Дом из лиственницы -22

Продолжение

22

Катерина Петровна, получив от Василия Ионовича из Петербурга письмо, немедленно послала за купцом Молотиловым.
- Глянь-ка ты, Василий своего не упустит. Ишь, предлагает в третью долю вступить, - Катерина Петровна лично разливала чай из серебряного самовара по фарфоровым чашкам.
- Ну, значит, точно дело верное, раз об этаком просит. А знатное у тебя клубничное варенье!
- Знатное, это правда. Клубники этот год урожай изрядный, не знали, куда и девать. Вся на варенье пошла. Ну, за зиму уйдёт, благословясь, - купчиха Куприянова, пододвинула вазочку с вареньем поближе к Молотилову.
- Ну, что отвечать будем, матушка?
- А что тут отвечать? Возьмём, конечно! При его-то умище и капиталах, он нам помощь только а не груз. Только уж пусть Феденьку хорошенько и грамоте обучит, а не только кулинарству этому.
- Ну, это само-собой. Какой уж тут управляющий без грамотёшки. Да надобно ещё и огласить, на какую деньгу оборудования поставит, да и какого именно. Это для надёжности, и нам бы самим нужно иметь в виду, какого ещё докупать придётся.

На том и порешили. Отписали Соловьёву в Питер, чтобы выучил Фёдора, заодно, и грамоте и приёмам управленческим, чтобы мог в бумагах понимать. И ещё, чтобы предоставил список кухонного оборудования и утвари, которое предоставит, но не выше размера своей доли в одну треть в общем капитале, чтобы соблюсти порядок и справедливость. Ответ был получен без особого промедления, где Василий Ионович все условия принял.

Тот Питерский год пролетел для Фёдора будто единый миг. На кухне ресторана он трудился вовсю. Шеф-повар Пётр Семёнович сразу разглядел в юноше изрядный кулинарный талант, и очень быстро ему стали поручать приготовление особенных, сложных блюд для важных гостей. И характером Фёдора Пётр Семёнович был весьма доволен. Парень не кичился, со всеми был вежлив и дружелюбен, на завистливые провокации не поддавался, старался тут же сгладить конфликт или отойти от него в сторону под благовидным предлогом.

После дневной смены в ресторане, вечером, Фёдор шел в рабочую школу при заводе, располагавшемся на Петроградской стороне. Обучали там только рабочих этого завода по распоряжению владельца, известного мецената Михеева, но Василий Ионович договорился, и Фёдора туда приняли в исключительном порядке.

По выходным с Фёдором занимался приказчик купца Соловьёва, по два часа после воскресной службы. Приказчик был человек набожный и очень обязательный, кроме того, очень ценил своё время. Поэтому занятие начиналось ровно в час по полудни и оканчивалось в три часа ровнёхонько. К сожалению, к управлению Фёдор не высказывал таких талантов, как к кулинарии. И как ни старался, всё время допускал ошибки, и уроки управленческие запоминал плохо. Доходило до того, что приказчик уже начал давать ему подзатыльники, не смотря на Христовы заповеди, тогда Фёдор ещё больше волновался и от того, ещё более путался.

Дошло до того, что Василий Ионович должен бьл отписать купчихе Куприяновой, что её протеже талантами к управлению совсем плох, провалит всё дело. Как шеф-повар будет гениален, ну и грамоте учится хорошо.
- Посему прошу, дорогие мои, Катерина Петровна, и Павел Петрович, подобрать для управления рестораном порасторопнее приказчика. И если там его не обучить, приму здесь месяца на три сроком. А Фёдора Вашего ждите в остальной полной готовности к весне, хоть мне и не хотелось бы с ним расставаться. Перспективы, как шеф-повар, обещает значительные, да и нрав золотой,  - написал Василий Ионович своим сотоварищам по затевавшемуся делу.

Получив письмо от Соловьёва, Катерина Петровна и Пал Петрович вновь собрались на обсуждение и порешили, что Василий Ионович худого не желает, как написал, так и есть. И как не хотелось бы для Фёдора ещё и управленческой перспективы, придётся, однако ему отдать только всю кулинарную власть, а приказчиком подготовить парня шустрого, но не очень-то, и, главное, надёжного.

- А не поговорить ли мне со своим зятем? И надёжен и умён. А в управлении - светлая голова, - сказал Молотилов, вновь налегая на неиссякаемое клубничное варенье.
- Кушай, кушай, батюшко. Резон есть и большой. А отпустит ли его Обряднов? Да и как дочка твоя, молодая-то жена?
- Знаешь, матушка моя, тяготится он так жить. Как бы и в доме у меня живёт, а не хозяин, да и под купцом - не хозяин. Иной раз, гляжу на него, печалится. А и Машенька моя тоже печалится, глядя на него. Пусть-ка поедут на отдельное житиё в Вологду. Что же парня-то хорошего квасить тут. Пустть крылья расправит. Конечно, моя-то тихоня слезами обольётся, да и я буду скучать. Да ведь, чай, не в Сибирь. Тут, в Вологду, не так и далече.

