Тропические ночи

[Из сборника "Pleasures: Women write erotica", ed. Lonnie Barbach. – London: Futura Publications, 1985]
"Тропические ночи"
- Без указания имени автора –
(с) 1984 by Lonnie Barbach
(с) Перевод на русский язык - Юрий Циммерман, 2015



Проносятся годы, но трех любовников всегда вспоминаю с Чеширской улыбкой. Одна в постели с закрытыми глазами, а мысли утекают назад, в мои журналистские годы – и к этим мужчинам в краях тропиков.


ФРАНЦ из ЛАМУ.

Журналистка, путешествующая в пыльном автобусе вдоль кенийского побережья – от Момбасы до Моковы. Два месяца репортажей о евреях в Эфиопии и о израильских проектах помощи для Кении. Допотопная деревянная лодка на вёслах довозит меня до Ламу, где расположен израильский религиозный центр ремесел. На этом феодальном островке в африканских тропиках женщины прячутся под колыхающимися черными "буи-буи", пока стерегущие их мусульманские мужчины, тоже в черном, с вожделением глазеют на немногих иностранок. Я сидела на веранде маленького отеля, потягивая утренний сок манго. Пятеро розовокожих незнакомцев призывно кивали с пляжа внизу. Я присоединилась, и мы тут же стали неразлучным братством Красного Моря. Никаких часов, никаких телефонов, никаких планов; просто договорились отправиться на лодке на пикник – на соседний остров.

Шестеро иноземцев, вооруженные веслами, маслом от загара, плодами манго, ананасами и Никонами, отправились после обеда завоевывать остров. Хохочущие иноземцы в чужой стране, улыбающиеся в приветствии "Jumbo, habai gani!".

Мы обменивались байками о своих путешествиях. У Андре английский был с сексуальным французским акцентом, Каёко изъяснялась на ужасающем "джинглиш", Луиджи – с оживленной итальянской жестикуляцией, бурный австралийский энтузиазм Энн, у меня самой – эмигрантский американский женщины, чей паспорт распух от разноцветных виз... И, наконец, спокойный мужчина с чувственными изумрудными глазами. Мне хотелось узнать этого мужчину. На его волевом интеллигентном лице ясно читались выразительность и характер, зато эмоции были надежно упрятаны.

Но когда я услышала, как его глубокий голос издает звуки на гортанном немецком, моя заинтересованная улыбка закаменела. Я ощутила запах печей Треблинки, я услышала топот марширующих черных сапог, увидела магазины с намазаннной дёгтем надписью "Juden" на дверях. Почувствовала, как вскипает гнев. Я не могла этого забыть и не желала простить. Ну почему он обязательно должен был осквернить своим присутствием братство нашей тропической одиссеи? Я его игнорировала. Схватила два весла и гребла с остервенением. И слушала, как смеются остальные, пока Ламу превращался в маленький бугорок, притаившийся где-то меж волн.

Мы приблизились к острову Пате, прогребли мимо крохотной рыбацкой деревеньки в бухточке на краю пустыни. Лежа на мелком сахарном песке, загорая... Поедая ананасы, да так, что губы сводило и щипало. Натирая тело теплым кокосовым маслом, мы содрали с себя бикини, кожу, всё наносное... Это уже не требовалось. Мы больше не были незнакомцами.

Мы ринулись в прохладные лазурные воды, спасение от немилосердного тропического солнца. Плескались, забираясь все глубже. И тут австралийка предложила устроить заплыв наперегонки до соседнего атолла.

Пять... четыре... три... два... один... Старт!

Группа рассыпалась на шестерых отдельных пловцов. Теперь мы были уже соперниками, и каждый намеревался обойти остальных. Я с неистовой силой нырнула вперед, следом за немцем. И мы с ним рассекали воду, далеко оторвавшись ото всех остальных, частыми и сильными гребками.

