Шишига. ч. 1

                Кабы на скопидомку не крысы, так с нею и ладов бы не было!
                Поговорка из толкового словаря В.И.Даля.

  Управляющий отделением агрофирмы "Васютино" закончил выступление на собрании животноводов и  опустился   на своё место за дощатым столом   «президиума».

  Как-будто дожидаясь этого момента,  из-под  металлического шкафа со сменной одеждой доярок на яркий электрический свет выползла большая  серая  крыса  с  рыжеватым  отливом  грубых  волос  на  спинке.

  Доярки, загалдевшие было в разнобой после доклада управляющего, разом смолкли и  все, как одна,  настороженно-брезгливо смотрели, как одиозное  любопытное создание, подняв конусообразную головку, шевелило крохотными розовыми ноздрями, принюхиваясь к воздуху раздевалки.

  – Давайте дадим слово мадам Крысовне! – первая нарушила гнетущую тишину молодая доярка Мелентьева.

  Она запрокинула голову в улыбке, выставляя под верхний свет ламп ровный ряд молочного цвета зубов.  Мелентьева выделялась среди остальных доярок фермы особенно задорным нравом.

  Управляющий натянуто улыбнулся и на виду у всех проворно поджал свои голенастые ноги в кросовках под стул. Краснея ушами, он рассеянно оглядывал собравшихся в раздевалке.  Четыре доярки и две телятницы расселись просторно, деля каждую из трёх длинных скамеек на двоих.

  Ночной скотник Василий Кусин сидел на задней скамейке рядом с подвозчиком кормов, трактористом Никишиным. Василий, будучи под хмельком, как это часто случалось с ним, с потухшей сигаретой в уголке рта дремал, убаюканный монотонным голосом управляющего и размеренным тарахтеньем трактора под окном раздевалки.
 
  Кусина разбудили не выкрики доярок после выступления управляющего: он очнулся от минутной тишины на собрании и от последовавшего за ней звонкого голоска доярки Мелентьевой. Он поднял непокрытую лохматую голову и первое, что увидел слезившимися глазами, было неисчезающее, серое пятно на полу, сбоку от передней скамейки.

  – Вот до чего дожили! Они скоро по нашим головам бегать будут! – со злой обречённостью подала голос сухонькая пожилая доярка Сычёва и провела шишковатыми пальцами по своему платку на голове, как-будто, в самом деле, опасалась, что серое отродье буквально прыгнет ей на  голову.

  Кусин протёр глаза.  Он привык ежеминутно встречать крыс в ночном коровнике, но чтобы вот так они осмелились выползать прилюдно, на яркий свет…

  Он видел, как крыса опустила, наконец, вытянутую мордочку, похожую на миниатюрную голову акулы из-за своего, уходящего далеко назад от носа полукруглого разреза рта, и услышал, как в раздевалке явственно процокали коготки её лапок  по плиточному полу.

  – Посадите эту госпожу в серой шубке за стол президиума, пусть она расскажет,  как объедает наших коровушек!

  Певучий голос и белозубая улыбка неуёмной Мелентьевой вконец встряхнули Кусина.

  – Кыш-ш! – жилистым кулаком он замахнулся  на  непрошенную гостью,  – Марш под лавку!

  Но в голосе скотника сквозило добродушие, а на плохо выбритых щеках промелькнуло подобие улыбки. Слова «марш под лавку» Кусин обычно адресовал двум кошкам, завсегдатаям скотного двора.  Все доярки привыкли к этому выражению, и то, что скотник применил его к крысе, вызвало у них заметное оживление.

  Выплюнув на пол измусоленную сигарету, Кусин, большой, взлохмаченный,  вдруг со скрипом оттолкнул от себя  скамейку.

  Сосед Кусина, дремавший на скамейке, в общем-то, смирный благодушный мужик, едва не растянулся на полу от неожиданного толчка скотника и, чего с ним никогда не бывало, непроизвольно выпулил в пространство раздевалки такое заковыристое матерное слово, какое не было даже в репертуаре Кусина.

