Рассказ небывалая слава

    В субботу нервишки Петра Харитоновича Васюкова обычно приходили в полное расстройство. Случалось это вечером, когда, по обыкновению своему, расположившись в уютном кресле перед телевизором, он с аппетитом поглощал спагетти и, запеченные в духовке, смачно сдобренные шашлычным кетчупом, куриные крылышки, запивая все это пивком. Из глаз его сочились удовольствие и тихая радость. Тело Васюкова, разомлевшее в кресле, поддавшись дремоте, почти уже засыпало, как вдруг в безмятежное сознание его стали вторгаться всякие знаменитости. Он взвинчивался в кресле и, возмущенный, тыкал пальцем в грудастую деву, с утомленно-томным взглядом вещавшую в телевизоре.
    Знаменитостей Петр Харитонович не любил, у него от этих звезд экрана нервно дергался левый глаз и начинался скрежет зубовный; сам-то он ни разу не помышлял о собственной славе. Если бы какой-нибудь хохмач пообещал ему громкую славу, то схлопотал бы кулачищем по своей хохме. Известность Васюкову была ни к чему, он и без того жил вполне сытно и мирно со своей женой Зиной. Да и где же ему, электрику, прославиться в маленьком городишке? Ну, разве что упал бы со столба, как это однажды случилось с Зинурычем. А нечего было ему на чужую бабу рот разевать. Вот он и рухнул вниз, да не на голую землю, а на ту самую, проходящую мимо, Аннушку. Знаменитостью Зинурыч, конечно, не стал, зато у той злосчастной Аннушки после того случая прозрел вдруг третий глаз, и к ней со всей округе стали приходить обманутые жены. Она теперь по фотографии и даже по волоску вычисляет, куда мужик свою заначку спрятал, в какой день и к кому сходил налево. Мужики на Зинурыча с тех пор в большой обиде, он уже по столбам не лазит, перевелся из электриков в сантехники. А Васюков двадцать лет лазит, вкручивает лампочки на фонарные столбы и тянет электрические провода по всему городу, и ни разу с ним ничего подобного не случалось. Хоть бы одна паршивая собачонка облаяла его, так нет же, собаки, и те решительно его не замечали. Даже Зинка, порой не узнавала в нем своего мужа. Но это бывало в те редкие его запойные деньки, когда он и сам едва узнавал себя в зеркале. Но ведь он же самый обыкновенный Васюков Петр Харитонович. А эти знаменитости из кожи вон лезут, чтобы рассказать всем о своей громкой славе.
— Что это за грудастое недоразумение?— болезненно корчился в своем кресле Васюков и тыкал пальцем в экран телевизора, — Ты глянь-ка, Зин, какие у нее пошлые губы.
    Зинаида Аркадьевна почти не замечала мужа. Обычно изо рта ее килограммами сыпалась словесная шелуха. Но откровения знаменитостей невольно привлекали женщину, рот ее замолкал и сыпал одну только семечковую шелуху. Еще бы, некоторые истории доводили Зинаиду до слез. Она сморкалась и, стряхивая с халата на пол шелуху, презрительно смотрела на мужа, который изнемогая от злости, взвинчивался в своем кресле.
— А это какой-то петух гамбургский!— пыхтел он,— Ты глянь-ка, Зин, что за чудило нарисовалось?!
    Не поднимаясь с кресла, Зинаида загребла полной горстью семечки, Васюков судорожно открыл бутылку пива и сделал стразу три глотка.
— Да ведь это даже не баба.— прикончив свое пиво, догадался Петр Харитонович,— И как будто даже не мужик. Кто это? — он озадачено глянул на жену.
— Мужик-мужик.— авторитетно подтвердила Зинаида,— Это у них нонче мода така: наздевают на себя всякого тряпья и ходят, как павлины размалеваны… Он всамделешний мужик. И нече тут спорить.
    Спорить с женой Петр не стал, к тому же павлинообразное существо в телевизоре вдруг запело мужским голосом. Так бы и закончился этот обыкновенный вечер нервозным всхрапом Васюкова и разочарованным вздохом Зинаиды Аркадьевны. Но тут в телевизоре возникла голова диктора, который неожиданно объявил: «Сегодня на очередной встрече с журналистами президент сделал сенсационное заявление…». Картинка на экране сменилась, и Васюковы увидели президента страны. Легкая ирония скривила тонкие губы президента, и он произнес: «Да, в былые времена я знаком был с неким Петром Харитоновичем Васюковым…». Тут супруги переглянулись. Длинное непроглоченное спагетти бессильно повисло на нижней губе Васюкова, у жены перехватило дыхание.
— Брешет.— недоверчиво выдохнула Зинаида, и настороженная тишина повисла перед телевизором.
    Какое-то время Васюковы мучительно переваривали сенсацию,— Что бы это могло быть?.. Уж не послышалось ли им?.. Зинаида вопрошающе сверлила взглядом мужа, Петр Харитонович растерянно таращился в телевизор, как будто надеялся, что этот старый японец, на склоне лет, как видно, выживший из ума, все объяснит. Но телевизор лукаво моргнул и потух, оставив Васюкова в полном замешательстве. Наконец, после недолгого молчания Петр вкрадчивым голосом прошептал:
— Ты это слышала?
— А я, по-твоему, глухая?— отозвалась Зинаида.
— Он лично знал Васюкова Петра Харитон…— голос Васюкова от волнения сорвался в хрипоту.
— «Некоего» Васюкова.— вставила Зинаида и тут же заметила: — Это вовсе не про тебя.
— Получается, Васюковых в стране завались?.. хоть пруд пруди, так что ли?!— Петр Харитонович обиженно зафырчал,— Я, между прочим, единственный во всем районе Васюков Петр Харитонович! Поди-ка, сыщи такого. А, может быть даже один такой Васюков на всю страну.