Потом Луиджи крикнул "Хватит!" и лениво поплыл обратно к берегу. Но я продолжала грести изо всех сил и поравнялась наконец с размеренно молотящими немецкими ногами. Никакому немцу не обогнать меня, калифорнийского серфера! Я на мгновение обернулась: все остальные уже повернули к берегу.

Мы с немцем остались в океане вдвоем. На волнах. Я отключила рассудок, отдавшись на волю рук и ног. Бросила взгляд вперед. Атолл так и не приблизился, зато наш остров с друзьями оставался уже далеко позади. Тело становилось все тяжелее и тяжелее, замедляя движение сквозь ставшую внезапно столь недружелюбной плотную воду. Я почувствовала, как океан засасывает меня вглубь. Надо было что-то делать, или он меня поглотит. И я закричала: "Франц!" Наконец-то я назвала его по имени.

Мой вопль разорвал тишину.

И он услышал. Развернувшись, он схватил меня в объятья. Погладил мне руку, подбадривая. "Все хорошо. Я уже с тобой. Бояться нечего". Он был мне нужен. Я была испугана, изнемождена, слезы мешались с морской водой. Он взял меня за талию и превратил в поплавок. Утихомирил мою панику, и я ощутила, как сила возвращается в ладони, в руки и в онемевшие было ноги. Медленно и вяло двинулась вперед, а Франц – рядом. Мы мало-помалу продвигались вперед, и когда вода вокруг прояснилась, я воспряла духом. Разглядела стремительно снующую туда-сюда радужную рыбку среди коралловых замков. Атолл приближался.

Когда мои ноги коснулись песчаного дна, слезы зажатого страха хлынули по новой. Я едва могла ходить. Но немецкая улыбка стерла мою мучительную трагедию напрочь. Мы посмотрели друг на друга, оба обнаженные, уже не задрапированные голубоватой водой. Он нежно отвел мне от лица мокрые светлые пряди волос. "Какой очаровательный способ познакомится!", - сказали его глаза. И мне стало стыдно собственной обнаженности перед эти мужчиной со странным именем. Мы были слишком одни.

 "Мы проплыли не меньше шести километров, а теперь - уже на берегу".

Я ничего не ответила. Ощутив мой дискомфорт, он предложил мне свою бандану, которая была обвязана у него вокруг шеи. А я и не знала, что делать с этим кусочком материи ковбойского дизайна. И захихикала от абсурдности всей ситуации. Мы находились на безымянном атолле, который рядом с островом Ламу, который рядом с побережьем Кении, где-то в Индийском океане, неизвестно где – и какой-то немец предлагает мне бандану, чтобы прикрыть наготу!

Мы не могли сделать ровным счетом ничего. Не могли обследовать этот атолл, например. Кажется, необитаемый, но если нет, то наткнемся на мусульман – мы, двое неверных в чем мать родила. Мне вспомнились остальные, веселящиеся без нас на пикнике. Их ослепленным светом солнца глазам нас было не разглядеть. Затерянные в нигде.

Я посмотрела на него. Снова он превратился в нациста, убийцу евреев – и я, голая еврейка. Но когда я прислушалась к себе, этот немец меня заинтриговал, и с этим нужно было разобраться. Он уже перестал быть нацистом, а я забыла, что совсем голая. Оказалось, что он архитектор и уже четыре года работает в Замбии, помогая сооружать жилища для бездомных. Уроженец Берлина, он тоже был гражданином мира, этакий немецкий Зорба при мозгах и характере.

Меня к нему тянуло, и он это чувствовал. Поток слов прекратился. Он передвинулся поближе. Испив послание его глаз, я откинулась назад, боящаяся, но и желающая.

- Франц, я должна знать. Твой отец. Чем он сейчас занят? Он ведь был нацистом во время войны?

- Мой отец был врачом, хирургом.

Дахау? Освенцим? Еще один доктор Менгеле, еще один ангел смерти, экспериментировавших над моими братьями и сестрами в концлагерях?

- Во время войны его арестовали. Объявили коммунистом и расстреляли.