  Доярки, позабыв о крысе, заулыбались, глядя на вдруг смутившегося Никишина и остолбеневшего на мгновенье Кусина. В раздевалке снова поднялся гвалт голосов, вперемежку с хохотом. Скотник, прищурившись, оглядел доярок, затем, театрально вытянув перед собой клешнятые руки с растопыренными пальцами, стал приближаться  к нахальной гостье.  При этом он как бы ненароком задевал ногой края скамеек.

  Но, возникший шум на собрании не очень-то напугал «госпожу Крысовну».

  Она скосила мордочку с щетинкой усиков  в  сторону, надвигающейся на неё громадной фигуры человека, блеснула на мгновенье шильцами зубов  и, подняв выше головы упитанный зад,  неторопливо  поволочила  по полу  длинный,  с  пыльными чешуйками  хвост.

  Своим медлительным движением она напоминала сизого голубя, который у детской песочницы, кося бусинкой глаза, нехотя вышагивал в сторону от подступающего к нему малолетнего шалунишки.

  – Сядьте, Кусин, и вы, Никишин сядьте тоже: надо вести себя на собрании подобающим образом! – мягко упрекнул управляющий не в меру экспансивную мужскую часть работников фермы, как только крыса с выразительным  достоинством скрылась  под другим шкафом.

  Управляющий скользнул блуждающим взглядом поверх голов доярок по стенам раздевалки, выложенным кафелем мышиного цвета.

 – М..да…Вы знаете, я читал где-то, что  крысы могут быть распространителями смертельных болезней для человека, каковыми являются чума и бешенство. И ещё я прочитал, что в Европе в четырнадцатом веке четверть населения погибла от чумы, разносчиками которой были вот такие мышевидные грызуны.

  Управляющий неловко улыбнулся:

  – Знаете, теперь  мне ясно,  почему вы, доярки, жалуетесь на   недостаток  комбикорма в рационе коров!    Я прочитал  где-то, что   одна  такая   особь способна съесть  за год двадцать два  килограмма  зерна…

  – Ты в  самую   точку  попал,  Алик  Гаврилыч!  –   со   слезливым     воодушевлением  панибратски прервал  управляющего  скотник, утирая нос пыльным рукавом телогрейки, и снова плюхаясь на свое место. – Тут  говорили, будто  я… комбикорм махаю на  самогон!  Брехня!  Всё  это заразы-крысы.  Весь пол за   кормушками ихними  норами протыкан, ходить там боюсь: запросто можно костыли поломать!

  Возникшие на какой-то момент смех и хохот доярок улетучились.  Раздались перебивающие друг друга голоса:

  – Житья не  стало  от  крыс!

  – И ещё какие-то чёрные блошки по ним скачут. У меня руки и ноги начали  чесаться…

  – Куда вы, начальство, смотрите?

  – Дождётесь, скоро  нашим коровам  соски  отгрызут…

  Молоденькая доярка Люся Неретина, недавняя школьница, запахнула отвороты сшитого по её фигуре чистенького белого халатика и, опустив на бледные щёки ресницы, тихо проговорила:

 – Знаете, Альберт Гаврилович, я вчера вот такую крысу  даже в доильном ведре застала.  Беру подойник, а она прямо мне на сапог   выпрыгнула…

  Управляющий отделением агрофирмы ничего не ответил ей и машинально стал почёсывать крепкую шею за воротом клетчатого свитера.

  Из-за стола «президиума», не дожидаясь, когда ему дадут слово,  поднялся бухгалтер отделения Пасков, человек  пенсионного  возраста,  с  многочисленными   морщинами  на узком неулыбчивом лице. В противоположность простецкому одеянию управляющего он был в строгом чёрном костюме с галстуком.  Пасков оперся  обеими кулачками о стол и задрал заостренный подбородок.

–  Отделение нашей агрофирмы возьмёт на учёт текущие замечания животноводческого персонала! –  сказал он тонким, но уверенным  голосом. – И ещё к словам нашего управляющего я хочу приплюсовать такой факт, что крыс некогда использовали даже для казни преступников.

