II. Cis - Сказки Тейе

Нежные юноши и девушки,
Не трогайте меня сейчас, заклинаю вас!
Моя душа красно-чёрная и во взгляде пылает пламя -
Я жду своего демона с войны.
С Ангелами? О, нет – с самим собой.


Oeuvre Posthume


Дорогому Вергилию...

С тех пор, как Леонардо уехал, моя жизнь стала невыносимо одинокой. Письмо, которое я писала Вергилию тем вечером, я не нашла. Должно быть, оно дошло до адресата. По крайней мере, мне очень хотелось бы верить в это. 
И я верю, ничего другого мне не остаётся. С тех пор, как уехал Леонардо, а письмо попало в руки Вергилия, что-то во мне сломалось. Я знаю, что сломалось. Сломалась я. Я — хрупкая кукла из яичной скорлупы, перьев и лепестков — Творец меня создал такой, чтобы было легче лететь по ветру. Но я довольно часто ломаюсь — моя скорлупа периодически трещит, после чего я замазываю её мёдом и снова дрожу в своём хрупком домике под порывами ветра. Но после того письма... Моя скорлупа лопнула — я достигла точки невозврата.
Во мне забилось ещё одно сердце, и я видела новыми глазами — холодный город, блуждающие огни, люди в чём-то сером... Каков же был мой ужас, когда я поняла, что эти рваные простыни — их души. Мой ужас обострился, когда я представила, что и я — такая же рваная простыня. А когда я подумала, что такая же рваная простынь — и ты, мне захотелось умереть.
Иногда мои движения становились не моими — чужими чьими-то, более свободными и летящими, а сквозь мои глаза смотрело иное сознание. Я словно бы стекленею, когда такое случается.
Я помню набережные, зелёный утёс над морем и петляющие тропки, вечно живые... чёрные конструкции с вечным воем, подобным волчьему... Господи, чего я только не помню с тех пор! Вся душа моя в пробоинах, как решето — так вот, от чего я пряталась столько лет — с тех самых пор, как видела во сне тебя. Священник и психотерапевт тогда не соврали — я схожу с ума — я чужда миру, друзья покинули меня, и даже мои родные от меня всё дальше. Но почему-то у меня не получилось жить иначе. То, что видят другие, не вижу я. Того же, что вижу я, не видят окружающие. Я вою от одиночества повсюду, кроме своих снов. В моих снах и медитациях ты со мной. В мире Теней воспоминания ни к чему.
Позже, когда мои глаза приоткрылись чуть шире, я поняла: Леонардо — мой Ангел. Он принёс мне твою огненную печать на своих крыльях, выгравировал её мне на лбу, на груди, между лопаток, в сердце, в мозгу, на голосовых связках и ладонях — повсюду на мне рассыпаны буквы твоего имени — имени, которое я не могу вспомнить. Твоё имя — разверзтые глаза, раны от меча, сочащиеся лучами света, медоносные язвы на моей коже. Ты, как дерево, прорастаешь во мне. И потому я больна.
Я не помню тебя, но я и себя не помню. Я родилась с пробоиной, в которую хлынули две реки — с неба и из ада — река белая, как молочный туман, и река алая, как кипящая лава. С детства я не знаю себя, а когда отвечаю на вопрос «Кто ты?», я смущена, потому что ненавижу ложь. Но речь моя — ложь на 90%.
После того, как я написала то опасное послание Вергилию, я стала стареть. Я вспоминала свои сны и осколки неведомого прошлого, я держалась тебя — не рукою, но сердцем, сплетая между нами канат, подобный спирали ДНК, касаясь тебя, как касаются крыльев ветра. Иногда мне кажется, что я говорю без слов, а то, что говорят мне словами — пустое, как умершие прошлогодние листья, опавшие со старого дерева на пруд. Всё чаще я стремилась в сны, предпочитая их реальности. Каждый раз, когда я закрывала глаза, я словно бы спускалась под землю, где во мне расцветал Невидимый, мой Aidoneus — ты. Ты был моим Вергилием, моим учителем, моим молчаливым провожатым по кругам ада, который, увы, я же сама и сотворила. Но с тобой мне даже в аду не было страшно. В том безрадостном безвоздушном мире я дышала тобой, и ты во мне кипел, ты стал мне близок, как кровь... Клянусь, я тебя знаю, хотя и не помню.