Я придвинулась поближе, проклиная себя за дурацкие грязные мысли. Коснулась пальцами его лица, извиняясь. Мы продолжали молчать, созерцая чаек, которые сновали и кружили в африканском небе. Все чужие слова были позабыты, теперь мы делились своими собственными.

Мне было хорошо. С этим мужчиной я чувствовала себя в нужное время и в нужном месте. Я ответила на его приглашающий взгляд своим, таким же. Когда наши губы встретились, Франц прошептал:

- Кажется, мы собираемся обследовать что-то гораздо большее, чем этот атолл.

Нас влекло друг к другу, как полюса магнита, когда он притянул меня к себе поближе. Покрыл шею нежными прикосновениями рта. Наши губы встретились в долгих и сильных поцелуях. Желание стало невыносимым, когда два тела слились и я обмякла в мужских объятьях. Его язык мягко дразнил мой правый сосок. Он ласкал меня, а я отдалась его прикосновениям, зачарованная этим чувственным, трогательным волшебством. Я хотела этого мужчину.

Я любовалась черными волосами которые разрослись по его плоскому, мускулистому животу. А рука осторожно изучала тем временем его пенис, трепещущее свидетельство нашего взаимного желания.

Сильные руки проложили свой путь по моим бедрам. Я ощутила, как кончики его пальцев мягко касаются губок моей вагины и кружат по ним, заставляя трепетать а немыслимых ощущениях. Мы должны были отведать друг друга – и прямо сейчас.

Я закрыла глаза и застонала, ощущая, как он в меня входит. Он был толстым и крепким, глубоко внутри меня. Мы общались без слов, наши тела разговаривали друг с другом медленными долгими движениями в идеальный унисон. Словно бы мы уже давно были любовниками. Мое тело уже начало приближаться к самому гребню сексуальной волны, и он прибавил своим движениям силы.

Я была готова взорваться. Была почти уже на грани. Наши бедра стучались друг о друга в немыслимой страсти. Меня затрясло от наслаждения, когда он проскользнул рукой между нашими телами и стал ласкать клитор сильными быстрыми штрихами. Оба тяжело дышали, и оба удерживали себя от на краю обрыва. Но в какой-то момент я уже не смогла больше сдерживаться. Взнеслась на следующий уровень пылающих ощущений. Падая в стремительный водоворот забвения и оргазма, и приветствуя своим неистовыми содроганиями его выплеск.

Исступленные, мы сжали друг друга в сладостном взаимном пароксизме страсти. Я вцепилась в него, обвив ногами. А жаркое африканское солнце заливало нас своим сиянием. Мы были одним целым.


МАЙКЛ из МОЭНА

Журналистка, путешествующая с Эр Микронезия - маленький самолет терпеливо кружится над крохотным аэропортом в своем еженедельном ритуале. Моэнские островитяне разгоняют свиней и овец с коралловой посадочной полосы, и вот мы приземлились. Вооруженная магнитофоном, я должна была написать статью о двенадцати жителях острова Тавабати, спасенных после шестидесяти двух дней в открытом море. Мотор их лодки заглох, и они продрейфовали 1500 миль [1] без еды и воды. И двадцать один человек умер, прежде чем их спасли в море неподалеку от Моэна.

Я поселилась в своем отеле – хижине с соломеной крышей, единственной гостинице острова. Для любителя джунглей этот пятимильный остров был тропическим идеалом: нетронутый, неизвестный нефритовый самоцвет в южной части Тихого Океана. Самый большой в островной гряде Чуук, без дорог, без телефонов и электричества. Я поклялась себе, что быстренько разделаюсь с заданием и досконально обследую этот райский уголок.

Совершила вылазку в здешний "госпиталь". В построенном с американской помощью трехэтажном здании не было ни докторов, ни лекарств, ни простыней, ни мыла – лишь несколько едва выученных мед-братьев. Выжившие встретили меня испуганными глазами, молча смотрящими из скукоженных тел. Оголодавшие дети с раздутыми животами, они лежали на замызганных раскладушках рядом со скрюченными рыбаками. Им удалось выжить за шестьдесят два дня в бушующем море, но удастся ли теперь, в этой заплесневевшей больнице? Они говорили только на языке Гилбертовых островов, а их хозяева – на чуукском.

