Выстрел в серебряный дождь

От железнодорожного вокзала до родного порога Василию надо было преодолеть не менее пятидесяти километров. Он мог бы доехать до дома вечерним автобусом, но решил не "светиться" среди пассажиров: вдруг да кто признает в нём убийцу Юлии Донцовой, а ещё, чего доброго, родственник её какой-нибудь, наверняка, кинется драться, чтобы отомстить за безвинную жертву. И опять - принародный позор, унижение, угрызение совести... Потом всё же слухи о нём распространятся, всё село на дыбы встанет и немудрено на вилы напороться...
Васёк шёл медленной походкой через поля и лесополосы, срывая на ходу цветы и вспоминая себя в застенках тюрьмы... Чем ближе становились знакомые с детства места, тем сильнее щемило его сердце: ему предстояла встреча с дорогой матерью, которая, как он предполагал, завидя его, разрыдается. Она, конечно, будет рада, спустя семь лет, увидеть его, но, к сожалению, не так, как раньше, когда приезжал из армии в отпуск или когда вообще демобилизовался.
Василий понимал: её трепетное сердце поделено на две половины, одна из которых по-прежнему любит доброго сына, вторая презирает коварного отпрыска за совершённое злодеяние. И если он будет говорить ей чистую правду, от которой Антонине Петровне стало бы совсем легко, поверит ли она его откровению, ведь на суде его ложные показания были приняты за чистую монету? Но у неё обратная сторона, запятнанная кровью, сторона, ставшая таковой по вине мужа Юлии - Тихона. И хотя в её сердце прицелился и не промахнулся собственный супруг, Василий считал себя виновным и перед его женой, и перед ним. Не войди он в тот вечер во двор Донцовых, чтобы передать Тихону ключи от гаража, не было бы никакого криминала. Но он вошёл... И обомлел, увидев её, обнажённую, пышущую жаром, после принятого душа...
На последней мысли Васька приказал себе "сменить пластинку". И, присев на пенёк, закурил Приму. Но ему придётся всё-таки повторить вслух сотни раз прокрученный в мозгах кровавый "диск". Только для двоих - для матери и лучшего друга Юрки.Настало время излить душу... В его распоряжении была только одна ночь - и он уезжает с глаз долой от односельчан, в чьей памяти он остался не иначе, как иродом...
О встрече и разговоре с матерью Василий рассказал Юрию в салоне его "Жигулей", на которых парень вёз его в соседний район к преданной спутнице тюремной жизни и единомышленнице.
- Матушка приняла меня как-то холодно, - грустно говорил он,- умоляя её поверить поверить мне, что не убивал Юлию, а она всё твердила, что юристы не ошибаются, да и к тому же сам сознался в своём поступке. Я объяснял ей, почему скрыл от неё правду: ведь не выдержала бы, чтобы не выплеснуть её в ходе следствия, чтобы не искалечили мне судьбу. Сомнения её рассеялись только тогда, когда я поклялся её жизнью, усердно крестясь перед светлыми образами, в своей непричастности к преступлению.
Посмотрев на меня, как я обрадовался, добрым взглядом, она облегчённо вздохнула, прижала к себе и поцеловала мою взъерошенную макушку. Я убедительно попросил её никому об этом не рассказывать, чтобы не дошли слухи до родных Юлии, ведь, как я слышал от земляка, с которым отбывал срок за колючкой, Тихон, оказывается, женился на её сестре. Так ведь?
Юрка кивнул головой.
- Пусть лучше Наташа по-прежнему думает, что пригрела не убийцу своей сестры, - на этой фразе Васька чиркнул спичкой и прикурил сигарету.
- Ну а мне-то ты расскажешь, как всё произошло на самом деле? - задел за больную струну души Василия Юрий. - Я же в то время, как ты помнишь, на заработках в столице был. По приезде у разных людей интересовался вашей трагедией, но толком так ничего и не понял. Ты же ведь метким стрелком-то никогда не был, а тут - на те - без промаха - прямо в сердце! Да не в Тихоново, а в Юлькино почему-то. Фик разберёшься. Правда, у меня было такое подозрение: или из ружья стрелял кто-то четвёртый, или сам "Тихоня" пальнул. Он-то охотник матёрый. На кабанов облавы делал. Хвастался, что всегда попадает точно в цель, будь то даже мелкая куропатка.