— Ну, где же вы тогда познакомились?— Зинаида недоверчиво посмотрела на мужа,— Не могли же вы в школе за одной партой сидеть. Может быть на рыбалке? Он, говорят, знатный рыбак.
— Нет.— уверенно отрезал Васюков,— Это давно было, ты же слышала. А может быть и в армии…
    Последнее Петр произнес с сомнением. В его памяти уже не оставалось такого места, где сохранился хотя бы случайный намек на их знакомство.
— Жаль.— как будто обидевшись, развела руками Зинаида,— Был бы у тебя тогда хоть один, но все же путный знакомый, а то все какие-то алкаши…
    Васюков пожал плечами и задумался,— теперь это не имеет для него никакого значения. И вообще, президент всей страны не может, да и не обязан знать лично какого-то Васюкова. Вот если бы он, Петр Харитонович, вкручивал лампочки в Кремле, да еще в самом Его кабинете, тогда, может быть, они и познакомились. Но ведь в том-то вся и закавыка, что все эти годы он вкручивал лампочки в своей Захудаловке. Петр усмехнулся с горечью и повеселел. Вспомнив старую истину: чем дальше от власти, тем крепче всего спится,— он махнул рукой на свои бывалые и небывалые знакомства и отправился было спать, но вдруг раздавшийся телефонный звонок, остановил его. Васюковы встревожились и переглянулись,— что за необходимость такая, беспокоить их поздними звонками?.. Телефон настырно трезвонил и едва не рвался на части. Хоть бы заткнулся, что ли…— Зинаида недовольно зыркнула на мужа, заворочалась в кресле, нехотя встала и двинулась к телефону.
— Это квартира Васюкова Петра Харитоновича?..— защебетал в трубке женский голос.
— Да, эта квартира Васюковых.— раздраженно ответила Зинаида и с подозрением глянула на мужа,— А вам он зачем?
— Ах, я не представилась.— нервно хихикнул голос в трубке,— Это из местной газеты беспокоят — «Путь Агрария». Так могу ли я услышать самого Петра Харитоновича?..
— Вам, наверное, лампочки надо вкрутить.— сразу догадалась Зинаида Аркадьевна, уже привыкшая к подобным обращениям,— У вашей газеты должен быть свой электрик.
— Я, вообще-то, не про лампочки,— поспешил заверить голос в трубке,— в свете последних событий…
— Каких, таких событий?..— насторожилась Зинаида.
— Как?! Вы не слышали?.. Сам президент имел удовольствие знать Петра Харитоновича!
— Не знаю, какое удовольствие имел президент, а мой Васюков никакого такого удовольствия не имел.— отрезала Зинаида Аркадьевна и готова была уже бросить трубку, но из газеты неожиданно намекнули:
— Он же теперь знаменитость. У него такая перспектива…
    Зинаида хотела как-нибудь поядовитее съязвить, но в душу ее закралась надежда, она сама не знала, на что же могла рассчитывать, и на всякий случай сдержала свой язык, коротким жестом пригласив к телефону мужа.
    Васюков на вид был утробистый, немного косолапил, и под своими роскошными усами сохранял улыбку оптимистичной веселости. С неожиданным проворством он поднялся с кресла, взял из рук жены трубку и заговорил своим бархатистым, чуть приправленным пивком голосом:
— Васюков слушает.
— Это из редакции «Путь агрария»,— весело прощебетал голос в трубке,— Вы, конечно же, слышали речь президента и то, что сказал он…
— Слышал. Ну, и что?— скучным голосом ответил Васюков.
— Так ведь это он про вас, Петр Харитонович, говорил. Может быть, за давностью лет вы о чем-то успели позабыть, но президент про вас вспомнил. Такая, знайте ли, у него должность, знать про каждого.
    Последние слова насторожили Васюкова, голос его дрогнул, и он небрежно проворчал в трубку:
— А мне-то что с того?
— Странный вы человек, Петр Харитонович,— удивился голос из «Агрария»,— другой бы от такой чести заплясал, но у вас такой голос, будто вы этому совсем не рады. Но ничего, из вас мы сделаем знаменитость.— голос «Агрария» зазвучал уверенно, с ненавязчивой теплотой, и Васюков неожиданно для себя согласился,— Удобно ли вам завтра зайти в редакцию?
    Петр Харитонович оторопел, предложение явно застигло его врасплох, конечно, ему и раньше приходилось бывать в газете, но лишь для того, чтобы вкрутить лампочки. Зинаида, все время стоявшая на стороже, резко пихнула мужа в бок, и тот невольно выпалил из себя:
— Утром.
    И почувствовал, как по макушке его пробежала холодная змейка.
— Вот и чудненько!— обрадовался аграриевский голос в трубке,— Значит, до завтрашней встречи.
   Полночи Петр Харитонович проворочался в постели, когда же, наконец, уснул, привиделся ему сам президент, тот ткнул в него своим пальцем и грозным голосом проговорил: «А я тебя, Васюков, знаю». Точно выхваченный из сна, Васюков проснулся, взбудораженный весь и взмыленный. Долго таращился в предрассветные сумерки и успокоился, лишь когда услышал безмятежное похрапывание Зинаиды под боком.

    Утро встретило Петра Харитоновича запахом подгоревшей яичницы, кофейным ароматом и Зинкиным посудным бренчанием на кухне. Васюков чуть смежил веки, блаженно зевнул и уж думал еще немного вздремнуть, но голос жены внезапно ворвался в его умиротворенное сознание и едва ли не сбросил бедолагу с кровати.
— Господи! Когда же ты, наконец-то, выспишься?! Васюков, хватит дрыхнуть! Мне, че ли за тебя отдуваться? А ну-ка, скидавай свое брюхо с постели.