Вынести это я была не в силах. Спустилась с пригорка вниз, в магазин, и вернулась уже с бананами, апельсинами, мылом и расческами. Велела санитарам убрать мусор и пустые бутылки. Это вовсе не роскошь для тех, кто выжил на дождевой воде, собираемой в скорлупу кокосовых орехов или панцыри морских черепах – и на рыбе, которую ловили с помощью проволоки и карманного ножа. Это было просто издевательством: современный госпиталь - и без лекарств, без врачебной помощи. Уж лучше бы их пользовал местный деревенский знахарь.

Я оставалась там пять дней. Пусть даже и не кончив курсов первой помощи, но я старалась ухаживать за ними. А объяснялись мы жестами и картинками. Они вообще не знали, где находятся - только то, что далеко от своего собственного атолла на островах Тавабати.

А на пятый день я встретила его. Я как раз шла в госпиталь, а он выходил оттуда. Он остановил свой мопед и наблюдал, как я подхожу. Этого темноволосого дюжего мужика с бородой звали Майкл. Американский врач, приплывший с острова Гуам, чтобы оказывать помощь спасенным. Атолл Моэн был ему знаком, он периодически наезжал сюда в рамках общей рутины, перескакивая с острова на остров по всей Микронезии со своим черным медицинским чемоданчиком.

- Я о вас слышал, Флоренс Найтингейл от журналистики, - сказал он, перезапуская мотор. – Запрыгивайте, я вас похищаю. Идем нырять.

Мы погрузились в прозрачные мирные воды чарующей лагуны Чуук, с облегчением высвобождаясь из мрачной реальности госпиталя. Натянули маски с аквалангами и открыли для себя новый, подводный мир. Кладбище Второй Мировой – дно лагуны было усыпано японскими подлодками, многие из которых никто до сих пор еще и не открывал. Японцы в свое время превратили лагуну в военно-морскую базу. Окруженную рифами и сильно укрепленную, но американцы ее все-таки разбомбили. И подлодки служили теперь безмолвным свидетельством отчаянных рейдов и смерти в глубинах.

Мы с Майклом забрались обратно в свою лодку. Стянули маски и осознали, что остаемся еще чужими друг другу. Партнеры по дайвингу, не обменявшиеся даже и парой слов, мы были единственными американцами на этом маленьком островке. И я была счастлива разделить с ним эти тропические Сады Эдема. Мне нравилось его открытое, дружелюбное лицо. Чистосердечный смех и улыбающиеся синие глаза.

Майкл протянул мне фляжку с бренди.

- Наслаждайся, потому что бухла здесь нету. Моэнские мужчины были знамениты как самые отчаянные пьяницы на всем Тихом Океане. И женщины решили объявить у себя в тропиках сухой закон. В одно прекрасное утро, когда все мужики лежали в лёжку с похмелья, устроили голосование. И вот вам демократия в действии: женщины победили с результатом 100%. Бухло на Моене запрещено, а поэтому давай хлебнем этой драгоценной влаги.

И мы обменялись понимающими улыбками. Оба чувствовали, что становимся уже больше чем друзьями.

- Ну и чем они теперь занимаются?, - спросила я. – Не видела, чтобы хоть кто-нибудь здесь работал. И уж, во всяком случае, не в госпитале.

Он зафиксировал на мне взгляд.

- Занимаются любовью. А когда уже больше не способны, сидят на пляже, любуясь волнами и закатом. И развлекаются исключительно посредством единственного продукта местного производства – травки. Торчат, потом занимаются любовью, а потом торчат снова.

Он встал на якорь и нырнул с маской и трубкой вдоль восхитительно оранжевых коралловых рифов, гоняясь за рыбками, которые переливались фиолетовым и зеленым. Я поплыла к берегу вслед за ним, и лодка полегчала.