Васька ухмыльнулся. - Я нисколько не сомневался, что ты не поверишь в мою причастность к убийству Юлии, а мамку удачно обвели вокруг пальца — и я, и менты. Спасибо, дружок! Я ещё на зоне дал себе слово раскрыть карты только перед мамой и тобой. Ты — настоящий товарищ, который от меня не отвернулся. Так вот слушай эту горькую правду об окровавленном любовном треугольнике: я - Юлия - Тихон.
После недолгой паузы Васька продолжил: - Начну, так сказать, с прелюдии, если не забыл, по какой причине мы в шестнадцатилетнем возрасте расстались с Юлией.
- Честное слово, не помню, - отпарировал Юрий.
- Между нами было всё прекрасно, она была чиста, как серебряный дождь, я тоже был непорочным мальчишкой - до момента, когда я, сам себя не контролируя, мгновенно расстегнул ее блузку и страстно прильнул губами к её упругой груди. Она затрепетала, с силой оттолкнула меня, вспорхнула, как птица и крикнула на прощание "мерзавец"! Больше она никогда меня к себе не подпускала, боясь лишиться девственности. Юленька до свадьбы прелюбодеяния - ни-ни. Ну а я в конце концов перестал умолять её быть вместе. Расстались, и ладно. Насильно ведь милым не будешь, хотя я и не собирался склонять её к интимной близости. Юлька вышла замуж за Тихона, а у меня были свои проблемы в личной жизни, рядом с другой себя не представлял. Да и с ней — тоже. Но вот судьба-злодейка свела нас всего лишь на мгновенье, а разлучила - навсегда. Короче, так. Однажды я вошёл во двор Донцовых, чтобы позвать Тихона и вдруг предо мною... о, чудное виденье! Обнажённая Юлечка стояла ко мне спиной, держа в руках банное полотенце. Я не мог отвести от неё взгляд. Юля медленно начала вытирать волосы, наклонив голову к цветочной клумбе! И тут меня повело к ней такое непонятное притяжение, которое раньше я никогда не ощущал и невозможно было унять и которое раньше представить себе не мог, даже в книжках не читал. Я, кажется, потерял рассудок, меня словно кто-то тянул к её стану, и я  уже не мог остановиться. Я быстро приблизился к ней и осторожно дунул в плечо. Я думал: пусть кричит, царапает, кусает, но всё равно я прижму её белоснежное тело к своему. Хотя бы один раз... В этот раз... А она, моя дорогая Юлечка, повернувшись ко мне, побледнела, лукаво улыбнулась, и наши алые губы задрожали...
Мы млели от поцелуев, а моё и её молодые горячие тела остужали серебряные капли слепого дождя плачущего лета. Поняв, что Юля сама страстно желает продолжить наше блаженное наслаждение, я начал крутить головой, ища открытую дверь сарая. И тут увидел — это было ужасно! — на меня смотрели дуло огнестрельного охотничьего ружья и два прищуренных бельтюка Тишки Донцова. Мы взялись за руки с Юлей и притихли, не опасаясь, что он на самом деле может с нами жестоко расправиться. Ведь поцелуй, например, — это всё-таки ещё не секс, согласен?
Юрка ответил так: — На такую сцену, брат, нужны крепкие нервы. Я бы плюнул и ушёл. Навсегда, послав её к едрене фене! А он не таков. В нём желчь всегда била ключом. — Я бы — тоже! Но он - то другой мирой мазан. Тихон выбрал "яблочко" на моей груди, но я не вздрогнул. Всё равно в уме не укладывалось, что он сможет оборвать жизнь или обе. Но оборвал гад. Только не мою. К сожалению... Как-то вдруг он топнул ногой и со словами «сучка не захочет, кобель не вскочет!», повернул дуло на силуэт Юли и точно попал в её сердце. Бросив ствол к моим ногам, Тихон побежал, спотыкаясь, размахивая руками. Нашли его в лесополосе пьяным, не предъявив затем никакого обвинения. Напротив, опера подтвердили ему, что, мол, жену намеренно застрелил Василий Панин.