  – Какие ужасы вы говорите! Разве возможно такое? – с нарочито вытянутым как бы от испуга лицом проговорила Мелентьева.

  – Очень даже возможно! – бухгалтер Пасков, воодушевляясь, ещё выше вскинул голову.   –  Вас интересует фактура деталей?

  И не дожидаясь согласия присутствующих, он приоткрыл в скользнувшей усмешке маленький  рот с мелкими зубами:

  – Такая казнь применялась в Древнем Китае и ещё где-то…  В общем, корзинку или ведро с оголодавшей  парой крыс опрокидывали вверх дном на голый живот связанного человека.  Крысы начинали час за часом пожирать его внутренности…

  Бухгалтер причмокнул нитяными губами.

  – Думаю, что рассказывать такое не к месту, –  поморщился управляющий.

  – Почему  их не  морите? – в один голос  закричали доярки с третьей скамейки. – В  соседнем  хозяйстве фирма «Аратос» всех  крыс  и  мышей  перевела!  Какую-то сильную отраву там разложили в коровниках…

  – Я  отказываюсь  так  работать!  – перекрывал всех  густой голос полной круглолицей  доярки Артемьевой, сидевшей в первом ряду.

  Её  плечи,  туго  обтянутые  серым застиранным халатом,  тряслись, а скамейка, где она сидела, издавала звук, напоминающий дружный крысиный писк.

  – М-да… – растерянно замычал  управляющий  и с потупленным взглядом повернулся к бухгалтеру Паскову.  – Может быть, нашему отделению пойти на дополнительные затраты, заключить хозяйственный договор с этой, как её, противокрысиной фирмой «Аратос»?

  –  С дератизационной коммерческой фирмой только свяжись, вопрос мы там скоро не решим и  никакого сальдо не получим!  – веско отпарировал  своему начальнику бухгалтер отделения.

  Он, хмуро оглядывая людей в раздевалке, время от времени проводил ладонями по рукавам пиджака, как бы натягивая несуществующие нарукавники.

  –  Наша агрофирма,  считая по-старому, колхоз, – продолжал назидательным голосом Пасков, –  вполне может обанкротиться, если  будем  разбрасываться финансовыми средствами, знаете, какую наличность  берут дератизаторы за применение своих там, крысидов и других отравленных приманок?  Деньги счет любят!

  – Тем более, как вы знаете, я только что говорил в своём кратком докладе о необходимости экономии средств! – примирительно заметил управляющий и, встретив беспечный взгляд подвозчика кормов Никишина, сделал кивок в сторону окна.

  Пристыженный тракторист вышел заглушить мотор.

  Пасков с важностью надул щёки, так что на них не стало заметно морщин:

  – Альберт  Гаврилович, наш новый управляющий,  человек молодой, он только набирается опыта руководства, но он прав, говоря об экономии материальных и денежных ресурсов!  Животноводческая отрасль без учёта –  что дом без дверей.  Копеечка, другая копеечка, глядишь –  рубль.  Мы  уж  своими  силами  без  всяких там  химических препаратов,  малыми средствами должны решить вопрос.  А   эта  химия,  между  прочим, как пишут в сегодняшних газетах, простите за выражение, пакостит окружающую  среду!  Экологический вред, так сказать, наносит…

  Управляющий согласно кивнул на слова бухгалтера и встал из-за стола, как бы намереваясь продолжить свой доклад на собрании животноводов:

  – Знаете, я  прочитал   недавно,  что  в  некоторых провинциях Китая   ручными  способами  ликвидировали  воробьёв,  которые  вредили  посевам. В общем, обошлись без  всяких  там  химических  порошков,  то же самое они сделали  с мухами… А вот с мышами и крысами, которые покушаются на их любимый рис, даже трудолюбивые китайцы пока справиться не в состоянии.  Кстати, в Китае  именуют мышей и крыс так: маленькие  «шу» и  большие «шу».