    Зинаида Аркадьевна — женщина не грубая и даже совсем не истеричная, только слегка бывает резкой и необузданной на некоторые слова при некоторых обстоятельствах. Но в это утро Васюков не дал Зинкиному языку размахнуться во всю ширь словарного запаса. Через какое-то мгновение Петр Харитонович уже шлепал босыми ногами к туалету, всей пятерней почесывая залежавшийся бок. Еще через пару минут он с безмятежной улыбкой поглощал яичницу и кофе. Между тем Зинаида рылась в своем гардеробе и тихо себе под нос ворчала, что ей, такой приличной женщине, даже не в чем выйти в люди. Конечно же, не могло быть и речи, чтобы она отпустила Васюкова одного в редакцию.
    Расправившись с завтраком, Петр Харитонович сытно прищурил левый глаз, вытер свои усы салфеткой и правым глазом стал обозревать облупившийся на кухне потолок. Двигаться с места ему совсем не хотелось, тем более, что со двора в раскрытое окно доносилось странное оживление. Но Зинаида уже стояла на пороге и сверлила его суровым взглядом. Васюкову хватило пятнадцати минут, чтобы в отутюженном костюме и, благоухающий шипром, предстать перед выходом.
    На лестничной площадке Петр Харитонович почувствовал беспокойство. Ему почему-то представилось, будто его ведут на расправу, и он невольно стал притормаживать. Но решительный взгляд жены, упиравшийся ему в затылок, неумолимо подталкивал к его выходу. Ожидания не обманули Васюкова, то, что произошло за дверями подъезда, было страшнее всякой казни.
    Они успели пройти всего-то несколько шагов, когда кто-то за их спинами неожиданно крикнул: «Да вот же он, Васюков!». Петр Харитонович обернулся и обомлел,— нацелившись в его сторону, устремились к нему не меньше десятка камер, и какие-то люди стали засыпать его странными вопросами. Васюков на мгновенье застыл, но затем попятился назад, и чуть ли не драпанул со всех ног. Но Зинаида Аркадьевна, тотчас сообразив, что от славы бежать неразумно, преградила мужу путь к отступлению и пихнула его в самую гущу репортеров.
— Скажите, вы и есть тот самый Васюков?— выплеснулся из толпы недоверчивый вопрос.
— А вам что ли не хватает его чистейшей физиономии? Может вам предъявить паспорт?— язвительно налету парировала Зинаида Аркадьевна,— Конечно, это самый настоящий Васюков.
— Наверное, вы очень обрадовались, когда услышали такое от президента?— зафинтил ей кто-то шкодливым вопросом.
— А что было бы с вами, если б президент обозвал вас старым другом?— отмахнулась Зинаида Аркадьевна и с решительным видом встретила очередной вопрос.
— А когда произошло это ваше знаменательное знакомство?
    Женщина встала в ступор: откуда было ей знать, когда этот Васюков успел завести знакомство с президентом. Она толкнула мужа в бок, но тот был так взволнован, что весь взмок и изумленными глазами смотрел на толпу репортеров. Зинаида Аркадьевна глубоко вздохнула и пошла в наступление.
— Это было так давно, что он успел все позабыть. И вообще не задавайте глупых вопросов.
— А что вы ели сегодня на завтрак?
— Ну, конечно же, самую здоровую пищу. Я не кормлю своего мужа всякой гадостью…
    Назвать здоровой пищей подгоревшую яичницу у Васюкова не повернулся бы язык. Зато Зинкин язык, лихо отточенный в житейских склоках, метал небылицы во все стороны. Да так правдоподобно и откровенно, что объективы некоторых камер стали запотевать, а репортеры, точно пиявки, присосавшиеся к ее языку, были в страшном изумлении. Зинаида брехала так, как не брехала еще ни одна собака в этом городе. Еще немного, и она устроила бы во дворе заварушку, но нервы Васюкова уже были на пределе. Он выхватил жену из толпы репортеров и потащил ее, упиравшуюся, со двора.
    Едва успели Васюковы удрать от газетчиков, как дорогу им преградила неизвестно откуда взявшаяся зеленого цвета «Волга». Дверь машины открылась, и кто-то хриплым голосом пригласил Васюковых в салон. Недолго раздумывая, Петр Харитонович втолкнул жену на сиденье, захлопнул за собой дверь и, почти взмолился: «Ну, гони же!»,— не уточнив, в какую сторону «гнать». Но шофер, как видно, знал, куда везти Васюковых.
    Прошло не более четверти часа, и «Волга» лихо затормозила у дверей городской мэрии. Петр Харитонович с недоумением выглянул в окно, затем вопросительно уставился на шофера:
— Что это? Где это мы?..
— Брюзгалов сам лично распорядился доставить вас прямо к нему.— лениво зевнул шофер и взглядом указал на выход.
    Васюковы такого приема не ждали,— чтобы Брюзгалов, да еще сам лично…
— А ты и взаправду знаменитым стал.— шепнула на ухо мужу Зинаида Аркадьевна,— Надо же, сам Брюзгалов захотел с нами встретиться.
    В узких коридорах власти и без того было не протолкнуться, а тут поглазеть на новоиспеченную знаменитость пришла вся администрация и весь депутатский совет. Какой-то маленький и толстенький депутат подскочил к Васюкову, схватил в свои пухленькие ручки его большущую, шероховатую ладонь и стал бешено трясти, поздравлять его, заискивающе заглядывая ему в глаза. Затем престарелая дама со сверкающим значком на груди обняла Васюкова и холодными губами поцеловала его в лоб, оставив на нем помадный след. Какой-то громила с начищенной до зеркального блеска лысиной бесцеремонно сгреб Петра Харитоновича в охапку, и его скупая депутатская слеза скатилась за воротник Васюкову, так что его обожгло холодом до самых костей. Подходили еще какие-то люди, пожимали его руки, целовали и много всего говорили; между тем воздух вокруг Васюкова уже становился спертым и удушливым. Зинаида Аркадьевна переминалась в сторонке, искоса поглядывая на кабинет градоначальника. Когда последний депутат, как видно, старый брюзга, высморкался в костюм Васюкова, у того мозги поплыли набекрень и почти не соображали. Наконец, чьи-то руки подхватили Петра Харитоновича и сопроводили к двери Брюзгалова. Зинаида пытливым взглядом смерила мужа с головы до ботинок, поправила сбившийся на бок тугой галстук и устремилась в открывшуюся перед ними дверь.
