111. De facto oblico morale - 2

          - Ловко ты, Вова, подколол этого замечательного человека, – кроме едкого сарказма, в голосе Сысоева слышалось лёгкое осуждение, – только это бесполезно. Зря. Ничем не прошибёшь!

Вздохнул и почти приказал, включив вентилятор:

          - Вы с Сан Санычем курите, я же не шучу... Если меня блокада пацаном не уморила, вашему никотину и подавно не удастся. Мой Лёня сосёт беломорину и не спрашивает.

Я тоже щёлкнул тумблером вентилятора второго пилота. У Пыркина личный вентиплютор жужжал с момента захлопнувшейся входной двери. Саня неторопливо затянулся сигаретой, напомнив:

          - Пимпочку заодно подними, Александрыч.

Кивнул ему и откинул резиновую заглушку с отверстия под форточкой справа, командир – слева. Послышалось свистящее шипение вытяжной вентиляции, но эти отверстия чаще используют на земле для стока влаги, которая конденсируется на боковых окнах, или воды, набирающейся на стоянке в дождь сквозь приоткрытую щель. Тоже с удовольствием закурил, а Аркадий Петрович продолжил монолог, посвящённый «замечательному человеку».

           Слова, главным  образом, адресовались мне, потому что Сан Саныч давно всё это знал и слышал, скорее всего, не один раз. Когда говорил Сысоев, ему всегда внимали с отвисшей от восхищения челюстью. Ведь он умел мастерски и точно сформулировать считавшееся вроде бы очевидным до...,  в таком неожиданном виде,  что после... всегда становилось смертельно обидно за собственную убогую способность анализировать.

          - Петя – кадр особенный, не в пример папе, – в ровном, слегка усталом голосе зазвучала нескрываемая ирония, – я привык, а другим-то зачем? Вот и летаем вместе. Ты вот к Сучкову привык? Привык. И он к тебе. А характер у грамотного мужика Сучкова – сам знаешь...

Про Колин ершистый несгибаемый характер рассказывать было лишним. Мы с ним уже добрую пятилетку оттрубили достойно, совершенно не подозревая, что таких же ударных впереди ещё две. Притёрлись, научившись понимать друг друга с полуслова и малейшего жеста.

          - А ты обратил внимание, что у Пети – ни единого седого волоска, и морда лица, как у Миши Евдокимова после бани? А ведь лет ему... Ну, не ровесник мне, а всё-таки около.  И ест всегда самозабвенно, всё – до крошечки! Это я уважаю и понимаю. И принимаю! У меня к пище отношение щемящее до слёз, особенно к хлебу... У Пети, похоже, никаких намёков на язвенные образования, да и гастрита, думаю, по нолям... У тебя есть гастрит?

Моя сигарета во рту утвердительно качнулась вниз.

          – Вот! Про меня и говорить нечего... У Сан Саныча? – повернул голову.

Саня отрицательно махнул рукой, заодно разгоняя клубы паровозного дыма.

  – Будет, – обнадёжил Сысоев,  – обязательно будет! Молод ещё, но без гастрита лётчик – не лётчик, а такой вот... Петя.

Всё сопровождалось убедительной мимикой: движениями губ, бровей и указательного пальца, то поднимающегося вверх, то направленного в пол. Я подумал, что даже интонации были здорово скопированы с Ельцина, когда тот описывал знаменитую загогулину: «Вот такая, понимаешь, загогулина получается!»

          - Не будет у Пети ни гастрита, ни язвы, а знаешь, почему? – спросил Сысоев с хитринкой.

          - Почему?

          - Питается хорошо. Любит это дело. Понимаешь, какая штучка вырисовывается – сколько раз Пэпэ был женат, известно лишь ЗАГСу и паспортисткам. Заметь – официально!

Я недоверчиво хмыкнул, хотя такой расклад – не редкость. А уж у вертолётчиков – как пиво без водки в тёплой компании.

          - А неофициально – постоянно, - продолжал просвещать командир, - процесс! Перерывов-то Петя не терпит... О как! Устанет Петя от пельменей, ищет борща. Борщ приестся, пюре с котлеткой хочется... Такие дела, Вова, – многозначительно ухмыльнулся, – разнообразие – великое дело в поддержании авиационного долголетия!


