он долг задержал. Вот я и подумал: зачем му-сульманину сало? – Фуфырь подкреплял свою речь отчаянной жестикуляцией, согнув руки в локтях и повернув ладони вверх, растопырив при этом пальцы.
– Ты, крыса, долг с него должен был спросить, как по-лагается. А положено узбеку или татарину есть сало или нет – это не тебе решать. В тюрьме чтоб ты знал, нет национально-стей. Поэтому спать будешь у параши. А сейчас подбери пай-ку и сожрёшь её сразу всю и чтоб мы видели.
Фуфырь встал и, направившись к параше, на ходу злоб-но посмотрел на Кобу, как бы обвиняя его в том, что случи-лось:
– Ты, чурка, у меня ещё поплачешь! – бросил он через плечо.
Сев на нары, крайние к параше, он стал сосредоточенно пережёвывать хлеб с салом. Остальные продолжили свои дела по обустройству жизни на новом месте, то и дело бросая долгие взгляды на Фуфыря, как бы проверяя – добросовестно ли он ест?
Марфуша подошёл к Кобе:
– А ты зэк что надо, сразу видно: опытный арестант. Пошли ко мне, чифирнём с дорожки, потолкуем.
Они сели в противоположном углу.
Коба уже успел переодеться, и вместо сапог у него бы-ли лапти на босу ногу. Так было легче ногам. Северное лето было в зените, стоял июль, и к вечеру в бараке стало душно. А окна, зашитые лёгкой дерюгой против вездесущих москитов, не пропускали достаточно свежего воздуха.
– У тебя ходка какая по счёту? – Марфуша отхлебнул пару раз, затем выпустил кружку из огромных ладоней и пере-дал её Кобе. А сам в это время стал закручивать махорку.
– Ходка у меня седьмая, но я ни разу до конца не доси-живал, – Коба был равнодушен к чифиру, но иногда пил за компанию с хорошими людьми, чтобы не обидеть и поддер-жать отношения.
– Ни разу не досиживал? – Марфуша скрепил слюной самокрутку. В его глазах, несших отпечаток восточных кровей вспыхнул огонёк азарта, интереса и веселья. – Это как понять? Досрочно освобождали? – он зажёг спичку и прока-лил огнём самодельную сигарету, высушив её заодно от слю-ны, и чтоб курилась лучше, когда сухая.
– Да нет, – он передал кружку собеседнику, – чай хо-роший, какой сорт?
– Грузинский, 36-ой.
– Кто ж меня досрочно освободит? Разве что всеобщая амнистия? Бегал я. Шесть раз бегал.
– И как тебе это удалось?
– Очень просто. Я изобрёл технологию непрерывного, безостановочного побега.
– А ты и впрямь шустрый малый. Покурим?
– Закуривай ты первый. Срок у тебя большой, навер-ное?
– Почему так подумал?
– Вижу по глазам твоим, по настроению, что бежать хочешь. Значит срок приличный.
– Тише! Срок роли не играет. Кому сидеть неохота, тот убежит. А ты вот бегал сколько раз, а сроки у тебя маленькие были.
– А ты откуда знаешь, что маленькие?
– Ты хоть и грузин, а видно, что не бандит, а политиче-ский, а за политику нынче много не дают.
– Ты прав, я профессиональный  революционер, и я не могу сидеть в тюрьме, пока революцию кто-то готовит без ме-ня.
– И за что тебя на нары в этот раз?
– За антиправительственную пропаганду и предыдущие побеги. Итого пять лет. А у тебя?
– Сколько дали – все мои. Только какая разница, сколь-ко дали, если я свалю отсюда. И ты мне поможешь.
– А почему ты так решил?
– Я в этих краях первый раз обитаю. А ты опытный беглец, знаешь все пути. По какой реке вниз сплавиться, где охотничья избушка в случае чего стоит. Вдвоём оно понадёж-ней будет.
– А если я не захочу? – Коба глубоко затянулся и, за-дохнувшись от дыма, принизил голос.
– Мы договоримся, – Марфуша принял самокрутку, за-тянулся и перешёл на шёпот. – Ты слышал про знаменитое ог-рабление в Тобольске Акционерного Банка золотодобытчиков Сибири и Русского Востока?
– Я не слышал, я читал. Украли, если не ошибаюсь два пуда чистого золота. Причём грабитель голыми руками в оди-ночку остановил лошадь, разоружил охрану и убежал с двумя пудами золота в мешке. За ним гнались, но догнать не смогли. Уникальный случай.
– Это я ограбил тот банк. Меня потом поймали уже. А вот когда я бежал с золотом по Тобольску, я специально при-готовил пачку фальшивых банкнот на случай преследования, и когда за мной началась погоня, я выбросил их на улицу. Началось столпотворение, полиция не смогла просочиться сквозь толпу, и я был таков.
Самое интересное, что золота было не два, а три пуда. Два у меня изъяли, а один я припрятал, закопал в надёжном месте. А полиции сказал, что в реке утопил. Так что, если мы с тобой рванём, я обещаю поделиться с тобой золотом.
– Спасибо за предложение, но золото само по себе меня мало интересует. Если только для дела революции.
– Так ты отказываешься? – Марфуша с недоумением посмотрел на тлеющую самокрутку, – по-моему, табак – дерь-мо?
– Он пропах мусульманским салом, я не отказываюсь, – Коба принял козью ножку для очередной затяжки.
– И ты поделишься со мной секретом технологии не-прерывного побега?
– Да. Но ты тогда поделишься своим умением грабить банки.
– Договорились.

…Примерно через месяц, когда москиты стали не таки-ми злыми, как в начале лета, двое арестантов – странная пара – невысокий плотный грузин и долговязый русский граби-тель, – политический и уголовник, – сбежали прямо с лесораз-работок, втайне сколотив добротный плот.
Блуждая по запутанным притокам быстрых сибирских рек, они оторвались от погони, и к началу осени, когда тайга, переходящая уже в лиственный лес, была богата грибами и ягодами, добрались до того места, где был спрятан пуд укра-денного у Акционерного Банка золотодобытчиков Сибири и Русского Востока золота.

…Он появился в Баку одетый как нефтепромышлен-ник, – с иголочки, и дочиста выбритый. С подложным, но настоящим паспортом на имя  Алёши Абрамяна он сошёл с трапа парома Красноводск – Баку в середине октября, когда золотая азербайджанская осень завалила рынки города гранатами, айвой и кувшинами с молодым домашним вином. Стоявшие на пристани жандармы приняли молодого человека за обыкновенного армянина, работающего в нефтяной империи Гульбенкяна, и даже два тяжёлых, выполненных из дорогой кожи дорожных чемодана не вызвали у них подозрения, несмотря на свои маленькие размеры.
…Он направлялся на конспиративную квартиру, где его уже ждали товарищи по партии.
Он привёз с собой золото. То самое золото, которое по-может партии стать той самой партией. Происхождение его для всех так и останется загадкой, поскольку человек с пас-портом на имя Алёши Абрамяна не любил оставлять живых свидетелей.

…Коба докурил трубку. Поправил наган под подуш-кой. Воспоминания всколыхнули в нём разные чувства. От жалости до чувства выполненного долга. На секунду он стал сентиментальным. У него даже выкатилась слеза.
Но потом он взял себя в руки. Минутная слабость пре-вратилась в секундную. Он отринул былые переживания. Внутренний голос говорил ему: зачем ты это сделал? Это не-хорошо.
Но потом он подавил внутренний голос, возражая ему: цель оправдывает средства. Его добродушное лицо стало из-лучать умиротворенность и покой.
Он встал с постели, сделал шаг к окну и открыл фор-точку. Вместе с дымом улетучились и его смутные воспоми-нания.
Только что он получил телеграмму от вождя мирового пролетариата, который просил прислать ему денег. И это была не просто просьба. В телеграмме также был дан совет, откуда взять деньги. Предлагалось ограбить какой-нибудь банк.
Гениальный учитель, великий вождь потому и был уникален, что даже задаваемые им вопросы, уже содержали подсказки.
И так все годы, пока готовилась революция, Владимир пребывал в счастливой эмиграции, снабжаемый деньгами со всех сторон. Он ограничивал своё участие в революции теоре-тическими изысканиями, в то время как, Коба и подобные ему считали, что революция это, прежде всего практические дей-ствия. И даже более того: это тяжёлый рутинный труд, сопря-жённый с риском и опасностью
Он взял стул и сел лицом к окну. Отсюда с высокой ок-раины Тифлиса город был как на ладони.
Нужно было подумать, как лучше организовать ограб-ление банка.
Да, вот проглядывается Эриванская площадь, от кото-рой отходит несколько узких улиц. По ним можно быстро скрыться в малопредсказуемом направлении… ну, например, в сторону гор. Да, место и впрямь неплохое.
Кстати, на площади находится Дом Тимамшёва, в нём располагается банк…
В его глазах вспыхнула усмешка удовлетворенности. Так было каждый раз, когда удачное решение приходило к нему в голову.
Он вообще считал, что именно удачное решение и есть абсолютный продукт…
…Книги и справочники по виноделию остались лежать открытыми на столе. Речь была практически готова. Её кон-цепция была в голове и выглядела в целом следующим обра-зом: нужно показать своё знание технологии приготовления вина, процитировать восточных мудрецов насчёт пьянства, затем плавно перейти на проблемы и нужды рабочего класса и закончить всё революционной пропагандой. Тут всё понятно: всё как обычно.
Поэтому можно спокойно переключиться на тему ог-рабления банка. Это будет поважней.
Он сел за стол, взял чистый лист бумаги, и стал раз-мышлять, рисуя имена и партийные клички возможных кан-дидатов в грабители…
…Бесик… он знал его давно, с тех самых пор, когда он только спустился с гор. Лихой налётчик, неудавшийся пастух, не был членом партии, но сочувствовал. Высокий, красивый, с благородным взглядом он готов был ради идеи революции ограбить кого угодно. Настоящий мингрел.
…Хвыча… плотный, коренастый. Зарекомендовал себя с самой лучшей стороны в тех операциях, где нужно было взять своё наскоком, лихостью, грубой физической силой. Именно он должен будет остановить повозку с деньгами, взяв лошадь под уздцы. К тому же внешне он просто отвратителен, лошадь, скорее всего, испугается, увидев его, и впадёт в сту-пор.  Истинный гурули.
…Автандил… тонкий, интеллигентный. Незаменим там, где нужна быстрая реакция, мгновенный анализ происхо-дящего. Прекрасный стрелок, метатель бомб и гранат. За-стрельщик всего. В случае ареста идеален, так как абсолютно не говорит по-русски. Царской охранке не скажет ни слова, даже если его будут пытать. Уроженец Кахетии. Истинный кахетинец.
…Акакий… маленький, рыжий, шустрый, знаком ещё по церковно-приходской школе, где он был первым на уроках физкультуры, будь то национальная борьба чидаоба или бег по горам. Он понадобится, когда нужно будет убегать с день-гами. Его точно не догонят. Чемпион Сванетии по бегу. На-стоящий сван.
Иосиф погладил усмешку в своих роскошных усах. Да, пожалуй, эти четверо и составят группу налётчиков. А он сам в случае чего будет стоять на шухере.
Чувство глубокого удовлетворения от сознания хорошо проделанной интеллектуальной работы сопровождалось вы-бросом в кровь большой порции эндорфина. Поэтому Иосиф не смог усидеть на месте. Он встал, набил трубку специально приготовленной смесью, закурил и стал ходить по комнате взад-вперёд – эту привычку он приобрёл в камере предвари-тельного заключения. Мозг продолжал радостно работать.
…Докурив, он опять сел за стол, перевернул лист бума-ги, и стал рисовать подробный план нападения на банковских курьеров…