- У меня есть для тебя сюрприз, - объявил он, вытаскивая длинную тонкую палочку. – Это любовный прутик. У каждого моэнского мужчины есть такой, его носят как визитную карточку.

- И что с ним делают? – спросила я, поголаживая палочку. Наполовину позабавленная, а на другую половину заинтригованная.

Майкл придвинулся поближе, слегка застеснялся было, но потом притянул меня к себе. В промежутках между поцелуями он объяснил:

- Если мужчина хочет женщину, то он ждет до полуночи и приходит к ее хижине. Тихонько, чтобы не разбудить остальных, прокрадывается снаружи к тому месту, где она спит. Потом проталкивает эту палочку сквозь бамбуковые планки и ждет ее ответа. Она прикасается к палочке и читает пальцами его подпись местным вариантом шрифта Брайля. Если этот опознавательный рельеф – мужчины, которого она хочет, то она втягивает прутик внутрь, а сама тихонько ускользает за порог. И парочка находит себе укромное местечко. А если она этого мужчину не хочет, то выталкивает палочку обратно, а он забирает ее и уходит.

Майкл притянул меня к себе, обвел мои губы своим языком, и меня охватил упоительный восторг предвкушения. Мы гуляли по пляжу, болтали, ласкались и знали, что очень скоро будем друг другу принадлежать. Но было уже поздно, ему пора возвращаться в госпиталь. И умчался, рыча своим мопедом.

Но не вернулся. Тем вечером я слонялась по берегу в одиночестве. Мы провели прекрасный день, с многообещающим началом и серединой. Но концовка осталась недописанной. Наверное, я неправильно поняла его интерес ко мне. И ощущала себя опустошенной, отвергнутой.

Наутро я снова пришла в госпиталь. К выжившим и спасенным, убеждала я саму себя, но на самом-то деле знала, что в поисках Майкла. А сиделка сказала, что доктора срочно вызвали на другой остров, где двое рыбаков тяжело пострадали во время лова. Мне стало легче. Он не бросил меня, но дожидаться его возвращения я уже не могла. Репортаж был закончен, и еженедельный рейс Эр Микронезиа как раз сегодня, после обеда.

Я размышляла о Майкле и о том, что могло бы у нас случиться, пока в последний раз гуляла по острову. Побывала в заброшенных японских бункерах и оружейных складах. Рубцы на теле острова виднелись повсюду: большая война на Тихом Океане оставила после себя неубранные скелеты, расстрелянные оружейные гильзы и безмолвные субмарины.

Стоя в хибарке аэропорта, я смотрела, как мой самолет кружит в небе перед посадкой. Надо было оставить Майклу письмо. Я безнадежно хотела его теперь, но знала, что никогда больше не увижу. Был видно, как самолет раз за разом снижается, но потом нырком уходит вверх и делает новый круг. Свиньи и козы уходить с полосы категорически не желали. Потерявшего терпение пилота ждали другие пассажиры – на Панапе и Палау. И он резко поднял машину вверх, оставляя меня растерянно глядеть в небеса. Он подарил мне еще одну неделю на Моэне. Я была счастлива, мечтая о встрече с Майклом.

Тем вечером я рухнула в постель в страстном желании завершить наконец этот день глубоким сном. Но что-то почувствовала. Кто-то был в комнате, но из-за темноты я ничего не видела Учащенно и испуганно дыша, я застыла в безмолвном ожидании. И тут что-то скользнуло сквозь стену. Змея? О Господи, что же мне делать? Я чувствовала себя совершенно одинокой, когда представила себе ядовитые змеиные зубы. И тут услышала приглушенный звук. Села. Что-то легонько коснулось моей щеки. Тонкий кусочек дерева проскользнул сквозь бамбуковую стену. Я ощутила, что на нем что-то вырезано, и поняла. Любовный прутик! Приглушенный звук из-за стены вдруг обернулся громким смехом Я втащила палочку внутрь, и сердце заколотилось в ожидании и надежде.