  Круглое и гладкое лицо управляющего порозовело, по-видимому, он был доволен, что донёс до слушателей, неизвестную им информацию. Он победно оглядывал доярок, которые с опущенными головами молчали: было уже поздно, пора бы заканчивать разговоры.

  – Знаете, может быть, подумать и  купить с полсотни деревянных крысоловок с сильными пружинами? Они стоят  не так уж дорого! –  Или завести  на  ферме  собаку-крысолова! – улыбался управляющий, потирая свой высокий без единой морщинки лоб. – Я читал где-то, что такие собаки запросто разгоняют крысиные стаи. А  то  эти кошки,  что  у нас в   коровнике, способны только  молоко  лакать…

  Когда  собрание, наконец-то,  закончилось,  и  все тёмным осенним вечером расходились по домам,  ночной  скотник  Кусин, бестолково размахивая ручищами и по-медвежьи переставляя ноги,  успел догнать  у  ворот  фермы  управляющего: тот, наклонившись  к  низенькому  бухгалтеру Паскову,  пытался что-то доказать ему.

  Руководство отделения агрофирмы остановилось в круге света от фонаря, который раскачивался от холодного ветра на одиноком столбе у ворот.

  – Алик  Гаврилыч!  – бесцеремонно вмешался в разговор начальства Кусин, разглаживая  негнущимися пальцами поросль волос на голове и хлюпая носом, – Коль отвалишь мне по три целковых за  штуку,  я сам  этих  больших «шу» переловлю!  Без этих, как их, дегазаторов и  крысоловных бульдогов…

  Альберт Гаврилович тряхнул непокрытой головой и весь зашатался от здорового юношеского  хохота. Пожилой бухгалтер, напротив, остался невозмутимым. Он только наклонил голову с широкополой шляпой в сторону управляющего и дотронулся до его руки, давая тому понять, что хохот неуместен.

  Хотя скотник обращался к управляющему, смотрел он не на него, а в затенённые шляпой глаза бухгалтера,  будто знал, что только тот всё решает.

   –  Во-первых, не дегазаторов, а дератизаторов.  Дегазация  это  из другой фактуры! – сказал Пасков тоном, подчеркивающим свое интеллигентное превосходство перед скотником.

  Он поправил широкополую шляпу и по привычке провёл ладонями снизу вверх по рукавам длинного старомодного пальто.

  – Пора бы тебе, Кусин, разбираться в ветеринарной терминологии, не первый год числишься в штатном расписании работников животноводства.

  Бухгалтер, вскинув голову, строго взглянул на управляющего, как бы отметая все возможные возражения с его стороны, потом, не опуская головы, повернулся к скотнику:

  – Так вопрос не решается! Бюджет нашего отделения, хотя и с профицитом, но не каждого и не за всякое дело мы готовы проинвестировать. Давать тебе три рубля, это будет  для нашего хозяйства весьма накладно! Как говориться: есть в кринке молоко, да у кота рыло коротко…

  Заметив, что Кусин поджал губы и сделал негодующий взмах рукой, бухгалтер счёл нужным смягчить грубоватый смысл пословицы.

  – Пойми, Кусин,  но ты ведь так  расстроишь  весь  наш баланс.

  Пасков сложил тонкие пальцы правой руки так, будто в них была канцелярская ручка, и доверительно ткнул ими в грудь скотника.

  – А  вот рубль за  каждую  голову,  тьфу,  хвост, мы  с  Альбертом  Гавриловичем  профинансировать согласны.   В форме разовых премиальных…

  В голосе бухгалтера слышались самодовольные нотки щедрого благодетеля.

   Управляющий  в знак согласия тряхнул головой с короткими вьющимися волосами.

  Через два дня, после своего очередного ночного дежурства, скотник  Кусин  нарочито медленно шёл по центральному проходу коровника к выходу. Он держал в свисающей руке длинную  узкую корзинку  из  металлической сетки.  Корзинка колыхалась и дрожала, в ней крутился, издавая разноголосый писк, большой серый клубок.