…Поезд «Париж-Берн-Трускавец», в который накануне вечером села красивая пара: стройная высокая дама с внешно-стью фотомодели и маленький шустрый нервный человек с рыжей бородой, тяжело тащился в гору. Начались Альпы.
– Инесса, нам пора завтракать, я чертовски голоден!
– Володя, мне лень делать мэйк-ап, и поэтому в вагон-ресторан я не пойду.
– Ничего! Ведь мы едем в ви-ай-пи вагоне, сейчас я за-кажу завтрак прямо в постель… ой! то есть прямо в купе. Ты не помнишь, как по-немецки будет… гамбургер? а впрочем, какая разница… я скоро.
…Дверь в купе закрылась. Инесса повернулась к окну. Поезд преодолел первый перевал и двигался внутри огромно-го ущелья, с одной стороны обрамленного горой, с другой – озером, за которым вдали виднелась вершина Монблана.
Инесса мечтательно вглядывалась в синюю гладь воды, снежные вершины гор. Весенний воздух был наполнен озоном и планами на жизнь…
Что будет дальше? Она не знала. В голове проносились абстрактные картины будущего. Светлого будущего. Они с Владимиром в Швейцарии, потом в Германии, потом… и так далее. Отели, съезды, гостиницы, партконференции. Секрет-ные совещания и конспиративные квартиры. И всё это впере-межку со съёмками в  рекламе, журналах, показами мод и пробами в кино.
Жизнь била ключом. Между тем периодические финан-совые кризисы заставляли её нервничать. Они жили на широ-кую ногу, ничего не откладывая на чёрный день. Останавли-вались только в 5-ти звёздных отелях. Пили и ели, не задумы-ваясь о том, сколько это стоит. Иногда Владимир проявлял врождённую скаредность, пытался на чём-то сэкономить, но она умела погасить эти проявления.
 К тому же быть с Владимиром – это льстило её само-любию. Да, он был некрасивым. С ним было непросто. Но именно этот стиль жизни ей и нравился. Ведь она была подру-гой самого Владимира Ульянова.
 Переезды, новые люди, картинки жизни, меняющиеся как в калейдоскопе… Она была молода, красива, востребова-на как женщина физически и виртуально. Её всё устраивало. И она ничего не хотела менять в своей жизни… Побольше острых ощущений! И, несмотря на то, что в данный момент они ехали в нейтральную Швейцарию, следующей остановкой в их расписании значилась охваченная войной Германия.
...Дверь купе с шумом распахнулась. Володя ворвался как вихрь, злой как всегда, когда он был голоден. В руке у не-го была свежая газета на немецком языке. Следом зашёл офи-циант с подносом из вагона-ресторана. Поставив на столик 2 бутылки белого  вина, 2 стакана и 2 тарелки с порцией мяса, приготовленного по-лионски, он удалился.
Запах свежего блюда раздразнил Инессу, и она не за-медлила с началом трапезы.
Володя не спешил с едой. Он распахнул газету и с жад-ностью принялся читать криминальную колонку.
Инесса взяла бутылку и стала наливать вино, но резкий крик заставил её руку дёрнуться. Несколько капель упали на скатерть и стали расплываться.
– Инесса! Они сделали это!
– Что это? – она продолжала задумчиво пережёвывать мясо, пытаясь понять что это: пожилая свинина или молодая говядина.
– Они ограбили банк! Вот читай!
– Я не люблю читать.
– Тогда слушай. Вчера в Тифлисе на Эриванской пло-щади был дерзко ограблен банк, расположенный в доме Ти-мамшёва. Грабителям удалось перехватить курьеров, перево-зивших крупную сумму денег. Пострадала лошадь, умершая от разрыва сердца. В перестрелке и последовавшей за ней по-гоне погибли двое жандармов и трое головорезов. Оставший-ся в живых единственный преступник сумел скрыться со все-ми деньгами. Личности нападавших устанавливаются. След-ствие предполагает, что…
– Володя, пора кушать…
– Инка, ты не понимаешь, когда мы приедем в Берн, там нас уже будут ждать деньги!
– Ну и что? Будут и будут. Тебе вина налить?
– Ты не поняла. Коба ограбил банк.
– Да? Ну и молодец.
– Вот! Наконец-то ты поняла. Хорошо. Давай выпьем за Кобу, за всю остальную партию большевиков, и пожелаем им побольше новых ограблений!
Они чокнулись…
…Поезд прибыл  в Берн под вечер... Маленький некра-сивый человек и высокая фотомодель сошли на перрон  под звук паровозного гудка.
– Мсье, где здесь почтамт? – спросил Владимир груз-чика по-немецки.
– Телеграф внутри вокзала налево, – носильщик махнул рукой и смешно завернул кисть руки влево.
– Пойдём быстрей, Инесса, нам ещё нужно отыскать банкомат.
– Может быть, сдадим вещи в камеру хранения?
– Не стоит. Идём. Где он сказал? Слева? Ах, да, теперь вижу. Простите, мадам…
– Фрау, с вашего позволения.
– Извините ещё раз. Я жду конверт на имя Ульянова. Вот мой паспорт.
– Отлично… Но я не читаю по-русски. У вас есть вто-рой документ?
– Карточка политического беженца, по которой я полу-чаю пособие и талоны на питание. Вот. На французском язы-ке.
– Да, спасибо. Сейчас посмотрю. Кажется, нашла. Рас-пишитесь в получении. Вот здесь.
Владимир трясущимися руками взял конверт, и они отошли с Инессой в сторону. При этом ей пришлось нести сразу два чемодана. Неожиданно они услышали громкий ок-рик сзади.
– Мсье, мсье! Вы забыли  отдать мне мою ручку!
– Ах, чтоб ты подавилась! Жди меня здесь!
Через несколько секунд он вернулся и вскрыл конверт. Там лежала  пластиковая карточка «Американ Экспресс» и листок с кодом доступа «1917».
– Йес! – Сейчас мы выйдем на привокзальную площадь. Там должен быть банкомат.
– Володя, возьми хотя бы один чемодан или найми но-сильщика.
– Потерпи немного. Не до тебя сейчас. А то код забуду. Мы в Швейцарии, а это – очень дорогая страна.
Я давно говорил: пора приделать к чемодану колёса. Даже Менделееву письмо написал. Хорошая бизнес-идея. И просил-то немного за идею – всего 100 целковых, а он мне в ответ рецепт водки: мол, этилового спирта должно быть 37,5% и не больше, иначе это уже не водка, а самогон, как будто я сам не знал… ещё в школе… а кстати. Вот и банкомат. Поставь чемоданы. Прикрой меня с тыла. Да нет, – чемоданы поставь один на другой. Чтоб они меня закрыли, и не видно было, как я код набираю. Спасибо. Ага. Так. Выберите язык… Всё равно какой… Код …1917… Хотите снять всю сумму… Он ещё спрашивает! Конечно, хочу! Пятьдесят тысяч? Отлич-но! Нажимаем отгрузку… Инесса, подставляй чемодан.