           Неожиданные новости заставили с сомнением покрутить головой: жизнь, оказывается, так же заковыриста в причудливых выкрутасах, как и глубокие Петины гастрономические мероприятия. И чем только вечно молчаливый Пэпэ берёт женский пол?! Очевидное – невероятное, не иначе. Кто другой – запросто. Но Пэпэ?!


          - Ты это – зачем? Постой, – забеспокоился вдруг командир, когда я между делом отключил автопилот и подправил едва уловимый крен, глядя на горизонтальную планку ИН-3. Убедился, что она заняла нейтральное положение, вновь подключил автоматику. Самолёт почти не дрогнул.

Нейтральное положение – не панацея. Есть «кривые» самолёты по жизни, балансировка может не совпадать с приборной нейтралью, поэтому чаще всего приходится добиваться «истины» подбором: нажатиями триммера и оценкой ухода самолёта с курса. Когда не уходит – это и есть конечная цель операции.  Но такая возня – не штурманское дело. По документам...


          - Надо же, и этого не боишься, умеешь, – одобрил Сысоев, – погоди-ка!

Палец вновь застыл вертикально.

          - Вологда-контроль, 85 598. Выхожу из зоны на десять сто, – в динамиках хрипловато ожил эфир.

          - 85 598, Вологда. Андат подтверждаю, на трассе. Работайте с Кировом на сто тридцать два и пять, всего доброго.

          - Сто тридцать два и пять, 598, спасибо. Доброй ночи.

          - А мы Андат когда?

          - Расчёт перед вами, Аркадий Петрович. Через... семнадцать минут пройдём.

          - Хорошо... Так об чём я бухтел по-стариковски? Ах, да... Петя. Я вот, глянь, седой весь, как болотный лунь, рожа – морщинистое гнилое авокадо в заднице столетнего мамонта, а он – ни грамма, и даже ни малейшего намёка на лысину.

Он вдруг преобразился и перешёл на торжественный тон клубного трибуна-агитатора:

          – А вообще, чтоб ты знал наверняка и не забыл, наш с Пэпэ тандем, по мнению широкой общественности, ужасное извращение. Мы – извращенцы и нелепый нонсенс, гримаса судьбы! Ты понял, нет?

Командир застыл с вопросительной интонацией, в смешинках глаз таился подвох, Саня ржал в голос, но я сразу понял. Аркадий Петрович намекал на известный анекдот.

Лётчики бывают лысые и седые. Лысые – кто много летает с косяками, проблемами и авариями. А седые – которые летают с лысыми.

          - А почему такое безобразие, сказать? Скажу, – уже всерьёз продолжал командир, – да потому, что нервы Петины, как буксировочный канат. Трос. Шкентель!

Для убедительности Аркадий Петрович согнул руку в локте, показав крепкий кулак. Что такое шкентель, до этого я не ведал, но вполне зримо представил. Уж больно образно выглядел неизвестный шкентель в исполнении руки Сысоева.

          - Никаких у него переживаний, кроме..., – не сразу нашёл пояснения, – кроме вечных поисков. Знаешь, как у нас раньше называли Петю?

          - Откуда знать-то? Неужто Шкентелем? Я ведь, Аркадий Петрович, человек пришлый и тёмный в некоторых вопросах.

          - Член экипажа. Во как. Член!

Палец многозначительно ткнул в потолок, брови – домиком.

  – Не хухры-мухры, а член! Прошу не путать с Политбюро... Петя ведь, понимаешь, в вечном поиске, а сразу по физиономии не скажешь...

          - Почётных грамот или пенделей?

          - Мадамов! Пенделя с люлями на вылет обычно таким, как я, корячатся, а петюнчиков, как правило, скрипя зубами, но с облегчением и почётом выпроваживают на достойный пенсион и усиленное высококалорийное питание... Такие вот получаются мадамы и жен-тель-мены...

Последнее прозвучало, как «пирожки с котятами».