  Доярка Мелентьева, бросив  свою группу коров, вприпрыжку подбежала к Кусину   и нетерпеливыми жестами рук заставила его опустить корзинку на пол.

  – Ой, дядь Вась, какие они все пушистые, миленькие! –  она по-детски присела на корточки и, светя зубками, переводила оживленный взгляд, то на вздрагивающую корзинку, то на  ухмыляющееся лицо скотника.

  – Правда, они совсем другие, не похожие на тех, что шастают у нас по кормушкам? Те противные.  А этих жалко!  И куда теперь ты их несешь? Неужели уморишь?

  – Могу дать тебе парочку на развод, отнесёшь домой, засунешь своему муженьку в сапоги…

  Мелентьева обиженно поджала губы:

  — Я тебя, дядь Вась, на полном серьёзе спрашиваю!

  И потеряв интерес к ловушке с крысами, она так же вприпрыжку отбежала к своим рогатым подопечным.

  Старуха Сычёва с всегдашним озабоченным видом высунула голову из-за высокого крестца своей высокоудойной коровы Красавки.  Вытирая руки о подол своего чёрного халата, она в сердцах бросила Кусину:

  – Чему рад, бездельник?  Таскать тебе их не перетаскать!  Делать холостяку нечего!  Катька твоя правильно сделала, что бросила тебя, пьяницу! Не мог, лентяй, ночью побольше подложить опилок под брюхо моим коровёнкам, я чуть не убилась, поскользнулась на сырости-то…

  Скотник со своим взрывным характером на этот раз не стал огрызаться на упрёки Сычевой, по-видимому, ноша в его руке обязывала его быть разумным.

  Костлявое, с крючковатым носом лицо Сычевой передёрнулось.  Кусин поторопился отойти от  её группы коров, а Сычёва неотрывно смотрела ему в след, что-то сердито бормотала, поправляя, вздутыми в суставах пальцами, сбившийся набок платок.

  Крысы в тесной западне ловушки  цапали зубами металлическую сетку, крутились, перемешиваясь сверху донизу; то они на мгновенье замирали, как бы прислушиваясь к размеренным тактам доильных аппаратов, то вновь с отрывистыми писками   принимались за свою возню.

  Кусин, прищурив глаза с нитяными кровяными прожилками, внимательно оглядывал коров по обеим сторонам от себя, как бы приглашая их в свидетели. Он хорошо знал коровье любопытство ко всему непривычному для них, будь это чужой человек, зашедший в коровник, либо посторонний их глазу предмет, оказавшийся поблизости. Вот и сейчас, сомкнув двигающиеся рты, они рывком поворачивали стянутые цепями шеи в сторону ловушки с крысами и понимающе взмыкивали, сдувая с расширенных ноздрей комбикорм.

  – У тебя, Егоровна, спинка не чешется? – откашлявшись басом, спросил Кусин у дородной доярки Артемьевой, останавливаясь у коров  её группы.

– Ты, что ли, хочешь почесать, дьявол навозный?

  – У меня смотри, какие чесалки, давай одну положу за воротник, если найду там у тебя местечко! – осклабился скотник.

  Артемьева, туго стянутая халатом, увесистым розовым кулаком погрозила Кусину.  Приземистая черно-пёстрая корова, по кличке Танкетка, скосив выпуклый глаз на корзинку в руке Кусина, вдруг  взбрыкнула задней ногой так, что едва не соскочили с её сосков гроздья стаканов доильного аппарата. Ещё раз, молча погрозив скотнику кулаком, Артемьева заторопилась к корове.

  У тамбура скотного двора Никишин    вываливал из тракторного прицепа, дымящуюся на осеннем утреннем холодке зелёнку. Кусин задержался у трактора, выставляя в вытянутой руке тяжёлую корзинку.