    Для искушенного роскошью обывателя кабинет Брюзгалова показался бы очень уж бедным. Никакого блеска в обстановке: хромой стол с надломленной ножкой, три деревянных стула да шкаф, под завязку забитый бумагами и не закрывающийся по причине отсутствия одной дверки. Нужда сквозила здесь изо всех щелей. Не было даже намека на барственность обитателя административных чертогов. Сам градоначальник имел вид не то чтобы уставший, но немного состарившийся. Зинаида Аркадьевна сразу заметила, что уши Брюзгалова как-то пожухли и походили на высохшие корочки мандарина, хотя лицо его было гладким, и на щеках даже играл румянец. Взгляд градоначальника ласково скользнул по Зинаиде Аркадьевне, однако, остановившись на Васюкове, налился вдруг такой сладостью, что казалось, из глаз его вот-вот польется медовушка.
— Ах, ну вот и вы, Петр Харитонович!— благодушно засмеялся навстречу Брюзгалов,— Вы вовремя стали знаменитостью. Но обойдемся без всякой там скромности. Городу позарез нужна местная достопримечательность.
    Брюзгалов жестом пригласил Васюковых пройти, указал на стулья, но затем, как будто опомнился и предупреждающе замахал руками:
— Нет-нет, на стулья лучше не садиться, они совсем дряхлые, того и гляди, развалятся под вами.— градоначальник обескуражено развел руками,— У нас после Федорченко проблема с мебелью. Не понимаю, зачем же было садить эту бабу в кресло градоначальника. Да вы, верно, помните такую, ходила вечно вся розовом цвете, и собачонку свою велела выкрасить той же краской и этот кабинет. А во что превратилась мебель?.. Тьфу! какая гадость.— лицо Брюзгалова в гадливости сморщилось,— Пришлось срочно от всего избавляться. А эта бочка!.. сраная зеленая бочка!.. Да в центре города. Это, видите ли, такой вот памятник установили. И спрашивается, чему? Диогену. Бочка есть, а Диогена нет! Так ведь граждане наши ушлые, засыпали пустоту мусором. Ищи-свищи там этого Диогена. Одна только вонь по всему центру и бомжи… Красотища! Тьфу. Ну, да черт с ней.— махнул Брюзгалов рукой на бочку и на Федорченко и вытер салфеткой запотевшие от негодования шею и лицо, — Вернемся к нашим баранам. Как я успел вам намекнуть, вы вовремя стали таким знаменитым. Я так понял, что вы теперь в фаворе и город вместе с вами. Уж вы не откажите нам, Петр Харитонович, будьте сегодня со своей супругой на открытии очень важного объекта.
— Какого объекта?— вместе вдруг оживились Васюковы.
— Вы что ли совсем газет не читаете?— грозно спросил градоначальник,— Конечно же, общедоступный туалет! Ведь городу он чрезвычайно и позарез нужен. Ступить некуда. Позасрали же все на свете.— Брюзгалов на какое-то мгновенье замолчал, как видно, собираясь с мыслями, и неожиданно заметил, что наружность у Васюковых какая-то не совсем приличная для такой уважаемой четы.— Вам надо привести себя в надлежащий вид.
    Градоначальник критическим взглядом скользнул по Васюковым, вынул из кармана кредитную карточку и, улыбаясь во весь рот, широким жестом протянул Петру Харитоновичу.
— Приоденьтесь. В такой значительный день вы должны быть убедительны не только в речах, но и в одежде.
    От такой неслыханной щедрости лицо у Васюкова странно скривилось, и подбородок похолодел и опустился вниз, грозясь насовсем отделиться от пораженной физиономии, он бы отказался, но Зинаида Аркадьевна проворно перехватила карточку из рук Брюзгалова и сунула в свой потайной карманчик. Еще четверть часа градоначальник говорил о важности общедоступного писсуара, о нравственной чистоте, и о том, как сам держит себя в узде, наконец, закончил тем, что настоятельно рекомендовал Васюковым отправиться в «Фестивальный».
    У Зинаиды перехватило дыхание — она бывала в том магазине, но ничего для себя так и не купила — фестивалить мимо роскошных витрин очень разорительное занятие. Между тем Петр Харитонович заподозрил подвох: уже давненько бытует в городе мнение, что магазинчик этот принадлежит Брюзгалову, вот он и пихает им свою кредитку. Тревога закралась в душу Васюкова и изводила его уже до самого «Фестивального».
— Господи! чем я заслужил все это?!— в отчаянии почти уже взмолился он.
— Еще ничего не случилось, а ты уже ноешь.— недовольно косилась на мужа Зинаида,— Скажи «спасибо», что тебя вообще заметили.
— Лучше бы и не замечали.— обреченно вздыхал Петр Харитонович,— Жили бы себе тихо и мирно. А тут какой-то туалет открывать. На кой черт сдалась мне эта слава? Я ее ничем не заслужил.
— Какой же ты все-таки зануда, Васюков. Можно подумать — другие знаменитости ее заслужили.— точно с цепи, сорвалась Зинаида,— Эта их слава шита белыми нитками. А твоя слава особенная, ты же не с кем-то там дружил, а с самим президентом.
