Рубеж

 
РУБЕЖ

                Короткий  путь – самый  длинный.
                Бальтасар  Грасиан
       Своего прыткого командира Гопкинс отыскал в корабельной рубке, где тот, на зависть розовый и энергичный, уже вовсю колдовал над запылённым пультом.
       - А! - сказал Скорынин, не скрывая бурной радости, увидев в пока тёмном экране внешнего обзора отражение скукоженного штурмана. - Очухаться изволили, сударь! Весьма рад за вас, а то я тут уже цельный час скучаю, вас ожидаючи...
       - Ты же знаешь, как я отношусь к анабиозу. - Гопкинс, ёжась, плюхнулся в своё заржавевшее кресло. - Одни его не выносят совсем и до самой своей смерти, другие с трудом терпят, пока можно, а третьи совершенно не замечают. Ты вот из третьих, а я терплю, ненавидя. Это только ты можешь сразу бежать по делам, скалывая с себя на ходу вековой лёд, а мне надо со вкусом полежать, оттаять...
       - А мне потом после тебя опять сушить анабиоотсек... - ворчливость Скорынина размораживалась вместе с ним.
       - Да не страдай ты, - шутливо отбился Гопкинс. - Я его оставил открытым, так что за день сам просохнет. И ты бы лучше не бурчал спозаранку, а о деле сказал. Так я быстрее оттаю.
       - Дела у нас - лучше уже некуда! Я даже не ожидал такого откровенного хорошо! Обычно после выхода из рабочей зоны хоть что-то слегка скрипит или хотя бы покряхтывает, а тут после такого марш-броска - ни единой помарочки! Словно и не летали совсем! И себя-то я чувствую будто минимум на двадцать лет помолодевшим...
       - Земле сообщил? - невпопад спросил Гопкинс, которому всё ещё было холодно.
       - О своём чудном самочувствии пока нет, а об остальном, конечно, обрадовал. Пока, правда, лишь о нашем прибытии в контрольную точку и бортовом благополучии. Основное мы скажем им через неделю, когда будем уже на самом месте.
       Он включил наконец экран, и приближающаяся бета Гидры ярко засияла на его краю.
       - Вот она, голубушка... Осталось совсем немного, всего несколько световых часов.
       Скорынин сместил обладательницу многочисленной планетной свиты в самый центр экрана, и повернулся к заждавшемуся Гопкинсу вместе со скрипучим  креслом.
       - Я поздравляю вас, сударь, с новым успехом человечества на пути в глубины Космоса!
       У Гопкинса на лице оттаяло удивление.
       - А ты ведь и вправду помолодел... - опять невпопад сказал он с завистью. - Совсем мальчик!
       - Ты так считаешь?.. - Скорынин погладил себя ладонью по шевелюре, потрогал пальцами затылок. - И лысина не прощупывается... У тебя случайно нет зеркала?
       - Зачем оно тебе? – сказал Гопкинс. - Я гораздо лучше всякого трельяжа, и раз я говорю сейчас, что ты посвежел на пару десятилетий, можешь мне смело верить!
       - Ну, уж нет! Для пущей верности я всё-таки  поговорю с первым попавшимся зеркалом! - сказал Скорынин, вставая. - Тебе, кстати, тоже не помешало бы с ним слегка пообщаться. Может быть, я иду на поводу у твоего богатого воображения, но и мне сильно кажется, что ты выглядишь теперь несколько иначе, чем прежде...
       - Пойдём... Пойдём... - сказал Гопкинс, которому сейчас больше всего хотелось интенсивно двигаться, чтобы побыстрее согреться. - Только что-то мы не тем занимаемся, досточтимый сэр. Две облезлых красотки интересуются, как сказались на их прелестях два десятилетия, проведённых в летающем холодильнике...
               