Я так стремилась к тебе, что моё тело вскоре стало предавать меня. Оно стремилось выкормить растение — дерево во мне. Меня предала моя голова — туда упало твоё семя, и, когда ты пустил первые ростки, голова раскололась. Меня предали мои лёгкие — они отдавали воздух — не мне, но жадному ростку, которого не видят люди. Меня предаёт мой живот — и мучают родовые схватки по ребёнку, которого нет. Меня предают мои груди — я больше не желаю мужчин, я становлюсь деревом с душистой корой. Меня предают мои руки и ноги — у меня ноют колени, превращаясь в твои корни, у меня слабеют руки, превращаясь в гибкие, послушные ветру ветви. Меня предаёт мой рот — он не в силах улыбаться. У меня с детства грустное лицо, большие глаза — зеленовато-медовые (как мёд инопланетян) и рот — нежный, уголками вниз, похожий на листик. Но теперь он печален вдвойне, потому что ночью я ухожу из холодного города туда, где светит мне Cолнце. Дерево может радостно жить в вечной тени и сухости до тех пор, пока не узнает, что где-то за облаками прячутся свет и дождь. И тогда дерево возжелает тепла и влаги. Так же и я, будто древнее восточное дерево, как будто сказочный старый инжир, никогда не испытывала прежде одиночества. У меня были друзья, но я не испытывала острой тоски по ним, у меня были любимые. И я говорила им, что люблю, и я думала, что любила — не любя, не нуждаясь. Мне казалось, что в себе я открыла плодоносный источник, нашла в себе своё Солнце, а потому и не нуждалась в ином тепле. Но когда пришёл мой светлый, мой золотой  Леонардо и принёс мне лиловокрылую тень Вергилия, незаслуженно сожжённого мною прежде, я обмерла — Тень вошла в мою душу и сокрыла, съела моё солнце... своего света мне стало мало.
Тоска по Забытому влекла меня прочь от людей, в странствие. В странствие души — по дорогам Земли, по миру снов и воспоминаний. Я долгое время сражалась за свою жизнь с Тенью, и много чудных картин видела в отражении меча. Но, взглянув в очи Тени, я увидела Вечность и опустила меч.
Наступила темнота, и я стала садить новые цветы — цветы в смерть. Каждый шаг моего странствия по дороге, на которую я вошла, уводит меня прочь от мира, которому я стала чужой — которому я родилась чужой, но стала чужда до невыносимости.
С каждой секундой, украденной мною здесь, я добавляю по цветку в мои сады на подземных лугах, с каждым утраченным дыханием — по лепестку моему потустороннему Лотосу.
Я, Лили-Тейе Ливид, посвященная в служение Деве-Матери и рожденная на свет в дни перелома между светом и тьмой, властью Змееносца и Кассиопеи, также именуемой Древом, несущая плод Инжира и осененная покровительством луноликого Лотоса. Всё о чём я пишу — история моя и мира во мне, неотправленные письма к неизвестному.
Однажды, играя ноктюрны Шопена, я увидела два слова, наполнившие меня тоской, и звучавшие, словно мелодия, — Oeuvre Posthume. Немногим позже я узнала, что эти два чудесных слова — исключительно просты и означают Посмертное Издание. Тем не менее, звучание этих слов околдовало меня. Сочиняя самые печальные свои ноктюрны, Шопен представлял себе, как погружается на морское дно и наблюдает за бликами света сквозь беспокойные переливы шёлкового платья моря, одевшего его. Шопен страдал туберкулезом, он думал о солнце и океане, превращаясь в чахнущее дерево в холодных стенах старого монастыря. Я тоже с каждым днём умираю здесь и расцветаю по ту сторону. Так пусть мои письма, мои истории и сказки станут моими Ноктюрнами, моим Oeuvre Posthume тебе, мой дорогой позабытый Вергилий.