— Может быть этого никогда и не было.— неуверенно пробормотал Васюков,— Я ведь даже ничего не помню.
— Тебе совсем не обязательно помнить. Вот для таких беспамятных и существуют газеты.— ухмыльнулась Зинаида,— Они такое напишут, что ты поневоле вспомнишь то, чего в жизни твоей и быть не могло. Так что хватит ныть. Когда мы еще так отоваримся…
    В «Фестивальном» Васюковых встретили по высшему разряду, как будто это была монаршья чета, внезапно прибывшая с частным визитом из Европы. Между тем Зинаида Аркадьевна на все смотрела решительным взглядом, точно она собиралась купить сразу весь магазин со всеми его потрохами, и размахивала кредиткой перед накрахмаленными продавцами, даже не потрудившись узнать, на какую сумму могла потратиться. Петр Харитонович плелся рядом и имел вид измотанный, он был взволнован, и думал, как бы Зинка не вогнала в сказочные долги их и без того худой семейный бюджет. Вскоре перед ними возник управляющий, который, извинившись за такую нескромность, спросил: — На какую сумму они хотели бы разориться? И Зинаида Аркадьевна незамедлительно ответила:
— На всю!
    У Васюкова мгновенно похолодело в груди. Он не успел даже открыть рот, как чьи-то руки услужливо подхватили его и потащили в ближайший отдел мужской одежды. В следующее мгновенье из-за ширмы вдруг выпорхнули две напомаженные средних лет продавщицы, они оценивающим взглядом смерили Петра Харитоновича и в один голос приказали раздеваться. Васюков как-то сразу оторопел, он решительно не собирался оголяться перед чужими женщинами, тем более, далеко уже не молодыми. Он и перед своей-то женой давно уже не ходил голышом… В отделе повисла гнетущая тишина. Петр Харитонович недоверчиво глядел на женщин, и ему почудились в глазах их похотливые огоньки. Зинаида между тем придирчиво изучала ценники на костюмах. «Ох-хох!» — обреченно выдохнул из груди Васюков и стал раздеваться. Но Зинаида Аркадьевна всплеснула руками и воскликнула:
— Господи ж, ты мой! Иди за ширму.
    Петр Харитонович зыркнул на жену и скрылся за бархатными шторами.
    Полтора часа за ширмой растянулись для Васюкова в мучительную вечность. Он, конечно, одел бы любой костюм, какая разница, в каком наряде открывать общественный туалет?.. главное, чтобы костюмчик сидел, но критический взгляд Зинаиды Аркадьевны браковал все, что примерялось на мужа. Какой-нибудь подозрительный шовчик, прицепившаяся к костюму случайная ниточка и даже тугая петелька во внутреннем кармане пиджака — все вызывало в ней неудержимое желание поторговаться. Вконец измученный переодеванием, Петр Харитонович взмолился:
— Да вы уж как-нибудь оденьте меня!
    Как будто откликнувшись на его отчаянный вопль, в дверях павильона возникла Варвара Кудрявая. Она сострадательно глянула на Васюкова, и тот невольно обмяк. В глазах ее было столько нежности и притягательной ласки, словно она хотела стать матерью для всех обиженных мужчин.
— У меня есть то, что вам надо,— с порога заявила она,— и по фигуре, и по карману.
    Робкая надежда забрезжила в сердце Петра Харитоновича, он в спешке натянул свои штаны и шагнул к Варваре.
— У вас взаправду есть че-нибудь такое?— недоверчиво спросил Васюков, стараясь не замечать косые взгляды продавщиц.
— Для вас есть даже сорочка, чистейший хлопок, нежная, как попка младенца.— благосклонно улыбнулась ему Варвара Кудрявая и мягким жестом остановила вклинившуюся в разговор Зинаиду Аркадьевну:— А для вас в отделе женского белья есть специальная скидка, и если вы поспешите, то что-нибудь себе выгодно приобретете.
    Зинаида Аркадьевна была в замешательстве, ей не хотелось оставлять мужа наедине с этой женщиной, однако обещание щедрой скидки вскружило ей голову: в конце концов, её Васюков хоть и знаменитость, но спрос на него не велик,— после минутного колебания решила она и, одарив мужа предостерегающим взглядом, отправилась на поиски многообещающего салона.
    Отдел Варвары Кудрявой находился рядом, в каких-то трех шагах и был, как видно, самым роскошным во всем «Фестивальном». Не привычный к такому блеску, Петр Харитонович поежился и, покосившись на элегантных манекенов, пожалел, что в спешке забыл накинуть на себя рубашку. Заметив в глазах Васюкова смущение, Варвара снисходительно улыбнулась и как будто лукаво подмигнула ему.
— Раздевайтесь.— скомандовала женщина и даже не двинула бровью на стеснение Васюкова, уточнив,— Костюм в старых брюках примерять неудобно.
   Пока Васюков сопел и стаскивал с себя брюки, Варвара, как женщина любопытная, завела разговор издалека. Сначала она справилась о здоровье, затем спросила о детях и жилплощади, наконец, как бы, между прочим, полюбопытствовала:
— Вам, наверное, приходится много всего терпеть от этой женушки?
— Бывает.— неохотно отозвался Петр Харитонович.
— Вы такой импозантный, такой знаменитый,— чувственным голосом продолжала Кудрявая,— вам обязательно надо завести молодую жену. Уж вы поверьте, так делают все знаменитости. А эту вашу грымзу и в люди-то стыдно вывести.
    Пока Кудрявая распиналась о преимуществах молодых жен перед старыми, Петр Харитонович в спешке натягивал новые брюки. Ему не по душе был начатый Варварой разговор, зато штаны пришлись в самую пору. В радостном порыве Васюков резко дернул замок молнии вверх и, как видно, перестарался, потому что защемил в застежке край рубахи. Почти минуту он пытался высвободить рубаху, да только изнервничался и весь взмок. Между тем Варвара не спускала с Васюкова пристальных глаз, однако, выдержав не больше минуты, скривила губы и подошла к нему.