       К зеркалу он подошёл первым, оставив в нём немного места для Скорынина, чтобы было с кем себя сравнивать.
       - Тут определённо что-то не так... - чуть эмоциональнее сказал он после нескольких минут обоюдного молчаливого лицезрения самих себя. - Бывает, что от анабиоза отдельные индивиды слегка свежеют, но чтобы сразу оба и до такой безобразной степени... Биологически нам по сорок с хвостиком, но визуально - от силы тридцать.
       Гопкинс вертел перед зеркалом головой, точно во всех подробностях разглядывая свою заиндевелую причёску.
       - Мне это начинает нравиться! - радостно сказал он. - Я ложусь в анабиоз ещё на десяток лет, а потом посещаю Бродвей в лучшем своём костюме. Гарем мне обеспечен!
       - Слушай, Фил... - сказал Скорынин озабоченно. - Не знаю, как ты, но я себя теперь действительно не узнаю не только внешне. Перед полётом у меня кое-что слегка поскрипывало, а теперь я себя чувствую, как после длительного цикла реабилитационной терапии. Бегать хочется, и, что самое странное, высоко прыгать...
       - Как козлу? Тождественно! - Гопкинс поскрёб пальцем густые брови. - Хотя льда во мне сейчас гораздо больше, чем горячей крови. Тут что-то действительно не так... Думаю, после зеркала нам следует обратиться к медицинской технике. Надо нам себя прозондировать, а то всё это становится совсем интересным...

/ / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / / /

       ...Скорынин содрал с себя цепкие датчики ошалевшего диагноста и стал одеваться.
       - То же самое... - сказал он с каким-то беспросветным отчаянием в голосе. - Вот ведь влипли, так вляпались! Значит, тебе теперь двадцать три, а мне - двадцать пять...
       - А может, наш анализатор сдрундил? - предположил Гопкинс, в котором кровь уже начала закипать.
       - Скорее уж - мы с тобой! - Скорынин выключил ошеломлённую аппаратуру. - Он сообщает одно, а нам мерещится другое. И глаза наши тоже врут?! Нет, вероятнее всего, это законы Природы.
       - Это, конечно, пиггство с их стороны...
       - Согласен, - сказал Скорынин. - Свинство чистейшей из вод! Выходит, дальние межзвёздные перелёты накрылись ба–а-альшущей пустой кастрюлей. Что бы было, если бы мы с тобой летели не на двадцать два светогода, а на целых шестьдесят?..
       - Два сушёных сперматозоида... - тут же подсчитал в уме Гопкинс. - Вот было бы смеху! Они бы не дождались сеанса связи с нами, автоматика вернула бы корабль обратно, а экипажа в нём нет, хотя посадок на планеты и не было...
       - Огорчительно весьма, - сказал Скорынин. - А сколько надежд все возлагали на межпространственный прокол! Вообще, ерунда какая-то получается! Чушь голимая! Запускали же автоматы и животных, как это они проглядели самое главное?!
       - Да перестань ты! - отмахнулся Гопкинс. - Будто не знаешь, как это делается! Суть, по-видимому, не в обратном ходе Времени, а в реверсе внутренних процессов биологических систем. Да, запускали много чего, но техника, скорее всего, ничего не зафиксировала, а животных в целях экономии и средств посылали на малые расстояния, чтобы лишь убедиться в безопасности таких полётов. Спешка... Спешка... Поскорее нужны результаты, чтобы срочно запихать в корабль людей! Срочно, ибо световые скорости себя изжили, а долго топтаться на месте человечество не желает! Физически живые объекты возвращались здоровыми, а на сдвиг биологического возраста их, по всей видимости, никто и не проверял.
       - Доигрались, практики - теоретики... - едко сказал Скорынин. – Хотели, как лучше, а вышло как?.. Как…
       - Хотели добиться успеха в одном, а получили его в другом, - сказал Гопкинс. - Путь в дальний Космос оказался дорогой к биологическому бессмертию человека, как вида!
       - А как же мечта о далёких мирах? - с грустью спросил Скорынин, которого волновало совсем другое. - Теперь, значит, на дальние расстояния только роботы, а мы - лишь на субсветовых?..
       - Придётся как-то комбинировать: часть полёта в одном режиме, а часть - в другом.
       - А у нас с тобой нет субсветового двигателя, - проворчал Скорынин. - Только планетарный и для гиперпрокола...
       - Что ты этим хочешь сказать? - Гопкинс удивлённо уставился на командира.
       - Я хочу не сказать, а лишь деликатно спросить... - Скорынин взъерошил свои уже почти мальчишеские тёмные вихры. - Как мы теперь будем возвращаться домой, и кем, малыш?..

                Годы  берут  не  только  своё,  но  и  чужое…