Через пару дней они были уже на юге Германии. Так было безопасней. Здесь в Баварии жизнь текла спокойно и размеренно. Лишь иногда возникали перебои со свиными сар-дельками и свежим пивом в здешних тавернах, вызывая длин-ные очереди и лёгкое роптание в толпе, грозящей на следую-щих выборах проголосовать за новую рабочую партию нацио-нал-социалистов.
 В остальном дыхание войны практически не ощуща-лось, если не считать инфляции и краха на франкфуртской фондовой бирже.
Владимир с Инессой остановились в неприметном оте-ле на окраине. Так рекомендовалось в конспиративной запис-ке германского эмиссара, которую ему вручил накануне в но-мере бернского отеля специально присланный курьер. Никто из немецкого руководства не хотел быть уличенным в связи с одиозным и скандальным российским политиком.
Барон Фон Бузенус постучался в дверь неожиданно. Он пришёл без звонка. Он не хотел быть узнанным. Поэтому одет был в длинный макинтош из плотной английской шерсти, на голове был котелок с входившими в моду уширенными поля-ми. Для верности на нос он водрузил тёмные очки, а нижнюю челюсть прикрыл серым в клеточку шарфом.
Он шёл в отель на важную встречу быстрым шагом. В одной руке он нёс маленький чемодан с американскими дол-ларами, а в другой держал наготове помповое ружьё, замаски-рованное под обыкновенный зонтик. На случай если кто-то попытается отнять у него этот самый чемоданчик. При этом он непрерывно оглядывался по сторонам. Прохожие отвечали ему тем же. Их забавлял вид странно одетого человека, тем более, что была весна, и на солнце было довольно жарко.
– Войдите, – крикнула Инесса по-немецки.
Владимир тем временем, стоявший за шторкой у окна и наблюдавший за улицей, нервно курил. Услышав стук, он встрепенулся, задёргался в поисках поверхности, о которую можно было бы затушить сигарету. Наконец, в последний мо-мент ему удалось успеть выбросить бычок в форточку.
– Моя фамилия…
– Знаю, знаю, – заходите. Мы ждём вас. – Ульянов-Ленин продолжил разговор на немецком.
– Раздевайтесь. Чай, кофе? – Инесса подошла к послу доброй воли, покачивая бёдрами. Эта была специальная так-тика для важных переговоров: Инесса играла в таких случаях роль женщины вамп, чтобы сбить с толку переговорщиков с другой стороны.
– Спасибо, лучше водки. Я простыл, катаясь на лыжах в горах.
– Вы любите лыжи? – Инесса пыталась нащупать тему для разговора, чтобы обезоружить затем собеседника, прико-вав всё внимание к собственной персоне.
– Нет, лыжи я ненавижу. Просто мы переходили грани-цу в неположенном месте через горы, и меня продуло. А у вас уютно, – произнёс Фон Бузенус, снимая очки, шляпу и развя-зывая шарф.
– Да, та дверь ведёт в спальню, – сказал Ульянов, на ходу наливая водку в фужеры.
– Очень удобно, – улыбнулась Инесса, – можно уеди-ниться там, где никто не мешает. И к тому же из спальни мож-но попасть на пожарную лестницу и избежать лишних непри-ятностей. Правда, Вова?
– Правда… Барон, я предлагаю тост за российско-германскую дружбу. Вам мешает чемодан, положите его на стол. Инесса, возьми у барона его вещи и отнеси их в гарде-роб.
– Хорошая водка, – барон с интересом посмотрел на фужер, потом зашарил глазами по комнате в поисках самой бутылки. Но в итоге остановил свой взгляд на графине, стояв-шем на столе.
– Я вёз эту чёртову водку из самой Швейцарии, здесь такую не подают. Хотите ещё?
– Нет, нет, спасибо. Сначала о деле.
Они присели на кожаный гарнитур, длинный диван, Ульянов – в одном конце, барон – в другом. Инесса уселась в кожаное кресло, расположенное напротив барона, чтобы при случае отвлекать его внимание.
– Итак, – барон достал трубку, – кстати, у вас курят?
– Да, конечно, Инесса, принеси наш хитрый табачок и открой пошире окно.
– Они закурили практически одновременно. Так учили Владимира товарищи по конспиративной работе: чтобы до-биться доверия в переговорах, нужно отзеркаливать действия собеседника. Если он курит – ты закури, если он закинул ногу на ногу – ты закинь, но уж если он собрался выпрыгнуть из окна – помоги ему в этом непростом деле, ведь его деньги ос-танутся лежать на столе.
Владимир старался отзеркаливать изо всех сил, даже подносил трубку ко рту одновременно с бароном. Барон си-дел, усиленно раскуривая трубку, широко расставив ноги, одетые во входившие в моду галоши. Положение его ног отзеркаливала Инесса. Она также широко расставила ноги, только галош не хватало. Тем не менее, ей удавалось синхронно со всеми курить.
– Итак, – продолжил барон, – как вы знаете огонь рево-люции охватил многие страны Европы. Но во всех государст-вах этот процесс контролируется нашими людьми. Ничего страшного не происходит, если не считать миллионов бежен-цев, убитых и раненых. Европа на верном пути и скоро демо-кратия будет создана там, где сейчас пылает братоубийствен-ная война.
– Братоубийственная война… – Владимир с сожалени-ем покачал головой.
Барон затянулся, прищурившись, посмотрел как бы вдаль, потом в окно, на чемодан и, наконец, на свою трубку. То же самое повторили и Инесса с Владимиром.
– Единственная страна, в которой нам пока никак не удаётся разжечь огонь революции, это, как вы понимаете – Россия.
– Да, Россия – Ульянов вздохнул. Он  решил теперь применять ещё один способ нейро-лингвистического про-граммирования: повторять последние слова собеседника, что-бы ввести его в лёгкий транс.
– Все наши попытки начать революцию приводили лишь к временному улучшению положения, после чего всё возвращалось на круги своя и всё приходилось начинать сна-чала.
– Начинать сначала, – Инесса с сожалением покачала головой, выпустила дым в пол, ещё сильней раздвинула ноги, как это сделал барон.
– Как вы думаете, почему это происходит? – эмиссар в упор посмотрел на будущего вождя.
– Почему это происходит? – тут же отзеркалил Ильич, но спохватившись, набрал побольше воздуха. Резко откинулся на спинку дивана и, вытаращив глаза, заговорил:
– Почему-почему… потому что страна чертовски большая и денег на всё не хватает.
– Да, вы совершенно правы, – введенный в лёгкий транс отзеркаливанием, барон Фон Бузенус быстро согласился с собеседником.
Заметив это, Ильич продолжил:
– Необходимо усилить финансирование практически по всем направлениям работы. Не хватает денег, чтобы печа-тать «Искру» в полном объёме. Также нужен транспорт, чтобы доставлять газеты и листовки товарищам в отдалённые горные аулы.
– Горные аулы… – задумчиво выпустил дым барон. – А что это такое: аулы?
– Да я и сам толком не знаю, – Ильич почесал бороду. – Впрочем, какая нам разница? И потом обнаглевшая царская охранка просит всё больше и больше денег за крышевание наших подпольных групп в обеих столицах.
– Обеих столицах…
– Из разных концов страны товарищи нас завалили тре-бованиями денег на оружие, ведение агитационной работы и марафет.
– Да, я вижу, что положение серьёзное… – барон зату-шил трубку о пепельницу, встал и заходил по кабинету. – По правде говоря, когда я шёл на эту встречу, я не собирался от-давать вам все эти деньги, которые выделило германское пра-вительство, в полном объёме. Часть денег я хотел оставить се-бе. За риск, так сказать. Но теперь вижу: деньги вам действи-тельно нужны. Так и быть, я отдам вам все десять миллионов прямо сейчас. Остальную сумму вам позже переведут на спе-циальный счёт. Но у нас условие.
– Условие? – Ильич тоже затушил трубку о пепельни-цу. Его примеру тут же последовала и Инесса.
– Да, условие. Если вы его не примите, то и денег не получите. Поэтому это – то самое предложение, от которого вы не сможете отказаться.
– Любопытно узнать, – Ильич привстал и добавил по-русски: ба-тень-ка…
– Так вот, – барон подошёл к окну и машинально от-дёрнул штору, посмотрев вниз на улицу, задёрнул штору, и  продолжил:
– Германское правительство уполномочило меня пред-ложить вам следующий вариант развития события: мы полно-стью или в большей части берём на себя функцию финансиро-вания государственного переворота в России – а вы его осу-ществляете. Придя к власти, вы подписываете мирный дого-вор с Германией, по которому к нам отойдёт вся Польша, часть западной Белоруссии, Украина, Бессарабия, Галиция, Трансильвания, Буковина и Нижняя Верховина.
– Всё? – Ильич достал бумагу, перо и стал быстро запи-сывать, сев за стол.
– Нет, не всё. Прибалтика: Литуания, Ладгалия, Ла-пландия, Ингерманландия и Великая Чухония с Финляндией в придачу получают независимость от России.
– Не так быстро, барон, я не успеваю записывать. Впрочем, какая разница? – Ильич посмотрел в сторону. Заби-райте к чёртовой матери это подбрюшье России! Инесса, ты согласна? – он обратился к ней по-русски.
– Да, Володя.
– А я-то думал! Только и делов! – Ильич вскочил и ра-достно ударил себя по коленям.
– Простите, но я не понимаю по-русски… – барон не-доумённо смотрел на счастливую пару.
– А чё тут понимать, – Ильич опять перешёл на берлин-ский диалект немецкого, – мы согласны. Правда, Инесса?