  – Осерчал я на тебя, Василий! – сказал Никишин, криво улыбаясь и обходя взглядом скотника с его добычей. – Было-к вздремнул я на собрании-то, чую: держусь за баранку и вдруг разом перевёртываюсь с машиной и прицепом в кювет.  Когда это со мной бывало, чтобы перевёртывался? Откуда только взялось у меня это похабное словцо, не соображу. И дома и на работе выражаюсь только грамотно.  Теперь бабы проходу не дают, повтори еще раз словечко-то. А я его начисто не помню…

  – Ладно уж, зальём это дело… – Кусин опустил руку с ловушкой. – Вот добычу несу продавать нашему Кащею. Приезжай через часик ко мне, раздавим по такому случаю пузырёк!

  – Тебе самому одного пузырька на два глотка! –  отмахнулся Никишин и, посерьёзнев, стал прислушиваться к перебоям в тракторном моторе.

  Скотника распирало от желания похвастаться своей добычей, и было ему досадно, что и высохшая от злости старуха Сычёва и толстуха Артемьева, даже степенный подвозчик кормов не в пример коровам так невнимательно оценивали его старания.

  Дворняшка Грэй, так какой-то шутник  назвал её по-английски вопреки чёрному окрасу её шерсти, издали увидев Кусина  с радостным взвизгиванием бросилась к нему.  Между Грэем и Кусиным   были давнишние приятельские отношения, и собака привыкла к тому, что он часто разглаживал жесткой ладонью клочковатую шерсть на её голове, так похожую на спутанные волосы Кусина.  Но теперь, приближаясь к Кусину, Грэй сбился с ноги и застыл на месте, расширив ноздри. Обычно весело вихляющийся хвост собаки с прилипшими к нему высохшими репьями, на этот раз расслабленно опустился. Грэй не удосужился даже обнюхать корзинку.  Он собрал складки кожи на переносице и загривке, отвернул голову в сторону и стал коротко  взлаивать, показывая своё неодобрение.

  Войдя в контору с корзинкой, в которой на этот раз виднелась уже неподвижная и мокрая серая масса, Кусин от сознания исполненного долга картинно надул щёки, потухшая сигарета свешивалась из уголка его рта.

  – Вот гляньте,  господа-конторщики, двадцать  две  штуки…

  – Живые!? Такой ужас! – сидевшая у компьютера младший бухгалтер Нина взвизгнула  и  так  встряхнула  своими  светлыми  волосами,  что  на  пол возле её стула упала заколка.

  – Были  живые, – прошепелявил скотник с нескрываемым удовольствием и разгладил заскорузлыми растопыренными пальцами поросль уже седеющих волос на своей голове.  –  Опустил  я  эту  корзинку  в  большую пожарную  бочку  с  водой, что у входа в контору к вам.  Буль-буль, одна минутка –  и  всё  в  ажуре.  Будете  считать  или  так  поверите?

  – Ещё  что!  Уноси  скорей  вон  эту  гадость! – зябко передёрнула плечами  Нина,  прилаживая  заколку  на  место.

  Она заёрзала в своей мини-юбке на сиденье стула, потянула воздух  вздёрнутым носиком:

  – Ну и запах от них, б-рр… Сейчас  отпечатаю расходный  ордер  на  премию…

  Из-за  фанерной перегородки своего кабинета,  услышав   разговор,   выкатился   бухгалтер  Пасков.   Тёмные нарукавники и туго затянутый на его морщинистой шее узелок чёрного галстука придавали его тщедушной фигуре вид   заправского  конторского  работника, обременённого неотложными заботами.

  – А  я  не  согласен! – тонким голоском почти нараспев сказал Пасков, поочередно поглаживая нарукавники и вскидывая конус подбородка.   –  Кто не бережет копейки, сам рубля не стоит!

  Властным жестом хозяина конторы он выхватил жёваную сигарету изо рта Кусина, и с силой швырнул её в корзинку для бумаг.