Когда дверь открылась, я внезапно застыла. И почему-это я сдуру подумала, что это именно Майкл? Он уехал не попрощавшись и не обещал вернуться. А что, если это какой-нибудь приземистый накурившийся туземец? Каждый на острове знал, в каком доме живет американская женщина.

Вся на нервах, я спросила:

- Кто это?

- Не умеешь читать палочки? Да я это, я. Приплыл обратно: там был жуткий несчастный случай на рыболовном катере.

Очертания его огромной шести-с-лишним-футовой [2] фигуры заполнили дверной проем. Когда я бросилась навстречу, чтобы его обнять, он игриво толкнул меня обратно на ложе. И, стянув мою рубашку, набросился с неистовыми поцелуями. Прошелся языком от шеи вниз, до самых сосков, и тропическая тишина многократно усиливала эти мокрые чмокающие звуки. Он ласкал меня языком со знанием дела, словно мое тело было ему уже давным-давно знакомо.

Я прошлась пальцами по его груди, легонько щекоча вдоль всего пути до внутренней поверхности бедер и до пениса. Было видно, как блестящая головка нетерпеливо вздымается вверх. Он зарылся лицом между моих грудей, а его пальцы тем временем мягко рисовали маленькие круги мне по клитору – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.

Внезапно Майкл остановился и сел, зависнув надо мной для решающего броска. Распутный и прелестный. Я закрыла глаза в предвкушении, а его пенис пропутешествовал по моему животу, пока не тыкнулся между ног. После чего он наконец вонзился в меня – стремительным сильным ударом. А потом снова и снова, все глубже и все тверже. Мое тело выгнулось ему навстречу, решительно выходя из-под контроля разума. Язык Майкла двигался туда-сюда у меня во рту в идеальный унисон с пенисом. Ощутив, что тело уже готовится к извержению, я беззвучно закричала.

И тут он неожиданно из меня вышел. Секунды тянулись минутами, мое тело ждало, оно требовало большего. Но наконец, когда я уже больше не могла этого вынести, он ворвался внутрь – абсолютно точно рассчитав время, снова, и снова, и опять.

Зависнув на грани оргазма, мы могли бы оставаться в таком состоянии вечно. И он снова застыл на миг, выжидая, пока все мое тело не закричит в жажде большего, в стремлении получить его обратно, внутрь. Точно в эту секунду он и ворвался в меня, приводя обоих к трепещущему, исступленному и радостному общему оргазму. Майкл познал меня той ночью. Исчерпанные и опустошенные, мы тесно сцепились друг с другом.

И любовная палочка упала на пол.


ПАОЛО из МАНАУСА.

Журналистка, путешествующая по джунглям Амазонки – чтобы убить время. Фотограф все еще не объявился. Четыре дня назад он телеграфировал о своем приезде, но на борту ни одном из самолетов Varig из Рио его не оказалось. Подобно большинству бразильцев, в его календаре не находилось места для американских дедлайнов. Зато у меня вариантов не было. Он был мне нужен, и приходилось ждать. Издатели "Журнал до Бразил" клятвенно заверили, что нашли самого лучшего фотографа для этой подпольной и потенциально опасной работы. Мы собирались проникнуть в "Проекто Хари", тайное государство в государстве, которым владел один из самых богатых людей в Америке, эксцентричный восьмидесятитрехлетний Даниэль Людвиг. Размером с Голландию, страна Хари была закрыта для посторонних, и в особенности для журналистов. Погруженые в пучину бедности бразильцы попадали туда, соблазненные обещаниями баснословных заработков. А потом, попавшись в ловушку и совсем без денег, в упрятанных среди джунглей трущобах, становились по сути заключенными. Они валили деревья для гигантской бумажной фабрики, построенной в Японии и перевезенную морем через половину земного шара на далекие берега Амазонки. Бразильское правительство их прикрывало, а кое-кто из самых высоких чиновников даже и был в доле. Большая история, но фотографа у меня не было.