…На следующее утро они проснулись с сильной голов-ной болью. Весь вчерашний вечер они отмечали удачную сделку с немецким эмиссаром.
– Инесса, чёрт побери! – Ильич смотрел на себя в зер-кало, стоя голышом в ванной комнате, ты не знаешь, зачем мы смешали вчера русскую водку с немецким шнапсом?
– Не знаю, Володя, не знаю. Я тебя предупреждала, что не следует смешивать ничего русского с немецким. – Она с трудом встала, кряхтя, с постели и болтая грудями, пошлёпала босыми ступнями в туалетную комнату.
– Ничего-ничего нельзя смешивать? – он взял мани-кюрные ножницы и, не попадая, стал править себе бороду.
– Да, совсем, ничего-ничего. Но только если это рус-ское и немецкое, – раздалось журчание из туалета.
– Как интересно, чертовски интересно! Ведь я смешал в своих работах немецкую политэкономию и русскую идеоло-гию! Как ты думаешь, – он продолжал чистить зубы, и это мешало ему говорить, – что может из этого получиться?
– Из этого, – Инесса вошла в ванную голышом и, вклю-чив смеситель, стала принимать душ, – ничего хорошего вый-ти не может, – она взяла мыло и стала мылить красивое холё-ное тело.
Ильич молча наблюдал за этим через отражение в зер-кале, потом вытер лицо полотенцем и, развернувшись, окинув возбуждённым взглядом модель, спросил:
– Так ты считаешь, что совсем ничего?
– Ну, что-нибудь обязательно получится. Ну, я не знаю, ну, какая-нибудь дикая смесь, ну, как звали твоего немецкого политэкономиста?
– Как звали, как звали? Его и сейчас зовут, правда, он умер уже – Маркс.
– Ну вот. Отлично. Получится какая-то белиберда, типа марксизм-ленинизм.
– Как ты сказала? Марксизм-ленинизм? Архигениаль-но! Надо запомнить!
– Ты запиши, а то забудешь, как в прошлый раз.
– Инка. Ты гений! Ты придумала новый брэнд! Как ты думаешь, марксизм-ленинизм – это будет продаваться?
– Ну, ты сам знаешь, надо раскрутить, как следует. Сейчас без раскрутки всё плохо продаётся. Но, кстати, мы сейчас пойдём с тобой в пивную. Там будет выступать один чувак с речью. Он раскручивает как раз сейчас собственный брэнд.
Фамилия его была Шикльгрубер. Он был художником. Но картины его плохо продавались. Но потом он придумал себе новый имидж, взял себе фамилию Гитлер, – а это новый брэнд, и у чувака сразу попёрло. Что ты стоишь и смотришь?
– А что?
– Возьми мочалку и потри мне спину. А заодно и всё остальное. Ты ведь так любишь всё остальное…
– Ах, да. Прости. Давай мочалку. Продолжай.
– Ну вот, я и говорю. Что у чувака попёрло сразу. Глав-ное придумать свой брэнд.
– Инесса, не больно? Нормально я тру?
– Да. Володя, ты такой нежный всегда…
– Всегда-всегда?
– Ну, когда трезвый – всегда.
– А трезвый я не всегда.
– Ну, да, в этом вся и проблема.
– А ты про этого чудака…
– Чувака.
– А, ну я и говорю: чувака, – ты про него где слышала?
– Да читала как-то в косметическом салоне, пока в оче-реди сидела, журнал «Автомобили и цены», а там как раз ста-тья про «Фольксваген». А он, оказывается, как художник при-думал дизайн этого автомобиля. Ну и там про него: кто он и откуда.
– Да, представляешь как попёрло! А у него и идеология своя есть, или так – одни понты?
– Кажется, есть. По-моему, какой-то, то ли фашизм, то ли  нацизм. В журнале про это мельком, и я дочитать не успе-ла, тут подошла моя очередь накладные ресницы наращивать.
– Фашизм! Гениально! У тебя по латыни в школе что было?
– Да я латынь, ты знаешь, обычно прогуливала, мы с подругой курили за углом школы…
А что?
– Да по латыни фашизм от слова «пучок». А фашизм уже до него в италии Муссолини придумал. То есть чужой брэнд. Ну, я же говорил – одни понты!
– Понты понтами, а у тебя голова как? Прошла?
– Ну прошла, особенно после того как потёр тебе спи-ну.
– Ну вот собирайся, сейчас пойдём, послушаем этого Гитлера.
– А чемодан с деньгами?
– Сдадим внизу в камеру хранения.

– Вот мы сейчас в Германии. Революция здесь забуксо-вала. А почему? – спрашивал Ильич Инессу, когда они уже стояли перед входом в пивную.
– Ну, почему? – Инесса огляделась по сторонам, как бы изучая внешне Германию.
– Потому что, прочитай что написано на вывеске.
– Счастливые часы с 14 до 16 . Цены снижены на всё на 20% и вдобавок анимация бесплатная.
– Вот видишь, у них предреволюционная ситуация. А они в бирюльки играют с народом. Пиво, видите ли, у них со скидкой каждый день. Да если б в России была такая скидка каждый день, народ бы бросил свои фабрики и заводы и напи-вался с 14 до 16 в усмерть.
Поэтому невозможно сделать революцию, если пиво дешёвое. Кстати. Сколько сейчас времени? Без пяти два? Да-вай подождём пять минут, покурим пока.
Пока они покуривали, у входа в заведение остановился новый авто. Из него вышли несколько молодых бодрых людей в коричневых рубашках, голифэ и хромовых сапогах.
– Володя, смотри, – Инесса толкнула бой-фрэнда в бок.
– О, новый «Фольксваген»! – изумлению Володи не было предела.
– Да нет! Это тот самый Гитлер! – молодые люди в униформе  тем временем прошли внутрь.
– Класс! – Инесса от восхищения выпустила дым вверх.
– Мне тоже понравилось. Крутая тачка!
– А мне больше понравилась униформа. Ты видел, ка-кой покрой? А эти ремни, которые перетягивают их молодые мускулистые тела! Кстати, самый маленький из них – это и есть Гитлер.
– Вот тот с косой чёлкой и усиками?
– Да, именно он.
– Прикольный имидж.
– О чём я и говорю. Между прочим, имидж ему разра-батывал один итальянский визажист по заданию Муссолини. Читала в журнале. Фамилию забыла, но у меня где-то визитка валяется.
– Ты слышала? Пойдём быстрей. Уже два часа. Скоро начнётся.
Они прошли в просторное помещение, стены которого были обшиты дубовыми досками. Повернув направо, они проникли в большой зал, где уже собралось довольно много народу, который, очевидно, попал сюда в основном с запасно-го, чёрного, или как теперь стало модно говорить, коричнево-го хода.
Инесса и Ильич огляделись. Это был пивной зал при-мерно на 300-400 посадочных мест, с бронзовыми люстрами, канделябрами, тяжёлыми дубовыми балками под потолками.
И вездесущими пышногрудыми официантками, сную-щими без остановки туда-сюда.
В глаза сразу бросилось, что большинство посетителей были молодые мужчины, одетые преимущественно в коричне-вые рубашки.
– Инесса, куда бы нам сесть? Ты обратила внимание, что они все в коричневых рубашках?
– Конечно, Володя.
– Что это, как ты думаешь? Тенденция весенне-летнего сезона или что-то другое?
– Нет. У меня знакомый в Милане на фабрике работает. А эти, как их? Нацисты! там как раз свой заказ разместили на пошив модных рубашек. Причём срочный. Оказалось, что в большом количестве есть только  коричневая краска. Вот из этой ткани и пошили им всю партию. А им понравилось. Правда, прикольно!
– Меня зовут Гертруда. Присаживайтесь вот сюда, по-жалуйста, – пышная блондинка в сарафане и кокошнике, слег-ка присела в знак приветствия и указала на длинный стол, стоявший у предполагаемой сцены, где пустовало место как раз для двоих.
– Спасибо, героиня труда, – пробурчал Ильич.
– Простите, я не поняла, – заулыбалась официантка.
– «Гертруда» по-русски будет «героиня труда». – за-думчиво произнес Ильич.
– Извините, Гертруда, – вмешалась Инесса, – мой друг пошутил по-русски. Принесите нам, пожалуйста, 12 кружек пива и…
– И…? – официантка заискивающе заглянула Инессе в глаза снизу вверх, хотя стояла.
– И: скоро начнётся анимация?
– О! Сейчас начнётся. Счастливые часы никто не отме-нял.
Когда они сели на длинную дубовую лавку, Инесса спросила:
– Володя, зачем ты так пошутил насчёт её имени? Ведь она могла обидеться.
– Ты знаешь, то, что она могла обидеться, меня меньше всего волновало. Эти люди – обслуживающий персонал, не более того. Можно сказать, что и не люди вовсе. По крайней мере, для меня. А что касается её имени: когда революция по-бедит в России, нужны будут новые имена людям. Вот я и придумал производное имя от «Гертруда». Правда, здорово?
– Неплохо, но когда на праздновании Первого Мая с Розой и Кларой ты так всё смешал в своём желудке, что при-думал имя Даздраперма, что означало: «Да Здравствует первое Мая», я подумала, что лучше уже и не придумать.
– Придумать, придумать. А вот и пиво. Спасибо, герои-ня. Смотри, можно придумать имена, производные от имён вождей мирового пролетариата, например: Маркс + Энгельс = Марксэн. Или: Маркс + Ленин = Марлен.
– Здорово! Подожди, сейчас запишу. А кстати, ты зна-ешь, как зовут нацистских вождей?
– И как же? – спросил Ильич, отхлёбывая пиво, он по-грузил в жидкость верхнюю губу вместе с усами, и из-под ло-бья оглядывал собравшуюся публику.
– Их зовут: Гитлер, Геринг, Гиммлер, Геббельс и Гесс.
– Гы-гы-гы-гы-гы.!
– Володя, почему ты смеёшься? Что здесь смешного?
– Я и не думал. Просто это новое имя.
…Неожиданно зазвучали фанфары. Пара обернулась на вход. Оказалось, что тяжёлые дубовые двери распахнулись и внутрь вошли строем юные фашисты. Их было человек два-дцать. Они шли двумя шеренгами. На вид им было в среднем лет 12, не больше. Двигались они через весь длинный зал пря-мо к подиуму. Одеты были так: чёрные ботинки, белые голь-фики, у девочек на голове белые банты, у всех коричневые рубашки, косые чёлки и усики. Шли строем, медленно, высоко задирая колени. При этом колени то и дело били о ви-севшие у каждого через плечи автоматы системы «Шмай-стер».
Инесса и Владимир обратили внимание на резко выде-лявшуюся из всех девочку: у неё не было усов, она шла без автомата и при этом она дудела в горн.
Дойдя до подиума, строй разделился: левая шеренга пошла на сцену слева, а правая справа. Там на сцене уже си-дел президиум: сам Гитлер и группа молодых людей.
Как только юные фашисты, поднявшись на сцену, сомкнули свои ряды, перекрыв тем самым Гитлера и его ок-ружение, странная девочка опустила свой горн, и, размазав слюни, зычным голосом начала:
– Раз-два! Три-четыре!
– Стоявший рядом с ней мальчик перестал, наконец, ковырять в носу и меланхолично продолжил:
– Три-четыре! Раз-два!
Эстафету перехватила девочка:
– Кто шагает дружно в ряд?
– Гитлер-югенда отряд! – перестал ковыряться в носу уже другой мальчик.
– Что за огненное племя в наше непростое время? – удивилась девочка и поправила бронежилет, жавший ей в ко-ленях.
– Чтоб евреев победить нужно Родину любить! – декла-рировал первый сопливый мальчик.
Публика тем временем перестала пить, жевать и гово-рить. Все как заворожённые смотрели на сцену, восторгаясь новым немецким поколением.
 Гитлер и его окружение одобрительно хлопали в ла-доши, подняв руки над головами, чтобы их реакция была вид-на из зала.
…Неожиданно, когда публика уже была усыплена все-общей эйфорией, девочка выхватила из-за пазухи  компакт-ный автомат «УЗИ», и, направив его на публику, закричала:
– Спокойно! Всем оставаться на своих местах! Это пе-реворот! Пивной путч! Руки наверх!
Мальчики, стоявшие по обе руки от неё, разделились тут же на две группы: одни передёрнули затворы автоматов и направили на публику. Другая группа взвела курки и, развер-нувшись, направила дула на гитлеровское окружение.
– Инесса, – Владимир заёрзал на стуле, – незаметно уходим. Иди за мной.
Они медленно сползли под стол и на карачках под сто-лами выползли на улицу.
Девочка тем временем спустилась в зал, не сводя дула с публики, подошла к оторопевшей официантке, упёрла ей в грудь дуло и заорала:
– Ты что, глухая? Не поняла? Слышала? Пивной путч! Быстро выкатывай бочку пива, а то продырявлю твою тупую морду!
Как только испуганный и весь дрожащий от страха метрдотель выкатил бочку пива из подсобки, часть юных фа-шистов подхватила её на руки, и побежала с ней к выходу. Другая, пятясь задом к выходу, прикрывала первую группу, не сводя автоматов с присутствующих.
Добравшись до выхода, юные налётчики побросали ав-томаты, посрывали приклеенные усы на пол и с диким улю-люканьем выбежали на улицу. Только их и видели.
…Когда Инесса и Ильич пробегали уже вторую сотню метров, удаляясь от злополучного паба, их сначала догнали, а потом и перегнали странные дети, несшиё на руках бочку пи-ва.
На ходу они кричали, смеялись как дети, и радостно пили пиво, хлещущее из свежей пробоины.