- Хорошая голова утебя! Светлая! - и купчиха дружески двинула Пал Петровича деницей по плечу так, что у того аж что-то хрустнуло.
- Ты меня когда-нибудь, вот так, полюбовно и убьёшь, - потирал болезненное место удара её закадычный друг.
- Это я от чувств-с! А ничего с тобой не будет. Вон, сухонькой, да жилистой. Такие тянут долго. Давай-ка я распоряжусь тебе варенья клубничного с собой.
- Да будет тот дурак, кто от твоего варенья откажется,- утешился Пал Петрович, но подальше от купчихи всё же отсел.

По приезде домой, купец Молотилов велел послать за своим зятем Фёдором Мартинианычем.
- Послушай, Фёдор. Дело такое. Наметились мы втроём, я, Катерина Петровна и Василий Ионович открыть в Вологде наилучший ресторан по Питерскому образцу. Хотели Фёдора Николаева и на управление подучить. А он, видишь, без таланта к этому оказался. Как повар - гений, а как управленец - нуль. А ты, братец, у нас как раз по управленческому делу мастер. Хочу попросить тебя, не согласишься ли в Вологду новое дело начать. Ну и на свободе, вроде бы.
Купец-то твой, Обряднов, не думаю, что будет в великой обиде. Не ко мне, ведь идёшь, а на свои хлеба.
- Да я давно, батюшка, тяготюсь своем таким подкрыльным положением. Вроде, как и сам, а как и не сам тут. Как не хозяин ни себе, ни семье своей.
- Ну, так и ладно. Чуял я, что согласишься. Иди-ка ты пока с супругой своей поговори. Мне и доложишь, как с её согласием. Да ты ей рыдать, особо, не давай. Дело бабье - второе дело. Мужик себя блюсти должен и слово хозяйское иметь. А то и семья вся под откос пойдёт, если по воле бабьей жить. А я со своей-то тихоней всегда договорюсь. Не в Сибирь отсылаем.

Фёдор Мартинианыч не знал как подступить с разговором к своей любезной Марии Павловне, дочка ещё, конечно, мала. Но для помощи всегда можно было нанять кормилицу или нянюшку, или взять с собой отсюда, из домашних, что было бы еще лучше. Однако, набрав больше воздуха в грудь, открыл дверь в их комнату.

Мария Павловна сидела у окна с малышкой на руках. На высокой берёзе во дворе расположилась стайка снегирей. Их красные грудки так выделялись на белом инее,которымсплошь была покрыта берёза, что красоту это составляло необыкновенную.
- Птички, ты погляди, какие красивые птички! - малышка приседала на коленях у матери от впечатления от такой картины.
Фёдор Мартинианыч не решался пройти и нарушить эту идиллию. На сердце у него сделалось тепло и радостно.

- Ну куда я их отвезу от такой красоты, от родины нашей? А, с другой стороны, нужно ведь и самостоятельно строить жизнь. Не всё же под родительским крылом...

Последняя мысль пересилила, Фёдор отогнал от себя умиление и, чуть кашлянув, обозначил своё присутствие.
- Ой, Феденька! Я-то и не слыхала, как вошёл. Глянь-ко, как оченька радуется. Иди к папе, иди-ка поздоровайся, - и Мария Павловна протянула Фёдору дочь. Та потянулась ручками, в улыбке, крепко ухватив отца за уши.
- Ай, цепляется! А кто это у нас цепляется... - Фёдор ещё раз умилился. но отдал дочь обратно на руки жене.

- Слушай, Машенька,  у меня к тебе серьёзный разговор, и решить об этом нужно скоро. Надо бы нам с тобой в Вологду ехать на жительство. Открывает там твой отец с сотоварищи дело ресторанное, которым мне надлежит управлять  Пора бы нам жить своим домом, а то тут ни я не хозяин, ни ты не хозяйка. Не своё только предложение тебе сказал, а и волю батюшки твоего.

- Ой, как врасплох. Даже не знаю что и сказать, ведь внезапно. Подумать нужно, Феденька, - растерянно ответила Мария Павловна.
- Ну, думай, Машенька, до вечера. А вечером надобен твой ответ. Но прошу учесть и власть мужнину и почтение к батюшке, - тут Фёдор поклонился супруге
и вышел прочь.

Продолжение следует