           Пердимонокль про мадамов, признаюсь честно, озадачил. Никогда бы не подумал... Сысоев внимательно прислушался к звукам из-за двери и объявил:
 
          - Выйду-ка я по-быстрому, если свободно... Вова, будешь за старшего!


           Звуки раздавались не тревожные, а вполне привычные. Нам ли не разбираться в стуках и шорохах? Кто-то из пассажиров нерешительно пытался справиться с «раскладушкой», открывающей путь в спасительное чрево туалета. Эта дверь всегда работала на износ сразу после окончания кормления пассажиров. Рефлекс! Поэтому экипажу важно не упустить шанса посещения до появления очереди страждущих. А как точно узнать, туда ли ещё рвётся контингент, сдерживая позывы, или уже осчастливлен визитом? Очень просто. Саня Пыркин встал и посмотрел в глазок:

          - Можно, Аркадий Петрович. Красные не горят. Никого.

Сысоев молча отстегнулся и вышел, но бортинженер даже не успел сесть, закрыв дверь на фиксатор. Раздался мощный условный стук. Дверь опять распахнулась. В кабину ворвался сгусток энергии. Старшая бригады пришла узнать, всё ли у нас в порядке.

          - Ничего не нужно, мальчики? А то мы все в делах, могли вызов пропустить.

          - Да всё нормально, девочка Лена. Кофе бы.

          - Всем или только тебе, Володя?

Саня отрицательно мотнул головой, а других никого и не было.

          - Сделаю... Командир чая попросил... Давайте я заодно мусор вынесу.

Мы дружно ссыпали в гигиенический пакет ненужные бумажки и вытряхнули туда же пепел из пластиковых чашек. «Мечта истинных кабальеро» задержалась ещё на несколько минут, заинтересовавшись необычным простором в кабине.

          - А вы что – полёты в сокращённом составе осваиваете? Без штурмана – слышала, а без пилотов... Новенькое, что ли? Ваш боец невидимого фронта дрыхнет давно без задних ног. Даже два пледа выпросил, подушечку подложил. Уработали вы парнишечку, изверги, нельзя так.

          - А это, Лен, – секретная технология, пора бы знать. Зарплату за рейс на двоих поделим и пропьём... С матримониальными намёками не приставал там случайно? Открылось кое-что интересное из жизни сексуальных маньяков...

          - А пусть попробует! – легко согласилась Лена, подмигнула и пропела бархатным голосом:

         - Может дам, может дам, чё ты хош... Но – не советую экспериментировать. Мне мужа достаточно. Своего! Ладно. Кофе – сейчас...


           У меня, глядя вслед монументальной фигуре, отпало желание остро завидовать Пэпэ, да и любому, пожелавшему провести подобный эксперимент. Результат и последствия опыта предсказуемы: не Хиросима с Нагасаки, но что-то в этом роде... Гарантированная «нервенная дрожь» с лёгкими телесными на пару недель – счастливый исход, но и травмпункта с последующей долговременной дегустацией больничных харчей исключать нельзя. Было бы чем дегустировать... Хотя, если по справедливости, неудача – тоже показатель, а также признак неутомимости натуры в поисках приключений.


           Вернулся командир, занял рабочее место и окинул внимательным взглядом приборы.

          - Киров когда? – Сверился с расчётом на листке. – Ясно. Нас не вызывали?

          - Всё гуд, Аркадий Петрович. В Багдаде всё спокойно.


           Маршрут был наезженный. В Уфу и дальше – в Среднюю Азию – летали регулярно. Поворотные пункты, рубежи, частоты – знакомо и привычно. Радиотехнические средства Вологды – в стороне от трассы, но давно уже вписаны в палетку и азимуты, и дальности для контроля пути, а после точки Андат – прямая на Киров, где установлена РСБН. Выйди на контрольный азимут и держись его, лениво подкручивая курс влево-вправо на градус – полтора, чтобы уж абсолютно точно лететь по линии пути, вот и вся работа. После Кирова – привода Ижевска и Дюртюлей помогут, да и Уфа по РСБН издалека указывает путь-дорогу.