Троцкий очень спешил. Он опаздывал на паровоз. Ему срочно нужно было прибыть на Петербуржский вокзал в Хельсинки, чтобы курьерским к утру прибыть в Петербург на Финляндский вокзал.
Он спешил и поэтому нанял мотор, который доставил его со всей поклажей прямо к вагону.
Едва расплатившись с таксистом, и сойдя на перрон, он услышал:
– Мсье! Вы не доплатили мне несколько копеек, не го-воря уже, что у нас в Финляндской Губернии на чай положено давать пятиалтынный!
– Ах ты, крохобор недобитый, контра недорезанная!- Троцкий бросил чемоданы с деньгами на землю и стал рыться в карманах. – На, подавись! – он швырнул бывшему извозчи-ку, а ныне таксисту, монету.
– Что это? – спросил таксист, недоумённо разглядывая заморскую монетку.
– Это американские пять центов, дурья твоя башка!
Едва поезд тронулся, Троцкий скучающе посмотрел за окно: Чухония – унылая страна – подумал он. – Вот сделаю революцию и дам Финляндии независимость, пусть катятся ко всем чертям собачьим!
В купе он ехал один. Было скучно и только два боль-ших чемодана, набитых деньгами, грели его душу.
Он достал бутылку кока-колы из своей поклажи, отку-порил её, сделал первый длинный глоток и с наслаждением откинулся на обитую коричневым дерматином спинку сиде-нья. Посмотрев с вдохновением наверх в потолок купе, он по-ставил бутылку на откидной столик, снял пенсне. Близоруко изучая линзы, он нашёл, что, пожалуй, стоит их протереть. Выуживая из кармана американских брюк фирмы «Братья Смит энд Сёстры Силверстоун» носовой платок, он обнару-жил, что эти самые брюки слегка забрызганы кока-колой.
Протерев их платком, Троцкий стал протирать линзы пенсне. Смоченный кока-колой носовой платок прекрасно растворял и удалял жирные пятна со стёкол.
Довольный результатом, Лев Давидович убрал платок обратно, взгромоздил пенсне на нос, – это было нелегко – нос был очень крупный, – и к тому же неудобно загибался вниз, пенсне всё время норовили соскочить к усам и бороде.
Он снял ботинки «Экко» на каучуковой подошве, вытянул ноги, положив их на противоположное сиденье, и снова откинувшись, стал вспоминать  завершающуюся американскую командировку, смачивая впечатления кока-колой.
…Это была более чем удачная поездка. Он смог дого-вориться со спонсорами о проведении в России предстоящей революции. Познакомился с лидерами мирового капитала, воротилами Уолл-стрита, а также деятелями еврейского шоу-бизнеса Нью-Йорка.
Глубокое впечатление на него произвело также посе-щение «Дисней Лэнда» и чёрных кварталов Южного Бронкса.
К сожалению, так и не удалось познакомиться с самим Микки Маусом, зато во время посещения трущоб он познакомился с одним пожилым негром.
Две недели в Америке пролетели как один день. Про-вожающие его в порту товарищи из местного отделения церк-ви «Предающих Анафеме» – все сплошь в белых одеждах - на прощанье подарили ему ящик кока-колы в дорогу и бритвен-ный станок «Шик», настоятельно рекомендуя следить за со-стоянием своей бороды.
Затем они помогли ему погрузить на борт тяжёлые че-моданы с деньгами международного валютного фонда, а когда пароход отчалил, они ещё долго бежали за ним вслед, махая забытыми Троцким таможенными декларациями.
Лев Давидович, близоруко щурясь, махал им в ответ правой рукой, а левой сентиментально утирал прощальную слезу.
Теперь, получив деньги на революцию, он возвращался в Россию, чтобы эту революцию – таки сделать.
Всё складывалось как нельзя кстати. Обстановка в Пи-тере была предреволюционной, если не сказать больше. Рабо-чие Путиловского повздорили накануне с прибывающими в неимоверном количестве в город дезертирующими солдатами из-за двух дам лёгкого поведения.
Всё началось с банальной ссоры в таверне «Мюнхен», что на Литейном. Подвыпившие дезертиры стали приставать к Матрёне Шульц и Эльзе Охапкиной. Сидевшие с проститут-ками за одним столом и в одной компании рабочие Путилов-ского  Иван Дэ Луазье и Прокопий Эсперанто стали бурно выражать своё недовольство поведением бывших солдат.
Сказали им: это наши тёлки, руки прочь и всё-такое.
Те в ответ: мы за вас кровь проливали на фронтах Им-периалистической, а вы в это время в тылу отсиживались.
Рабочие им: вы кровь если и проливали, то за Россию и за русских. И если в том, что вы действительно проливали кровь, мы сильно сомневаемся, то в том, что мы сами не рус-ские – мы абсолютно уверены.
А те им: нам не нравится поведение ваших тёлок – оно слишком лёгкое.
А рабочие: а нам не нравится ваше – оно слишком тя-жёлое.
Стали делить тёлок, никак не смогли два разделить на четыре. Назревала драка. Дезертиры стали пугать рабочих.
Тогда те в ответ стали их запугивать.
Вскоре один из дезертиров Мартин Лиепиньш быстро сбегал за подмогой, и приволок с собой ватагу таких же, как и он вольных стрелков.
Тогда Прокопий Эсперанто пошёл кому-то позвонить, и очень быстро с Путиловского приехала целая смена механо-сборочного цеха.
Когда стороны убедились, что силы примерно равны, было принято решение вызывать подмогу и дальше.
Так продолжалось несколько дней. В город прибывали с фронта всё новые и новые дезертиры и постепенно окружа-ли кольцом район «Мюнхена».
С Путиловского снимались целые смены и цеха и ок-ружали кольцом уже весь Литейный.
Вскоре воевать стало некому, а Путиловский встал.
Про Матрёну Шульц и Эльзу Охапкину все забыли, ведь они ушли к себе в номера через десять минут после нача-ла ссоры.
А вокруг «Мюнхена» продолжали образовываться всё новые и новые кольца. Появились первое кольцо Дезертиров, второе Путиловское кольцо, потом третье кольцо Дезертиров и четвёртое Путиловское и т.д.
Город кипел. Обстановка была самая что ни на есть ре-волюционная.
…Троцкий, наконец, отложил в сторону свежую питер-скую газету « Путиловец» и подумал: всё складывается просто о кей! Мы пообещаем им национализировать женщин, и они сделают для нас революцию!
Лишь одно маленькое обстоятельство настораживало Льва Давидовича…
…Из компетентных источников, а если быть более точ-ным, из центрального аппарата Администрации Организации секты «Братьев Звезды Давида» поступил сигнал о том, что, пока они спонсируют переворот в России со своей стороны, некто Ульянов-Ленин, снабженный деньгами «Братьев Кре-ста» движется в Россию с другой стороны для тех же самых целей.
Это стало известно уже тогда, когда Троцкий на кораб-ле подплывал к Амстердаму. Ему вдогонку послали телеграм-му из Америки. Депешу доставили на борт вечерней шлюпкой с оказией.
Поначалу он не поверил своим глазам. Ведь всё скла-дывалось так замечательно! Он один во главе восстания, обре-чённого на успех! А тут Ленин!
Его он, конечно, давно знал. Они часто пересекались по коммерческим делам в Москве и в столице. Также ни одна партийная попойка не проходила без их совместного участия. Они даже были соратниками и единомышленниками в одно время. Но потом – в другое время – их взгляды на некоторые проблемы разошлись.
И если во время самого первого секретного съезда в Сохо в 1898 году они пили пиво за одним столом прямо во время заседания, то на последнем съезде, приуроченном к от-крытию октоберфест в Гамбурге, они не только сидели за раз-ными столами, но и столы эти находились в разных залах.
Теперь вопрос стоял так: кто первый доберётся до Пи-тера – колыбели революции, тот и станет вождём поверженного русского народа.
Утром 25 октября Лев Давидович, выйдя на перрон Финляндского Вокзала, обнаружил, что все носильщики куда-то запропастились. Бросилось также  в глаза, что в воздухе пахло как-то по-особенному.
Кое-как доковыляв с чемоданами до привокзальной площади, он с трудом поймал извозчика, запряжённого пони и с неясной тревогой в голосе скомандовал:
– В Зимний!   
……………………………………………………………………


 
Через полтора часа после свершения революции.