— И что вы за народ такой, мужики,— с укоризной заговорила она,— прямо-таки какой-то беспомощный. Ничего вы без нас не можете.
    И проворным движением рук в одно мгновенье высвободила застрявший кусок рубахи и застегнула прорешку. Необыкновенное волнение вдруг прокатилось по телу Васюкова, и он облизнул свои разгоряченные губы. Не будь Петр Харитонович знаменитостью эта сцена едва ли кого зацепила, быть может, взгляд случайного прохожего?..— мужчина всего-то покупал костюм, а продавщица услужливо застегнула ширинку. Но как раз в тот момент, когда Васюков, разомлевший, чуть было не потерял свою голову, в дверях салона возникла рассерженная Зинаида Аркадьевна. Женщина, как видно, была настроена на грандиозный скандал, разразившийся тотчас из ее разъяренного рта.
— Ах, вона че!.. Господи! Люди добрые! Товарищи! Гляньте-ка, че здеся делатся?! Не паскудство ли это? Куда ж ты руки свои поганые пихашь, потаскуха Кудрявая?! Обронила там че ли?..
    Язык Зинкин в гневе удержу не знал, брил так, что стружки летели в разные стороны, Васюков и тот пригнулся, чувствуя на себе волну ядреной брани. Но Варвара Кудрявая, даже глазом не моргнув, старательно поправляла пиджак на Васюкове. Когда же дело было сделано, она довольно цокнула язычком и толкнула Петра Харитоновича к выходу, молвив в сторону его жены:
— Вам бы теперь с молодой женушкой, да под венец.
    Слова Кудрявой наткнулись на ледяное молчание Зинаиды Аркадьевны, выпустив все свое негодование, она неожиданно охладела. Подхватив под руку своего притихшего Васюкова, и, недовольно зыркнув на Кудрявую, поспешила прочь от салона.
   
    На площади Трех коммунаров не протолкнуться, как будто весь город взял да и вышел разом на гулянье. Повсюду слышались крикливые голоса толпы, музыка, лай и визг собак, которых привлекли на площадь запахи жарившихся шашлыков, шаурмы, свежей выпечки,— все здесь смешалось в невообразимую атмосферу праздника. Петр Харитонович понуро тащился за женой, искоса поглядывая на богатые ряды, заваленные всевозможной едой, и то и дело сглатывал слюну. Вот уже замаячила впереди сцена, показавшаяся ему эшафотом. Зинаида Аркадьевна шагала размашистой походкой, выпятив всю себя, распомаженную и благоухающую,— и когда же она успела так преобразиться? Она была так непохожа на ту Зинку в старом, поношенном халате и домашних тапочках, носы которых уже давно изъело время. Особняком, ближе к скверу, стояло какое-то приземистое строение, напоминавшее собой покосившийся на один бок белый гриб,— это и был общедоступный туалет. Гулящий на празднике народ с любопытством и недоверием поглядывал на странное сооружение, чесал свои затылки, мучаясь в догадках,— почему туалет накренился набок?.. и открывать его пока не собирался. Между тем взгляды праздного люда устремлены были на три здоровенные, еще не откупоренные, бочки с пивом. Почуяв в воздухе запах пенного, Васюков почесал свой нос, и едва не сбежал к бочкам, но был тут же остановлен суровым взглядом Зинаиды Аркадьевны — увы, что позволено простому обывателю, знаменитости не дозволялось. Наконец, торжественно грянула музыка, призывая народ обратиться к сцене.
    Брюзгалов готовился выйти в народ, городские праздники он открывал сам, по-свойски, без всякого пафоса, но никогда мероприятия не закрывал, потому что считал,— все закроется само по себе. Он готов был уже шагнуть на сцену, как к нему нетвердым шагом, вихляя всем своим телом, подошел мужичок и наглым взглядом уставился на него. На какое-то мгновенье градоначальник стушевался, но затем глянул на стоящего рядом полицейского и суровым голосом спросил:
— Тебе, мужик, чего здесь надобно?
    Мужичок прищурился правым глазом, левый потерялся в фиолетовой дымке, и сиплым голосом, точно со дна стакана, заговорил:
— Тож я, Тимошка! Друг твой закадычный. Не признал че ли?
— Какой такой Тимошка?..— насторожился Брюзгалов и с любопытством уставился на мужичка.