Разочарованная и теряющая терпение, я не могла вынести еще одного вечера в своей блеклой, ввергающей в уныние гостиничной комнатушке. Одинокая женщина в этом заросшем плесенью речном порту за тысячу миль вверх по реке была обречена оставаться ночью взаперти, если только она не проститутка. Но мне было уже все равно. Хотелось видеть людей.

Я отправилась в ближайший ресторан. заказала себе похлебку из черных бобов и отодвинула ее в сторону. Смотрела в свою книгу, но слова оставались приклеенными к страницам. Я хотела выбраться наконец из Манауса и делать свой репортаж. И тут я заметила его. За соседним столиком мужчина в пиджаке цвета бежевого сафари старательно рисовал какой-то набросок. Я впилась в него глазами. Большие карие глаза, блестящие черные волосы, сама элегантность, и явно не местный в этом грубом городе на рубеже цивилизации. Омар Шариф в молодости. Я сконцентрировалась на нем, привлекла его внимание, а потом он перевел взгляд на мою книжку. Я улыбнулась про себя, поздравляя с успехом, и почувствовала, что он приближается.

- Что вы читаете?

- Xana. Это об уничтожении амазонских джунглей.

- Вам это интересно? – спросил он с подозрением.

Внезапно встревожившись, я поняла, что не знаю, кто он такой. В полицейском государстве каждый может оказаться кем угодно. Я едва не раскрылась, даже еще и не успев придумать прикрытие.

- Я просто туристка из Калифорнии. Мне нравится читать про Амазонку все, что попадется на глаза.

Он облегченно улыбнулся.

- А мне нравится рисовать на Амазонке все, что попадется на глаза. Меня зовут Паоло, и я тоже приехал сюда ненадолго. Вам это нравится? – спросил он, протягивая мне карандашный набросок меня самой. Скупыми штрихами профессионала ему удалось четко ухватить мой профиль.

- Я собираюсь погулять по Манаусу этим вечером. Вы не присоединитесь? Реальность может оказаться гораздо интереснее, чем книга.

Нужды отвечать не было. Он точно знал, что я хочу быть с ним – потому, что умел читать лица.

- Вы никогда не видели кандомбле? Это бразильское вуду. Рабы из Западной Африки привезли сюда свои ритуалы. Здесь есть совершенно уникальный дом кандомбле в баррио [3] вверх по реке. Я собирался сегодня вечером порисовать их церемонии.

Когда мы с художником добрались до доков, я была уже совершенно счастлива, что очутилась в этом заплесневелом порту на краю света. Паоло нанял индейца, подкинуть нас на моторке вверх по реке. И мы плыли в буйных душных зарослях, пропахших эротической чувственностью малинового страстоцвета и душистых белых амазонских лилий.

Наша лодка беззвучно проскользила мимо маленького крокодильчика, чьи глаза проблескивали из бездонной черной воды. Почувствовав, что мне страшно, Паоло притянул меня поближе к себе. Амазонка загадочна и опасна. И она, и Паоло интриговали сильнее, чем любые мечты.

Лодка приблизилась к маленькой группе построек на сваях, вбитых вдоль берега реки. Мы вышли, и тут же гипнотический стук барабанов потянул нас в дом кандомбле, когда-то раньше служивший складом автопокрышек. Едва войдя, мы сразу же очутились в иной реальности. Маленькая комната была заполнена ароматами туберозы, кедра и человеческого пота. На алтаре лежали сакральные перья, магические бусы, чаши с кукурузной мукой – подношения богам. Пять обезьян-ревунов в клетках своими воплями вторили тому ритму, в котором хлопали одержимые женщины.

Не меньше тридцати женщин, все в белом, извивались и кричали сейчас, славя Йемайю – богиню рек и вод. Негритянки, мулатки, индеанки – они были душами, охваченными пламенем. Мы с Паоло наблюдали в немом восхищении, как они выходят за пределы собственного тела, падают в трансе на дощатый пол, воплощаясь в разные orixas [4].