– Ставлю вокзал против почтампта, – Ленин едва воро-чал языком от усталости и выпитого.
Коба ухмыльнулся, передёрнул туза в рукаве:
– Товарищ Ленин, во-первых, почтамт пишется без бу-квы «П», а во-вторых, Финляндский вокзал ты уже проиграл мне вместе с грузчиками, носильщиками и даже вокзальными проститутками.
– А что, можно подумать, что в столице только один вокзал? – Ильич тупо рассматривал сданные ему карты, не в силах решить  стоит ли бороться за прикуп.
–  Вокзал не один, но ты мне уже всё это проиграл.
– Тогда давай разыграем, в каком городе делать столи-цу.
– Хорошо. Варианты: Питер или Москва. В Тифлисе делать столицу не будем. Я ставлю на Москву, а ты на что? –  Коба набивал трубку.
– Подожди, дай подумать. Налей ещё «Вазисузбани». Налил уже? Ну, за победу революции! А-ах! Хорошо пошло. Я ставлю на – а… а какие варианты ещё есть, кроме Питера? Рига – продано, Таллинн – продано, Баку и Тифлис отойдёт АНТАНТе. Киев отойдёт Польше или Германии. Ну, хорошо, ставлю на Питер. Вскрываемся.
– У меня туз и джокер, – Сталин почесал волосатую ру-ку под рукавом.
– А у меня, – Ленин пытался сфокусировать зрение на картах, у меня… – дама и какой-то мужик, не пойму, валет или король.
– Какая разница, товарищ Ленин, ты проиграл столицу, – Сталин ухмыльнулся.
– Да? Ну, хорошо, проиграл, проиграл. Ну, ты мне хоть какую-то  компенсацию дай? Ну, хотя бы Питер переименуем в честь меня, а?
– Смешное предложение. Как ты себе это представля-ешь? Как будет называться этот город? Ленинбург? Ленин-поль?
– Нет, мне нравится вариант «Ленинград».
– Ха-ха! Так ещё смешней! Ну, ничего, первые 10 лет люди будут смеяться, а потом привыкнут.
…В дверь неожиданно постучали.
– Пароль! – нехотя бросил Сталин через плечо.
– Отзыв! – крикнули из-за двери.
– Янис, пропусти человека, – Сталин на всякий случай взял в руки револьвер и подошёл к пьяной Инессе, лежавшей тут же на кожаном диване, чтобы в случае чего успеть взять её в заложницы.
Янис взял под козырёк:
– Проходите.
Дверь тихо открылась, и в кабинет Сталина с шумом вошёл Троцкий. Под узцы он держал пони, навьюченное его огромными чемоданами.
– Здравствуй, Коба!
– Здравствуй, Лейба!
Пьяный Ленин с трудом поднял глаза, подпирая че-люсть рукой:
– А, это ты! Шалом алейхем!
– Алейхем шалом!
– Почему с ишаком? – Сталин опустил револьвер и от-пустил волосы Инессы, её голова безжизненно ударилась о подлокотник дивана.
– Это пони, у извозчика не было сдачи со ста долларов. Пришлось взять пони на сдачу.
– Проходи, дорогой, проходи, – Сталин обнял пони, помог ему освободиться от поклажи, налил стакан вина, – на, пей, дорогой!
Троцкий тем временем переминался с ноги на ногу. Он не понимал, что происходит.
– А что, революция уже произошла?
– Да, дорогой,  произошла, – сказал Сталин, поднося свёрнутую «Искру» пони, – на, дорогой, закуси!
– Садись, выпей, поешь с дороги, – Ленин попытался встать из-за стола, но, поняв, что это бесполезно, стал искать глазами Инессу. И так было каждый раз – ноги уже не слуша-лись, а гениальный мозг вождя всё ещё продолжал работать.
– А я вам гостинцы из Америки привёз,- сказал Троц-кий, выставляя на стол бутылку «Кока-колы».
Сталин придвинул Троцкого к столу:
– Давай выпьем за нашу революцию!
Они чокнулись. Троцкий выпил кока-колы, а Сталин белое «Вазисузбани». Ленин пропускал. Закусили  сыровяле-ной свининой.
– Что же теперь делать, Коба? Я опоздал к революции? – спросил Троцкий вытирая козлиную бородку.
– Ничего, дорогой, ничего, – Сталин прикрыл рукой усмешку в усах, – Ленин тоже опоздал. Почти. Правда, Ле-нин? – Сталин двинул в плечо засыпающего Ильича.
– А? Что?
– В карты играть будем? – он вскрыл новую колоду.
– На что?
– Не знаю, – Коба с хитринкой посмотрел на жующего Троцкого, борода которого в такт движениям смешно дёрга-лась, прямо как у того козла.
– Ставлю вокзал, – Ильич потянулся к бумаге, чтобы расписать «пульку» для преферанса.
– Я ставлю весь Петроград, – Коба приготовился сда-вать карту.
– Ленинград, – уточнил Ленин, подняв вверх палец.
– Да, извини, Ленинград, Ленинград.
– А я, я… – Троцкий в растерянности огляделся по сто-ронам, но ничего не увидел кроме двух огромных чемоданов. –  Я ставлю те два чемодана с долларами.
…Спустя полчаса Сталин довольно почёсывал волоса-тую грудь под френчем, пряча незаметно под нательной руба-хой ненужные карты.
– Я требую шанса отыграться! – Ленин ударил по сто-лу.
– Да? Коба удивлённо поднял брови, – а что, у тебя ещё что-то осталось?
– Я ставлю Инессу против твоих денег.
– Извини, Вова, но я не могу принять такую ставку.
– Тогда я ставлю свою жизнь.
– Хорошо, принято. А ты, Лейба, что поставишь?
– Я, я… – Лев Давидович посмотрел по сторонам. С тоской покосился на чемоданы, теперь уже чужие. Ставить ему было нечего. Но один из вождей революции не был бы им, если бы не был находчивым человеком. – Я ставлю пони!
– А оно вкусное? И вообще: пони – он мужского рода или среднего? И кстати, шашлык из него получится?
– Не знаю, не пробовал. Но посмотри, Коба, какой он милый! Он просто чудо, как хорошо!
– И в самом деле, очень симпатичный. Коба встал, по-дошёл к животному, погладил по спине, по крупу, потрепал по холке, осмотрел зубы, оценил прикус. – Ну, хорошо, в крайнем случае, подарим детям в живой уголок.
…Через каких-то двадцать минут Ильич схватился за лысину:
– Вай, ****ь!
В ответ Троцкий схватился за сердце, – ты что делаешь, козёл? Не видишь, я вистую?
– Вижу, но что я мог сделать? Я думал, ты по трефам заход будешь делать, а ты вон оно что. Кто мог знать, что у него такая карта?
– Да, мужики, извиняйте, – Коба разлил всем по фуже-ру вина. – Сегодня мой день! Вот прёт, так прёт! Смотри ка- ты! И революцию вчера сбацали, и карта идёт. В любви вот не везёт. Девки меня не любят, рябого да сухорукого.
Ленин и Троцкий сидели, понурив головы.
– Да, ладно, мужики, не переживайте! Знаете, что такое широкая русская душа? Не знаете? Эх, гулять, так гулять!  Я вам прощаю ваши проигрыши, но с оговоркой.
– С какой ещё оговоркой? – недовольно буркнул Лейба, глядя исподлобья.
– Тебе, Лев Давидович, я даю право руководить нашей революционной армией. Но через 10 лет ты обязуешься сва-лить в свою грёбаную Америку. О кей?
Троцкий молча кивнул, ещё больше опустив голову.
– А тебе, Ильич, я дарю твою жизнь назад. Бери, доро-гой, пользуйся!
Даже больше вам скажу, товарищи мои!  Я сегодня же дам распоряжение научным светилам изобрести эликсир мо-лодости, технологию безостановочной жизни, и у нас у всех появится возможность жить лучше, жить веселей, жить доль-ше. Давайте выпьем за нашу революцию!
– За революцию, мать их! – Ленин даже вскочил.
– Таки за неё! – Троцкий  мужественно встал.
Они умели проигрывать и держать удар.
Иначе они не смогли бы стать вождями революции.

20 января 1924 года.