  – Как вы все много себе позволяете! – он метнул укоризненный взгляд в сторону молодой бухгалтерши и повернулся к скотнику. – Говорят, бухгалтер не верит, пока не проверит.  Деньги  счёт любят.  А  ну-ка  вынесем  корзинку за угол конторы и решим вопрос!  Сейчас я как бы оприходую новый товар….

  Некоторое  время спустя, когда они снова появились в конторе, Пасков стал пенять скотнику:

  – Нет  к тебе у меня,  Кусин,  никакой доверенности!   Ты хотел ввести администрацию нашей агрофирмы в заблуждение. Я, как старый ворон, не каркну мимо. Итого у нас на  балансе только восемнадцать голов, тьфу… хвостов.  Разрешаю,  Нина, выписать ему  расходный  ордер  на восемнадцать  рублей,  ноль-ноль  копеек. Пришлось самому для верного счёта  каждый мокрый трупик за хвостик вытягивать из ловушки.

  Бухгалтер самодовольно округлил впалые щеки, потёр друг о друга пальцы правой руки  и вышел в коридор конторы  к  умывальнику.

  – В  следующий  раз,  Кусин, –  назидательно сказал  он, намыливая руки, – приноси  крыс  живыми.  Сделаем ревизию и таким образом решим вопрос о судьбе наличия на скотном дворе представителей постороннего вредного поголовья.  Вместе  их  утопим в бочке с водой, что у пожарного щита, а  то  ты  будешь  старые  трупики выдавать  за  новые,  а  мы – затратным образом выписывать тебе премиальные!   Так  ты  нам  весь баланс агрофирмы расстроишь…

  У скотника от  недоумения и досады изогнулись редкие щетинистые брови, нижняя губа  с тёмными трещинками отвисла с одной стороны:

  – Как  же  так. Сам  считал:  ровно  двадцать  две  штуки  ночью впендрюлись в  корзинку!

  И  вдруг он поджал щербатый рот от догадки:

  – Теперь  я все усёк!   Это из-за  Шишиги… Ну, попадись теперь она  мне, зараза…

  – Ты  уже  с  утра  выпил? –  Пасков  так  свёл  многочисленные  морщинки  у  глаз, что  их не  стало  видно  совсем.  – О  чем  ты  бормочешь,  какая  Шишига?

  – А это, видать, та самая здоровенная рыжая шалава.  Надысь мы её видели в раздевалке на том собрании-то… Знамо, она в крысиной конторе всеми делами  правит!

  Кусин без стеснения достал очередную сигарету и зачмокал губами, прикуривая.  Когда он с высоты своего роста пыхнул вонючим дымом в лицо бухгалтеру, тот прыжком отстранился от него и покрутил пальцем у своего виска: мол, до чего ж неразвитые личности приходят в контору для оформления финансовых операций.

  Молодой управляющий Альберт Гаврилович, одетый в неизменный спортивный  свитер, показался в дверях своего  кабинетика. В руках он держал толстую книгу.  Очевидно, он слышал последние слова скотника Кусина.

  – Знаете, вот тут написано, – он расправил загнутый уголок страницы в середине книги. –  Слушайте: трудность по-настоящему эффективной борьбы с серой крысой – наиболее успешным биологическим противником человека –  состоит, прежде всего, в том, что крыса пользуется теми же методами, что и человек: традиционной передачей опыта и его распространением внутри тесно сплоченного сообщества…

  – Далее тут сказано, – управляющий полистал страницы, – Что не всякую приманку берут крысы. Стоит лишь нескольким животным из стаи наткнуться на приманку и не взять её – ни один из членов стаи к ней больше не подойдёт. Если же первые не берут отравленную приманку, то они для верности метят ее мочой или калом.  Вроде, как минёры оставляют надпись: осторожно, мины!

  – Головастые они, заразы, сам видел! – согласился с управляющим скотник. – Всех наших коров знают, не боятся, чуть ли не под рога им лезут, а привели надысь двух коров с Петровской фермы, так они, выстроились рядком в  проходе, у навозных скребков, и давай глазеть на новеньких, даже в кормушку к ним лезть три дня дрейфили …

  –  А знаете, человек в долгу перед крысой, – воодушевился Альберт Гаврилович. – В Америке, во дворе Балтиморского госпиталя, крысе по кличке Нэнси даже памятник поставили. – Сколько болезней у человека и животных эти грызуны помогли распознать и вылечить.  А сколько книг написано о крысах!