Вот уже и другие женщины, стоявшие вдоль стен, оказались вовлечены в эти неистовые танцы кандомбле. Пока они ускоряли свои шаги, прыжки, дергания и вихляния, высвобождая тайные энергетические резервы, Паоло рисовал. Он пододвинул меня поближе и снял с себя ожерелье из плодов инжира, застегнув этот приносящий счастье амулет на моей шее.

- Теперь ты можешь выйти наружу, - сказал он. – Ты защищена от дурного глаза.

И мы, рука в руке, побрели в толщу джунглей, чья тьма была насквозь пропитана ритмами барабанов. Амазонка – легкие планеты, без этих джунглей планета Земля задохнулась бы.

Мы забрели на плантацию какао и заметили между рядами растений белый холщовый гамак. Он был подвешен между двумя высокими деревьями, а золотые плоды какао проблескивали сверху сквозь черно-зеленые листья.

Чувствуя себя все еще немного в трансе кандомбле, я устроилась в гамаке. Он покачался туда-сюда, а потом успокоился. Паоло осторожно пристроилося рядом. Вокруг все было совершенно спокойно и тихо, не считая чавкающих звуков со стороны реки и стука барабанов. Наши объятья разомкнул только оглушительный клёкот, с которым сотни маленьких попугайчиков взлетели с деревьев и исчезли где-то вдали.

Пауло гладил мое лицо и целовал меня, совершенно беззвучно. Мы держали друг друга в объятьях, тепло наших тел сливалось с теплом сегодняшнего вечера, его запах – с ароматом джунглей. Его язык скользнул по моей шее, его зубы легонько цапнули мочку уха. Он задрал блузку наверх и мягко запустил свои пальцы под мой кружевной бюстгальтер.

Гамак пришел в движение. И по мере того, как наши тела оживали, он раскачивался все сильнее и сильнее, пока мы наконец не вывалились на влажную землю, а тела не переплелись на мягком ложе из зелени.

Мы были плоть к плоти, затерявшись друг в друге. Наше занятие любовью было нежным, но жарким. И мы все сильнее заводили друг друга силой взаимного чувства. Тела сцепились в четком ритме барабанов, превращаясь в единое целое, пока мы качались на этих волнах.

Дыхание ускорилось, а стоны становились все громче, пока наши тела скручивались и вращались в остывающей листве и земле. Паоло двигался все быстрее и быстрее, все сильнее и сильнее, глубоко вонзаясь в меня.

- Я кончаю, я кончаю, - кричал он, вдребезги раскалывая тишину джунглей. И я тоже не могла уже сдержаться. Его извержение отозвалось во мне стаккаттной россыпью оргазмов.

Исчерпанными и опустошенными лежали мы, тела блестели от пота и грязной земли.

- Давай останемся вместе, - сказал он, превращаясь в темпераментного латиноса. – То, что у нас, это что-то особенное.

Я вывырнулась из его объятий, понимая, что придется разочаровать обоих.

- У меня назначена встреча с фотографом из Рио, и мы с ним уезжаем в Проекто Хари.

Не хотела я произносить этих слов. Я только хотела, чтобы наши эмоции натолкнулись на реальность. Мне очень хотелось остаться с этим художником. И я замолчала, в надежде, что он взмахнет волшебной палочкой и возвратит нам волшебство.

Но вместо того, чтобы впасть в уныние, Паоло расхохотался, глубоким и громким смехом, идущим прямо от живота. Как он мог смеяться сейчас, когда я открылась ему, хотела его?! А ему это кажется смешно.

- Нет, мы не станем с тобой разлетаться, - сказал он, притягивая меня к себе посильнее. – Мы остаёмся вместе.

- Но я же уеду, как только появится фотограф!

- Да знаю я, - фыркнул он. – Я и есть этот фотограф.

________________

[1] ок. 2400 км (здесь и далее - примеч. пер.)
[2] 6,3 фута составляет свыше 190 см.
[3] Пригород (исп., лат.-ам.)
[4] Духи, эманации единого бога Олодумаре

____________

Предисловие составителя к сборнику рассказов "Pleasures": http://www.proza.ru/2006/09/14-107