– Войдите! – Ильич отставил стакан с водкой, уже бы-ло поднесенный ко рту.
…Он сидел в кабинете на своей даче в Горках. Тяжёлая болезнь не давала возможности работать. Последствия  запу-щенного сифилиса дали осложнения на мозг. Инесса умерла от той же болезни несколько месяцев назад.
Тяжёлую утрату вождь заливал алкоголем. К тому же спирт ослаблял жизнедеятельность бледной трепонемы, что облегчало течение болезни.
– Здравствуй, товарищ Ленин! – Коба вошёл, как всегда одетый в костюм-тройку, штиблеты на резиновом ходу, котелок. После победы революции он радикально поменял имидж. В руках он держал небольшой ридикюль.
– Здравствуй, товарищ  Генеральный Секретарь ВКП (б). – Они поздоровались вручную, после чего Коба долго мыл руки в рукомойнике, устроенном тут же, в углу.
– Почему с женской сумкой? Имидж такой? – Ленин окунул ватный тампон в стакан с водкой и стал им протирать твёрдые и мягкие шанкры и папулы, засунув руку под халат.
– Не-е… Это ридикюль Фанни Каплан. Помнишь, ко-гда она в тебя стреляла, я у неё сумочку эту национализировал. Приглянулась она мне.
– Да, было дело, – Ленин почесал шрам на шее, куда вошла, а потом навылет вышла  пуля Каплан, – правда, я не помню ничего. Помню, залез на броневик, начал речь толкать, тут меня кто-то толкнул, я упал… дальше ничего не помню.
– Мы её поймали и расстреляли. Сумочку я себе взял. Она такая красивая. Понравилась мне.
– Жаль, – Ленин сокрушённо покачал головой. – Очень жаль, что вы её расстреляли. Я хотел её сначала на кол поса-дить, потом уже четвертовать или колесовать. А вы – расстре-лять! Как это банально! Ну, сколько уже можно расстреливать и вешать? Не пора ли вводить творческий подход к революци-онному делу? Рутина – главный враг в работе. Подумайте над моим предложением, товарищ Генсек.   
– Да, может, и вправду поспешили, только  гнев народ-ный не терпелось поскорее реализовать во что-то кровавое. Я вижу, ты пишешь, – спросил Сталин, глядя на английскую пишущую машинку, стоявшую тут же на кабинетном столе, который одновременно служил и обеденным.
– Да, дописываю фантастическую вещь о будущем Рос-сии.
– Правда? А как называется?
– «План ГОЭЛРО».
– Класс! Дашь почитать?
– Потом, когда закончу.
– Слушай, Владимир, а по стилю – это – то же, что и все твои предыдущие работы?
– Да, всё то же абсурдистское фэнтези с элементами шизофрении. Знаешь, толпа прётся от этого. А как я могу пи-сать в стол, для себя? Люди ведь хотят читать сказки про своё будущее. Уже 55 томов написал. Машинку  уже три раза в ре-монт сдавал. А ты пишешь сейчас?
– Да, дописываю «Историю партии» и «Диалектиче-ский материализм» вот начал на днях.
– Круто! Потом дашь тоже почитать?
– Вова, что там читать? Это же история партии! Ты чё? Ты же итак всё знаешь!
– А, блин, точно. Ты знаешь, у меня мозги от сифилиса уже еле-еле думают. А что у тебя в сумке?
– Вот, наконец, нормальный вопрос. В сумке у меня, – Сталин расстегнул защёлку на сумочке и достал оттуда не-большую мензурку и колбу, наполненную жидкостью, слегка отливавшей странным таинственным цветом, не то синим, не то зелённым. 
Помнишь, сразу после революции, я дал задание нашим научным светилам изобрести эликсир молодости?
– Конечно, помню. Это было в Ленинграде. Ты ещё им сказал: товарищи евреи, что вы зря светите? Не туда вы свети-те. Светите сюда.
– Правильно, партия указала путь, а они осветили его. Короче, вот образец. Прошёл испытание на мухах дрозофилах. Раньше они жили около одного месяца, а после приёма этого вещества стали доживать до двух. Правда, немного отстают в развитии. Половая зрелость наступает несколько позже, но зато и отступает тоже позже. В целом можно констатировать, что…
– Подожди, как ты сказал? Константировать?
– Нет. Без «Н». Константин здесь не причём.
– А Надежда Константиновна? Давай сначала на ней испытаем эту дрянь? Тем более у неё всё равно Базедова бо-лезнь, что она зря мучается? А так глядишь, ещё лишних лет 10-15 промучается.
Наденька!
Из соседнего кабинета послышались шаги в носках, скорее всего в шерстяных. Дверь открыли ключом.
– Привет, Коба. Какими судьбами?
– Да вот, зашёл ненадолго чайку с вами попить с зельем заморским контрабандным.
– Наденька, ты слышала? Завари нам чаю и попей с на-ми посиди.
– Хорошо, Володя. А какой лучше чай: есть с ароматом моркови, тыквы, свёклы, картошки, спаржи и даже топинам-бура?
– Знаешь, – Ильич задумался, перебирая в голове вари-анты. – По-моему, морковный ещё не пробовали. Да, точно, давай морковный с добавлением бета-каротина.
Наденька взяла в дальнем углу специальный сапог и пошла  в столовую разводить самовар.
– Ты понял, как надо  баб разводить? – Ленин ухмыль-нулся. – Когда она отвернётся, ты ей подсыпь, то есть подлей в стакан-то. Ну, помнишь, как тогда, Феликсу Эдмундычу?
– Да, ха-ха! С Эдмундычем тогда вышло супер! Никто даже ничего не заметил! Только, когда уже пена фиолетовая пошла изо рта, побежали «Скорую помощь» вызывать. Но бы-ло уже поздно. Ты…  это…  Ильич?
– Что «Ильич»?
– Я, знаешь, что пришёл-то?
– Ну, чайку попить с нами. Ну, лекарство на моей жене испытать.
– Ну, это само собой. Я тебе хочу предложить один ва-риант.
– Какой ещё вариант?
– Помнишь, ты мне в карты жизнь свою проиграл?
– Помню, это было в Ленинграде.
– Ну, в общем, партия решила тебе ещё одну жизнь по-дарить. Только проживёшь ты её не в России. Вот постановле-ние Совнаркома подписанное тобой.
– Но я не подписывал…
– Подписывал. Подписывал. Просто пьяный был, не помнишь.
– Знаешь, в Советском Океане есть такой архипелаг, там есть такой остров. И там живут замечательные люди. Они срочно нуждаются в революции. Партия даёт тебе эликсир молодости и направляет тебя в командировку на всю жизнь туда.
– Да, но я не могу один, без Наденьки, – Ильич попы-тался возражать. Но получалось плохо.
Сталин сосредоточил в своих руках слишком большую власть, чтобы можно было ему сопротивляться. – Может, лучше Троцкого отправить вместо меня?
– Лейбу уже отправили. Сейчас он отдыхает в Турции. А прямо оттуда он едет навсегда в Мексику. А Наденьку возь-мёшь с собой. А вот и Наденька с самоваром.
……………………………………………………………………...

…После чаепития Наденька убрала со стола, вытерла скатерть, стряхнула крошки, прибрала графин с водкой, а в пишущую машинку вставила чистый лист бумаги. Она знала, что Ильич долго ждёт вдохновения, и в этом ему сильно помогает смотрение на чистый лист бумаги.
Ну, вот я вижу, что испытание прошло успешно, – Коба заметно повеселел. – Ты заметил, как порозовело её лицо, уменьшилось жабо?
– Правда? Не обратил внимание. Может, это от бета-каротина?
– Да? А сиськи у неё округлились, и талия уменьши-лась и бёдра стали круче – это тоже от бета-каротина?
– Правда? Пойду, посмотрю в спальню. У неё, навер-ное, и либидо повысилось. Небось, мучается сейчас лежит.
– Нет, подожди. Пусть лежит, пусть мучается. Врачи сказали, что это нормальная реакция. Сначала происходит гормональный взрыв в организме. И человек, если после этого выживает, то потом долго ещё будет жить.
– Бедная, бедная Наденька. Жаль, что Инесса не дожда-лась этого лекарства.
– Знаешь, Вова, по уставу партии мы бы все равно не имели права спасти её. Потому что, это лекарство может быть использовано только членами партии. А ведь Инесска - то ведь не член?
– Да, не член.
– А Надежда Константиновна – член! Ну, вот слушай дальше. Завтра будет объявлено по радио, что ты, типа умер.
Устроим грандиозную панихиду. Ты сможешь присут-ствовать на собственных похоронах. Когда ещё такой шанс представится, а? Увидишь, как люди плачут, убиваются по тебе. У нас же на Руси, как?
– Как?
– Пока человек не помер, его никто не любит. А как помрёт, так тут же и слёзы, и сопли, и цветы, и памятники по всей стране. Ты ведь хочешь прижизненного признания?
– Да, хочу.
– Ну, вот. Ты его и получишь.
– Только у меня условие.
– Какое ещё условие?
– Мне, пожалуйста, усыпальницу как у фараона отгро-хайте, и желательно на Красной площади.
– Нет, Володя. На это по смете денег не выделено. Но если сэкономим на поминках, то на небольшой мавзолей на-скребём.
– Да, – Ильич почесал бороду, несколько рыжих волос с его бороды опали. – Ильич с жалостью посмотрел на пол, где лежали волосы тонким слоем. – Жизнь в России непредсказуема. Сидел бы сейчас в Швейцарии, пил пиво в кафе.
– Ты чё? Вова, ты же в историю вошёл! О тебе же фильмы будут снимать, легенды слагать!
– Правда? – Ленин с недоверием покосился на Кобу.
– Слово истинного ленинца! И к тому же, там, на ост-рове, хороший климат. Красивые, доступные женщины, све-жие фрукты. Вылечишься там от всех болезней. Для всех ты умрёшь, но на самом деле вы с Наденькой будете прекрасно проживать вторую жизнь. Об этом будет знать только Высшая Партийная Знать. И больше никто.
– Хорошо, согласен. Но только мавзолей обязательно. И проект чтобы завтра был готов. Лично подпишу проектный эскиз. А кого вы вместо меня положите в мавзолее?
– А тебе не всё равно? Есть у нас на примете бомж один. Лежит уже давно в холодильнике.
Ждёт. Очень похож на тебя. Такой же небритый, такой же волосатый, ой, в смысле, лысый.  Немного ещё загримиру-ем его, кепочку наденем, галстучек фирменный. Словом, всё как у тебя. И в мавзолей.
– Подожди, Коба. Наденька зовёт. Что, Надежда Кон-стантиновна? Что? Секса хочешь? Коба, ты слышал? Ну-ка дай мне свою мензурку. Сколько? Тридцать капель натощак?  Сейчас иду, моя сладкая. Твой пупсик уже идёт к тебе.
……………………………………………………………………...
 
25 июня 1945 года, на следующий день после Парада Победы.