— Мы ж яблоки с тобой тырили! Ну, вспомнил? Петух тебя еще тюкнул, в макушку прямо. А нече было тогда в караваевский курятник лезть. Вот ты рот раззявил, он тебя и тюкнул…
    Брюзгалов сначала опешил, затем встревожился и огляделся по сторонам,— нет ли кого рядом, кто мог бы подслушать Тимошку? Состроив брезгливо физиономию, он своим колючим взглядом уставился на мужичка. «Начать ли мне разговор или послать дурачка куда подальше?» — подумал Брюзгалов, почти в упор разглядывая Тимошку. Но неожиданно ему, как будто почудились в мужичке знакомые черты, и он вздрогнул. Это мгновенное озарение всколыхнуло в душе градоначальника смутные воспоминания: всякое забывается за дальностью лет, на то они и годы, чтобы прятать в укромных уголках памяти что-нибудь такое, что обязательно всплывет некстати. Кто в детстве не загонял в чужие огороды хорька? Кто знает, может быть, и сам президент грешил этим. Да что президент!.. Папа Римский, и тот, наверное, не гнушался этим. А он всего лишь обыкновенный градоначальник, и не должен бояться каких-то детских воспоминаний, даже если они объявились в дурацкой образине Тимошки. Брюзгалов отвернулся от мужичка и уперся взглядом в Васюкова. Вот уж кому повезло с другом, сердце градоначальника сдавило от зависти. С чего ему так повезло? Нет, наши дачные участки слишком далеки друг от друга. А то был бы он сейчас каким-нибудь министром, не важно каким, зато при должности. Брюзгалов горестно вздохнул и невольно глянул на туалет и заметил, что строение как-то подозрительно накренилось на бок. А ведь еще год назад на этом месте он должен был открывать Дом культуры, на который неожиданно расщедрился губернатор, но деньги, пока искали подрядчика, устраивали аукцион, каким-то волшебным образом вдруг истощились. Опять у градоначальника сдавило сердце, но уже от стыда, так что кончики ушей его заметно покраснели. Конечно, какая-то малость от всего осталась, и эту малость решили кинуть на строительство спортивного городка. Но опять же, пока искали место, спорили с подрядчиком, от этой малости остался какой-то мизер. Его-то и хватило на общественный туалет. Как ни крути, а все-таки Брюзгалов выкрутился. Хоть что-нибудь досталось народу. Хоть и немного покосившийся, но все ж таки туалет! Осталось за малым — разрезать ленточку и отчитаться. Но эта сволочь, депутат Моськин, опаздывал. Из-за какого-то сортира хапнул у него двадцать соток землицы,— вот те, депутатская морда, стройся! только закрой там, в крае, это дело. Брюзгалов нервничал, смотрел по сторонам — вот-вот должен был появиться депутат краевого собрания.
    Пока градоначальник размышлял о бренности своего бытия, Тимошка, не получивши должного внимания, пошел на приступ.
— Гражданин начальник, не дайте Тимошке на ваших глазах обмочиться. Мне б в туалетик. Очень уж прижимат.
    Взгляд Брюзгалова наполнился желчью, пергаментные щеки покраснели, а кончики скукоженных ушей всполыхнули, еще мгновенье, и градоначальник обрушил бы на бедного Тимошку все свое негодование. Но в толпе праздного народа раздался крик воодушевления — это откупорили бочку с пивом, и весь зритель хлынул от сцены к пенному зелью. И Тимошка, вдруг позабыв о своей нужде, поковылял к пивным бочкам. Брюзгалов с недоумением глянул вслед уходящему Тимошки, затем на
Васюковых.
    У Петра Харитоновича так и свербело в носу, и неудержимо тянуло к пиву, но Зинка вцепилась в него и ядовито шипела в самое ухо:
— Все-то ты пива не надуешься. Хватит! Уже сам, как пузырь. Того гляди, лопнешь…
    Васюков поник головой. На кой черт сдалась ему эта слава, если он, как нормальный человек, не может позволить себе даже глотка пива. Между тем, он спарился весь, взмок до нитки, до кончиков волос на макушке. Наконец, жена толкнула его в бок и проговорила скороговоркой:
— Вот он депутат. Иди и поздоровайся с ним. Он все ж таки депутат, и при нем, как ни крути, мандат.
   Петр Харитонович, не задумываясь, пошел бы на амбразуру, лишь бы скорее кончилось его мучение. Но депутат Моськин, молодой и проворный щеголь в больших очках, сам подскочил к нему и стал тискать его руку и заискивающе заглядывать в глаза. Он что-то лепетал на своем депутатском, но Васюков был так взволнован, что не разобрал ни одного слова, только смотрел на его, казавшиеся большими за линзами, рыбьи глаза. Брюзгалов стоял тут же, и то ли улыбался, то ли скалился изо всех сил. Наконец, грянула во всю динамическую глотку торжественная музыка, и градоначальник, вдруг встряхнувшись, пригласил Моськина на сцену, депутат, вцепившись в Васюкова, потащил его за собой. Зинаида Аркадьевна последовала за мужем.
— Господа! Граждане! Товарищи.— заговорил мимо микрофона Брюзгалов,— Сегодня на наших глазах совершается историческая справедливость — наконец-то, в нашем славном городе открывается общественный туалет! Ура, товарищи!
    Слабый гул голосов отозвался из толпы.
— Ведь туалет — это не только то место, где вы, граждане города, будете справлять нужду, нет,— это еще символ чистоты и не только физической, но и нравственной, если хотите. И в честь такого большого события к нам прибыли почетные гости — депутат Краевой Думы господин Моськин Владислав Зырянович и наша местная знаменитость, близкий друг президента всей страны, Васюков Петр Харитонович.
    Депутат Моськин судорожно вцепился в микрофон и визгливым голосом поздравил город с открытием туалета. Говорил он долго и нахраписто, не забыв при этом упомянуть о своих заслугах и деяниях, среди которых оказался и туалет. У Брюзгалова от такой наглости отвисла челюсть и на бледном затылке проступила испарина. Моськин говорил бы еще дольше, но микрофон от такой напористости вдруг захрипел и совсем заглох. Петр Харитонович, хоть и громогласный, но не умевший красиво говорить, облегченно вздохнул. Его показали народу, и повели торжественно разрезать ленточку.
   И вот здесь-то случился, как водится, нежданный конфуз — пока градоначальник и депутат Моськин, брызжа слюной, упражнялись в красноречии, кто-то стянул с туалета ленточку. Конечно, лента в хозяйстве — вещь бесполезная, однако можно повязать ее бантиком на головке дочурке или заплести в хвост и гриву лошади, подарить в подарок мамулечке, в конце концов, придержать спадающие штаны, да просто так  унести что-нибудь с праздника на память, не заплатив при этом, ни-чего,— и это будоражило воображение. «Сволочи! Что за народ такой?.. и ленточку сперли.» — побагровел от досады и злости Брюзгалов, заметив, что с ленточкой пропала и парадная зеленая дорожка. Депутат Моськин, лишь удрученный, протер запотевшие очки и развел руками. И только Петр Харитонович тихо усмехнулся и пожал плечами. Но отменять открытие туалета никто не собирался, сзади уже напирал напившийся пива народ. Брюзгалов, повернувшись к людям, раскинул руки в стороны, точно хотел всех разом обнять и заодно придушить.
