Языковость

В какой-то момент она заметила, что в людях, говорящих рядом с ней на незнакомом ей языке, её больше всего поражал их смех. Задумалась. Что такого было в их смехе? А потом поняла. Каждый язык, кроме родного, казался ей непомерно тяжёлым в изучении и потому шутки на нём были для неё чем-то запредельным. Сталкиваясь с этой непостижимостью чужого языка, она стала глубже задумываться о том, из чего именно состоят шутки и вообще юмор в языке, данном ей по праву рождения. И со временем стала понимать, что смешит её то, что смешило и её маму, и её бабушку. Изменился лишь контекст времени. Смеялись над жадностью и неуклюжестью, глупостью и ленью, над случайной похожестью слов, создающей нелепую, а часто и пошловатую двусмысленность. Щедро смеялись на сексуальные и туалетные темы. Шутили о табу. Это было лёгкостью, способом сближения, сбросом напряжения.

А вот люди с непонятным языком, казалось, шутили о чем-то непонятном и потому неприемлемом. Ей стоило многих усилий отделить своё восприятие незнакомого языка от восприятия самой шутки. Но со временем у нее стало выходить. Она подумала, что эти люди могли в это время шутить о том же самом. Но непонятность создавала иллюзию их отгороженности от неё. Поняв это, она чуть расслабилась. Стала наблюдать за ними с бОльшим любопытством. И с новым восприятием у неё ушла внутренняя необходимость прощать им их инаковость.