– Товарищи, заседание комитета по Сталинским преми-ям  начинает свою работу.
Сталин сидел за длинным столом, разувшись. Вчера он сильно устал стоять на мавзолее, наблюдая за парадом. Ноги ныли. Незаметно для всех он снял сапоги, размотал портянки. Незаметно для всех развесил их под столом сушить.
– Лавр, – сказал он, обращаясь к Берии, – веди заседа-ние.
– Товарищи! Последний раз наша комиссия собиралась ещё перед войной. За это время в нашей стране произошло много событий. Было снято много хороших фильмов, написа-но много хороших книг. Сегодня мы будем решать, кого отме-тить Сталинской премией. Какие будут кандидатуры?
В зале заседаний за дубовым столом, накрытым крас-ной скатертью, сидели только члены Политбюро.
– Я думаю, – произнёс Сталин, прохаживаясь босиком вдоль стола, – что неплохо было бы наградить премией имени товарища Сталина товарища Бориса Ефимова. Все видели его карикатуры на товарища Гитлера в наших газетах во время войны. Он внёс большой вклад в дело разгрома фашистских войск.
И ещё надо наградить товарищей «Кукрыниксов» за то же самое тем же самым.
– Кто за? Кто н;за? – Берия первым поднял руку. Всё, ушла одна премия. Кто ещё скажет об искусстве? Что думаете, вы, товарищ Жданов?
– Надо бы дать премию имени Сталина Секретарю союза Композиторов Тихону Николаевичу Хренникову.
– Хренникову? На хрена? – Сталин достал табак «Гер-цеговина Флор» и стал его резать специальным ножом, из-мельчая до нужной консистенции.
– Композиторы во время войны написали много нуж-ных песен. Эти песни в трудные дни поддержали моральный дух советских людей.
– Хорошо, – сказал Берия. – Кто за? Кто н;за? Премия имени Сталина в размере 20 тысяч рублей отправляется в го-род Елец Воронежской области.
– Можно ещё об искусстве? – Жданов встал.
– Да, конечно, Андрей Александрович, – Сталин стоял в недоумении: то ли обуться, то ли дальше ходить босым.
– Мой сынишка тут книжку на днях прочитал. «Дядя Стёпа» называется. Очень замечательная книжка. Предлагаю дать премию за это.
– Кому? Дяде Стёпе? – Берия приготовился заржать, но перехватив взгляд Сталина, потупился.
– Я читал эту трилогию о «Дяде Стёпе», – Сталин ре-шил всё-таки намотать хотя бы портянки. – Михалков хоро-ший писатель, правда, пишет про ментов. Можно дать пре-мию, я считаю. А вы что думаете, товарищи?
– Кто за? Единогласно! 20 тысяч отправляется Михал-кову Сергею Владимировичу в город Москва. Поздравляем!
– А что, товарищи, мы  деятелям искусства все премии отвешиваем? – проговорил медленно Сталин, неторопливо наматывая портянки на ноги. – Может, наградим  людей сель-ского труда?
– Да, да, наградим, – зашумели собравшиеся.
Сталин домотал, наконец, портянки, вышел из-за стола и стал опять прохаживаться  вдоль стола туда и обратно.
– Что, Лавр, разве нет у нас в стране пастуха или сви-нарки, которые бы заслуживали награды?
– Есть, товарищ Сталин, – Константин Симонов встал, чтобы говорить, – я недавно смотрел замечательный фильм «Свинарка и пастух» называется. Давайте наградим актёров, сыгравших эти роли?
– Хорошее предложение. Лавр, кто у нас играл эти ро-ли?
– Свинарку играла Ладынина, а пастуха  Зельдин.
– Как думаешь, Лавр, можно их наградить?
– Если честно, я их хотел расстрелять, тем более, что Зельдин еврей. Уже и дело возбудили против них, как амери-канских шпионов, за то, что они внедряют в наше советское сельское хозяйство американские методы. 
– Подожди расстреливать. Сначала надо наградить, а расстрелять мы всегда успеем. Правда, товарищи? Кто за?

26 июня 1945 года.

Заседание Политбюро. Дача Сталина в Кунцево.

Сталин надел, наконец, сапоги. Дома ходил в обуви. Нравился скрип сапог, скрип половиц от размеренного, нето-ропливого похаживания туда-сюда. Получалась даже мелодия иногда от того скрипа. Эта мелодия завораживала иногда при-сутствующих. Иногда даже гипнотизировала. Иногда даже самого товарища Сталина.
– Товарищи, вчера были вручены Сталинские премии, - сказал Сталин после пятиминутного прохаживания. Это был его любимый приём – открывать заседания Политбюро пау-зой. Некоторые открывают минутой молчанья свои собрания и заседания, а товарищ Сталин пошёл  ещё дальше, и откры-вал заседания пятиминутным молчанием. Все в это время ждали, когда он заговорит. А он всё молчал и молчал, всё ходил и ходил.
Вот это жуткое ожидание превращалось в пытку для всех собравшихся. Каждый начинал думать: «А не я ли вино-ват во всём? А не про меня ли сейчас речь-то пойдёт?» И на-чинал лихорадочно вспоминать, где он мог ошибиться? В чём?
Сталин в это время ждал и наблюдал за всеми, кто как себя ведёт. Если кто боится – значит виноват. А кто не вино-ват, тому и беспокоится нечего.
Вот так он быстро и безошибочно вычислял врагов и вредителей среди своего окружения.
– И, как вы знаете, вместе с премиями партия вручила лауреатам, – а, кстати, слово «лауреат» от слова «лавр», не так ли, Лаврентий? – вручила лауреатам эликсир молодости.
Вы все знаете, как мало его осталось. Ведь врач, при-думавший это средство, неожиданно умер, унеся собой в мо-гилу секрет его производства.
Но, слава Богу, то есть, слава ВКП (б), что в закромах Родины осталось немного этого вещества.
Руководство партии всегда отличалось повышенной скромностью. Мы не могли позволить себе выпить всё средст-во без народа. Мы выполнили свой долг перед народом, на-градив особо отличившихся этим средством «безостановочной жизни».
Я вчера всю ночь не спал, считал, сколько осталось, как разделить на всех, чтобы никого не обидеть. В общем, здесь, –  Сталин, вытащил из портфеля  и поставил на стол полбутылки сине-зелённой жидкости, – здесь всем нам хватит лет на 15-20 каждому добавочных лет.
– А-ах! – пронеслось  над столом.
– И вы помните, товарищи, что один из наших соратников ждёт это зелье на далёком острове, потому что ему оно нужней всего, потому что он уже старенький, и может скоро помереть. Короче, Ленину тоже надо немного оставить. Ну, лет на 5-10, не больше. А, кстати, сколько ему сейчас? Товарищ Калинин, вы не ровесники случайно с Ильичём?
– Нет, товарищ Сталин. Я с 1875 года, а Ильич, стало быть, на 5 лет меня старше. Получается он с 1870. Это ему значит, сколько сейчас? Два пишем, семь в уме…75! Да, ещё молодой совсем, ещё жить и жить!
– Правильно понимаешь политику партии. Любишь то-варища Ленина?
– Люблю, товарищ Сталин! Жизнь готов за него отдать!
– Значит ты верный ленинец? Не так ли?
– Так точно!
– Ну, жизнь за Ильича отдавать тебе не придётся. Но, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. А только получа-ется, Михаил Иванович, – в этом месте Сталин остановился. Сделал паузу, развернулся и в упор посмотрел в глаза товари-щу Калинину. Сталину понравилось, как в этом месте скрип-нула половица, и он несколько секунд перекатывал сапог с пятки на носок, с носка на пятку. Получался противный скрип, всем действовало на нервы, особенно Калинину. Но Сталину нравился скрип хотя бы потому, что он не нравился другим. – Получатся, Михайло Иваныч, что твою порцию ты отдаёшь Ленину. Ведь она ему нужней. Ведь партия коммунистов и большевиков чему учит? Сам погибай, а товарища выручай! Кто за это предложение?
Не успел он договорить, как товарищ Калинин вско-чил, захлопал в ладоши и закричал:
– Да здравствует товарищ Сталин! Ура! 
– Не Сталин, старый дурак, а Ленин, – сказал Берия, не-заметно от всех под столом отливая себе зелья в стакан.

 
ЭПИЛОГ.

Михаил Иванович Калинин умер 3 июня 1946 года в возрасте 71 года.
Иосиф Виссарионович Сталин был отравлен 5 марта 1953 года в возрасте 73 лет.
Лаврентий Павлович Берия был расстрелян 26 декабря 1953 года. Ему было 64 года.
Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин)  умер 8 но-ября 1986 года на 97-м году жизни.
Лазарь Моисеевич Каганович умер 25 июля 1991 года на 98-м году жизни.
Георгий Валентинович Маленков скончался 23 января 1988 года на 87-м году жизни.
Лариса Ладынина прожила почти 95 лет и умерла 20 марта 2003 года.
Борис Ефимов (Фридлянд),  художник, автор карикатур на Гитлера, умер на 109 году жизни 1 октября 2008 года.
Николай Александрович Соколов (КУКРЫНИКСЫ) умер 15 апреля 2000 года на 97 году жизни (двое других уча-стников знаменитой троицы: Михаил Куприянов и Порфирий Крылов, прожили по 88 лет.)
Тихон Николаевич Хренников скончался 14 августа 2007 года на 95 году жизни.
Владимир Зельдин в настоящее время всё ещё служит в театре. Он родился 10 февраля 1915 года в г. Козлове (ныне Мичуринск).
Сергей Владимирович Михалков родился 13 марта 1913 года. В возрасте 83 лет женился на женщине, которая моложе его на 45 лет.


 
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

В ближайшее время в печать выйдут следующие книги: Ричарда Гуле
 «Круиз с олигархом» – абсурдистский полуроман. Са-тира на будущее.
«Откуда берутся гении?» – художественное исследова-ние.
«Туманность Альбиона» – приключения русского эмигранта в Лондоне.
«Ага, Сережка, ага» – автобиографическая повесть.

Свои отзывы и пожелания вы можете посылать по ад-ресу: «serg-2220@mail.ru»
Для издателей и распространителей адрес электронной почты: «serg-2220@mail.ru»
 













Ричард Гуле
ЛЕНИН В ШАЛАШЕ



Подписано к печати 22.07.09. Тираж 500000 экз.
ООО «Медиа Принт», 398002, г. Липецк, ул. Игнать

т.89255935078