— Товарищи! В сей торжественный час я объявляю наш туалет открытым!— провозгласил градоначальник,— И первым воспользоваться этим заведением я предлагаю нашему почетному гостю…
    Депутат Моськин осторожно отодвинулся в сторону от туалета. Васюков жалобно улыбнулся и покосился на жену. Зинаида Аркадьевна стянула губы жгутиком и промокнула глаза салфеткой.
— Нашего почетного гостя,— повторил Брюзгалов и подтянул к себе Петра Харитоновича,— почетного гостя и уважаемого в нашем городе человека, а теперь известного и по всей стране Васюкова Петра Харитоновича.
   На площади стало вдруг тихо, народ в ожидании замер. Даже собаки перестали драться и вполголоса жалобно заскулили. Васюков обреченно вздохнул и под сочувствующие взгляды из толпы потащился внутрь туалета.
    Сортир встретил Васюкова глубоким молчанием, прохладой и каким-то зыбким волнением в воздухе, в котором почудился таинственный шепот: «Присядь, путник. Опорожни сосуд своих страстей, успокой чресла свои на седалище тихом и пусть все грязное исторгнется из тебя вон в печальную гавань канализации…» Васюков не стал устраиваться на тихом седалище, чей-то легкий всхрап насторожил его и повлек к крайней кабинке. Тихо скрипнув дверцей, он заглянул внутрь кабинки и от изумления разинул рот и даже всхрапнул,— завернувшись в зеленую дорожку и, подобрав под себя ноги, мирно посапывал себе в бородку Тимошка. Вот укачало же бедолагу,— пожалел мужичка Васюков, и уж было направился к выходу, но на пути его встала молодая с нахрапистым взглядом и вздернутым носиком журналистка.
— Я из газеты «Путь Агрария». Помните, я вчера вам звонила? — то ли представилась, то ли предъявила девушка и изучающе уставилась на Васюкова.
    Петр Харитонович почувствовал себя совершенно раздетым под этим пристальным взглядом. Какое-то мгновенье Васюков был в оцепенении, но затем стал нервно крутить пуговицу на костюме. Выкрутив ее с корнем, он взвился так, что волосы на его макушке вздыбились. Точно медведь, зарычал он, угрюмо зыркнув на журналистку, и выскочил на площадь. Сгреб жену в охапку и закричал:
— Не верьте им, люди! Никакой я ему не друг! Вранье все это! Ошибка!..
— Да он же сумасшедший.— пронесся в толпе ропот.
— Отказываться от такой завидной дружбы…
— Никак шандарахнуло беднягу током.
— Дурак…
— Я бы не отказался.
    У Брюзгалова перекосило лицо, дернулись губы и посинели кончики ушей. Он что-то резкое шепнул подошедшему к нему полицейскому, и Васюкова в тот же миг подхватили под руки и потащили к машине. Зинаида Аркадьевна заломила в отчаянии руки и вскрикнула:
— Он пошутил!..
    Депутат Моськин смотрел на все со стороны, сунув руки в карманы брюк, и покусывал губы. Наконец, из туалета показался Тимошка с заспанными глазами. Проводив сочувствующим взглядом Васюкова, обронил:
— Вот те еще Наполеон…
    В психиатрической больнице, куда вскоре доставили Васюкова, было все стерильно и бело, только коричневый пол был как будто весь выщербленный, и дико скрипел. Врач долго и пристально смотрел на больного через очки, затем, постукивая своим маленьким молоточком по столу, недоверчиво спросил:
— Вы и есть тот самый известный Васюков, друг президента?
— Никакой я ему не друг. Это ошибка.— сдавленно прошептал Петр Харитонович.
— Не могут же все разом ошибиться. Все только и говорят про вашу исключительную дружбу. Отказываться от такой дружбы то же самое, что отказываться от собственной личности.
— Я не против своей личности.
— А никто и не говорит, что вы против.— добродушно усмехнулся врач и зачем-то крохотным фонариком посветил в глаза Васюкову,— Просто у вас на фоне внезапной славы небольшой разлад с самим собой. Но мы вам поможем. Иначе, спрашивается, зачем психиатрия?
    Врач говорил долго и монотонно, так же монотонно тикали часы в его кабинете. И Васюкова стало незаметно затягивать в дремоту, и вскоре он забылся. Как долго он спал, неизвестно, только Зинаида Аркадьевна резко выдернула его из сновидения, закричав в самое его ухо:
— Да проснись же ты, наконец…
    Васюков приоткрыл один глаз, и в дремотной дымке увидел свою жену и мерцающий недалеко телевизор.
— Проснись же, Васюков,— трясла мужа Зинка,— пропустишь самое интересное. Глянь, че творится!
    Петр Харитонович растерянно смотрел на жену,— все та же Зинка, в своем дранном поношенном халате, в истоптанных тапках, и ворох семечковой шелухи на столике. Он понял, что все случившееся с ним — невероятный сон. И, улыбнувшись, ущипнул Зинку за мясистую коленку и уставился в экран телевизора. «Только что стало известно, что по обвинению в коррупции,— говорил между тем диктор с экрана,— был арестован и заключен под стражу заместитель главы об.-й области некто Васюков Петр Харитонович…» Васюковы переглянулись. «Президент страны так прокомментировал этот арест,— продолжал говорить диктор,— цитирую: «Мы и впредь будем бороться с такими коррупционными деятелями, невзирая на их чины и личные отношения.» Васюков недоверчиво глянул на жену и потянулся за пивом. Зинка сплюнула с языка шелуху.