...Я долго сидел на корточках над телом когда-то и вновь до безумия любимой девушки, кровь которой размывали серебряные струйки дождя и мои слёзы... Я готов был разорвать себя на куски, отдав ей своё здоровое сердце, а себе взять её - разбитое дробью или уйти вместе с ней в мир иной, но здравый смысл подсказал мне другой вариант. Я должен был спасти этого негодяя от вышки, придумав версию, что я тренировался стрелять и нечаянно мишенью стала жена Тихона. Я должен был ответить и за себя, потому как спровоцировал её на сближение, а её мужа — на роковой выстрел. Я хотел отомстить ему за смерть несравненной Юлии тем, что принял вину на себя, чтобы до конца дней на белом свете его грызла собственная совесть, а сердце дрожало от боязни, что правда всплывёт когда-то и зло его будет наказано.
Чтобы ввести в заблуждение следствие, я, хотя и соображал смутно, взял тряпку, протёр ружьё, чтобы не остались отпечатки рук этого гада и облапал своими. Так я отдал винтовку собственными руками в руки представителей правоохранительных органов — единственная и неоспоримая улика против меня в чистосердечном признании о совершённом мною убийстве гражданки Донцовой.
В итоге мы все трое по-своему виноваты в её смерти: я — в первую очередь, Юля — во-вторую, Тихон — в третью. Но он действовал, как настоящий палач и трус, радуясь, что я взял на себя вину, сел за решётку, а он остался на свободе, удовлетворённый свершившимся возмездием за измену жены. Мразь он, конечно, да ещё ни клятым — ни мятым — под бок к сестре покойной пристроился. Надо же какая звериная натура. Мне на зоне братки посоветовали по возвращении домой кокнуть его, не оставив и следа. Но ты же знаешь, я не смогу так поступить. Если б в тот раз я был на его месте, я бы, стиснув зубы, развернулся бы и ушёл. Конечно бы, развёлся, нашёл другую женщину, да и продолжал свою жизнь. Почти так же, как ты и говорил.
- Ну а та, к которой ты решил пристрять, какого покроя деваха? — неожиданно спросил друга Юрий.
Нинка - бывшая зечка. За пустяшное дело отмотала срок. Работала она продавцом под начальством крутого бизнесмена в коммерческом магазине. Крысы, пробравшись в подвальное помещение, сожрали несколько головёшек импортного сыра. Он - в суд. Сыщики не доказали, что это грызуны вдоволь отъедались на казённых харчах. Сумма от потери продукции вышла весьма крупной, заплатить ей не удалось, так как мало получала денег за свой труд. Вот и попала на нары. — А она-то знает, за что тебя наказали? - Ей всё-равно, какой я. И мне - тоже. Мы теперь одного поля ягоды. А Юльку я не забуду никогда. Всё-таки виноват перед ней. И надо же было войти тогда во двор злосчастному Тихону...
- Хватит, Васёк, ныть и себя казнить. Ты не убивал - и в этом твоё достоинство. Видно, вашей любви не суждено было долго жить. А Тихона я и раньше не уважал, а теперь вообще ненавидеть буду. Тайно, конечно, не выдам же ему твой криминальный секрет, как и просил. А, может, сказать о том, что я теперь точно знаю, что убийца - это он? — Не надо. Лиха беда - начало, вдруг его да на рецидив против тебя потянет. Пусть в мире воспитывает с женой своих ребятишек, племянников Юлии.
 — Ну вот и доехали, - положил руку на руль Василий. — Теперь, как в песне: "Здесь мой причал и здесь моя судьба...".
— Пусть тебе повезёт, — пожелал Юрий своему товарищу. — Коль не повезло в смерти, повезёт в любви, - блеснул фиксами Васька и вышел из автомобиля.
Юрий посмотрел ему вслед, и глаза увлажнились слезами. Он подумал, какой большой ценой досталась ему та сладострастная частичка запретного плода любви. Вот невезуха. Но что поделаешь? Ну, а эта... (он видел, как бросилась Ваське на шею преклонных лет, неуклюжая толстуха), да разве заменит она ему Юльку? Ни за что и никогда. Они будут вместе коротать время всего лишь от безысходности, но у них есть о чём поговорить, что вспомнить, какой меркой мерить справедливость жизни, ведь, как никак, их когда-то "венчала" одна и та же колючая проволока тюремных застенков.