           Про Киров и интерес командира к городу и окрестностям я знал давно. Там когда-то Аркадий Петрович начинал лётную деятельность в малой авиации. Ностальгия и огромный кусок жизни. Незабываемый. Командир молчал, погружённый в воспоминания, молчали и мы с Саней. Я невольно начал размышлять, почему Аркадию Петровичу, уважаемому и заслуженному пилоту, всегда достаются середнячки, если не хуже, вроде его Лёни и Пэпэ. Саня – особый случай.

Честно говоря, причина была известна: нежелание ходить с протянутой рукой и выпрашивать конкретного специалиста. Не думаю, что Сысоеву отказали бы, но такой факт здорово порадовал бы вышестоящих недоброжелателей. Покуражились бы сначала! Аркадий Петрович унижаться не хотел. Он имел репутацию принципиального человека, что не всегда устраивало руководство, а ведь Сысоев одно время занимал должность командира лётного отряда. Вот там-то «собака и порылась».


Лётный состав в Сысоеве души не чаял, но его непримиримый к несправедливости характер и мнение об очень многом в лётной работе почти всегда не нравились начальству. Так и сместили однажды с должности, радостно зацепившись за подвернувшийся повод.

Лётчику ничего не нарушить практически невозможно, а руководителю лавировать между настойчивым «советом» сверху и личной позицией не менее трудно. Вот и получилось, что неудобного Сысоева понизили, а соглашательская руководящая верхушка, с которой он постоянно спорил и кому противостоял, осталась прежней. Ничего удивительного... 


           Сысоев приободрился, когда Лена принесла чай и кофе. Я всё чаще поглядывал на прибор, показывающий скорость и направление ветра. Мы подходили к рубежу выхода из Вологодской зоны УВД. Предстояло изменить курс на приличный угол вправо, и было понятно, что манёвр неминуемо уменьшит путевую скорость на добрые полсотни километров в час, если не больше. Многовато.

          - Выше не полезем, Аркадий Петрович? На одиннадцать сто.

          - Нет, мой теперешний потолок – десять шестьсот, выше ни к чему, – отказался командир.

          - Там и расход поменьше, – настаивал я.

          - Не купишь! Понимаешь, друг мой Вова, меня это не сильно волнует. Давно уже. У кассы, конечно, «экономисты» ходят гоголем, им приятно хвастануть «жирным» рублём, но я стал староват для такой гонки. Поздно ломать себя. Всего не заработаешь и с собой не унесёшь, – по-философски доходчиво объяснил Сысоев.

Он помолчал, но через минуту расширил список аргументов:

          - Да и не в возрасте дело, по большому счёту, – посмотрел на пустующее кресло второго пилота и насмешливо заключил:

          - С моими орлами не больно-то сэкономишь. Экономить нужно творчески и умело. Всем! Я прав? Прав. А в одиночку «по лезвию» не выйдет. Так? Так. На этом лезвии и погоришь с первой попытки. По старинке бы успеть всё вовремя сделать. Глаз да глаз! Сам ведь знаешь, что экономия, если она не бумажная, не только на эшелоне куётся, а при грамотном заходе тоже... Ну, допущен я к позднему выпуску шасси и механизации, прошёл программу, а применять... Ну её к бесу! Не будем набирать, и так неплохо.


           Кировский район полёта, куда мы вошли через несколько минут, более насыщен воздушным движением, чем Вологодский. В эфире всё чаще звучали доклады бортов, ответы диспетчера, а в них всегда присутствовало слово «Киров». Сысоев, вслушиваясь в радиообмен, казалось, даже помолодел. Глаза стали другими – не усталыми и почти равнодушными, а тёплыми, поблёскивающими от каких-то воспоминаний. Это было очень заметно.


P.S.  Непонятки:

ИН-3 – индикатор нулевой. Индицирует величину и направление перемещения выходного звена рулевых агрегатов курса, крена и тангажа.

РСБН – радиотехническая система ближней навигации. Радиомаяки РСБН позволяют получить информацию об азимуте и наклонной дальности до перемещающегося объекта.

УВД – управление воздушным движением.

(продолжение следует)