  – А некоторые ученые утверждают, – управляющий опять полистал книгу, – что в будущем, если человеческая цивилизация погибнет от радиации или иной катастрофы, место человека займет семейство мышевидных грызунов, наиболее злостными и сильными представителями которого являются крысы.  По биологической устойчивости и резистентности ко всем неблагоприятным факторам ни одно другое млекопитающее не сравнится с ними. От одной самки крыс с учетом её детей, внуков и правнуков может появиться за год потомство в восемьсот голов!

  Альберт Гаврилович замолчал, заметно смутившись.  По его виду можно было понять, что он засомневался, оценят ли его лекцию ночной скотник Кусин и бухгалтер Пасков.

  – Ещё я прочитал, правда в другой книжке, что в некоторых цивилизованных странах, по требованию обществ по охране животных считается негуманным делом убивать крыс, – всё же решил прервать молчание управляющий. – Крыс рекомендуют только отлавливать в специальные ловушки…

  – И что же потом делать с ними? – саркастически приподнял верхнюю губу бухгалтер.

  – Отправлять грызунов в необжитые места, например в лес… Там волки и лисы, хищные птицы, даже вороны, сами будут расправляться с ними…

  – В нашем  зареченском  лесу уже сто лет не видали ни волков, ни лис, эти шустрики тут же прифитилят назад в  коровник, – резонно заметил скотник.

  – Вот тут я слышал от вас, Кусин, слова о рыжей крысе – шалаве-верховодке. Выражаясь вашей терминологией, хорошо бы эту шалаву-верховодку поймать и сделать из нее крысу-убийцу.

   Альберт Гаврилович с простодушной улыбкой на круглом молодом лице поглядывал, то на бухгалтера, то на скотника.  Заметив недоумение на их лицах, он продолжал, посерьёзнев:

  – Ещё я прочитал здесь, что если крыс содержать в замкнутом пространстве без еды, то они будут по истечении некоторого времени убивать и пожирать слабейших из них.  В конце концов, в живых останется самая сильная крыса.  У неё выработается привычка: уничтожать себе подобных.  Если такое чудовище выпустить в крысиное стадо, то оно запросто перегрызёт десятка два, ничего не подозревающих сородичей, а остальные надолго покинут помещение. Вот вам пример, как бороться с грызунами с их же помощью.  И экологический фактор здесь не будет нарушен…

   Кусин,  не  дослушав мудрёные  сентенции управляющего и позабыв  получить честно заработанные деньги по расходному ордеру,  в  тревожном  раздумье тяжелой утиной походкой протопал к выходу.

   По  дороге  домой  он  вспоминал перипетии прошедшей  ночи.    Заступив  на  дежурство, он  включил  ленточный  транспортёр для уборки навоза,  торопливо обошел  с  лопатой, а потом с метлой  проход между двумя длинными  рядами  коров,  сгрёб  навоз  с деревянного настила  стойл на  повизгивающие скребки транспортёра  и  потом  занялся  делом,  о  котором  думал  весь  вечер после собрания животноводов в раздевалке молочно-товарной фермы.

   Трезвый на этот раз, он сидел в опустевшей, ярко освещённой раздевалке, за длинным с крестообразными ножками дощатым столом и, сопя от нетерпения, мастерил из  куска проволочной  сетки нехитрую  ловушку в виде корзинки:  вход  в  нее  должен бы представлять собой   дверцу,   которая   могла открываться  только   вовнутрь.   Если бы вредным зверькам, проникшим в клетку, захотелось дать задний ход, дверца с помощью миниатюрной пружинки захлопнулась бы.  Возможностей выбраться из клетки у серых пленников не было бы.