Надо вспомнить

  В большой квартире с высокими потолками умирал Павел Васильевич Лободин, тот самый Лободин, участник войны, почётный житель города, активист ветеранского движения. Он лежал на кровати в своей душной спальне, наполовину парализованный и беспомощный. Болезнь, подкравшись неожиданно, сузила его, когда-то яркую жизнь до комнаты с плотными шторами на окне, сквозь которое, он мог видеть только небо и  вечернее солнце на закате.
                За ним ухаживала сиделка, крепкая молчаливая женщина. Она приходила дважды в день, кормила его кашей с ложки, потом легко повернув на бок высохшее тело, меняла постель. Ни говоря, ни слова, она закрывала за собой дверь, и  Павел Васильевич снова погружался в тишину своего пустого жилища. Долгие часы, дни проплывали так, под неспешное тиканье старых часов.

Но вот уже больше недели мучила сильная боль в пояснице. Она усиливалась волнами, становясь нестерпимой, особенно ночью. Лободин кричал, широко раскрыв рот, вернее ему казалось, что он кричит. На самом деле, в тёмной спальне слышались лишь свистящие хрипы. Во время последнего спазма сознание почти оставило его. Устав терпеть, сквозь туман, подумал, что умирает. Но днём боль неожиданно отступила, да и притихла вовсе. Забытое облегчение и слабость разлились по всему телу, позволив думать, вспоминать.

Взгляд мутных старых глаз мог заново ощупывать комнату от окна до большого чёрного шкафа. Скользил по книжным полкам, лаская каждый предмет из прошлого.                «Круглые часы на мраморной подставке…стрелки блестят золотом…тик-так…тик-так…бюст Горького, танцовщица из фарфора…фотографии Машеньки…а это, кажется я…»

  С фотографии уверенно смотрит командир Красной армии в синих шароварах, обтянутый кожаным ремнём с латунной пряжкой, через крепкое тело перекинута полевая сумка. Пистолет «т.т.» в кобуре на боку. Форма с иголочки. Капитан Лободин Павел Васильевич!

  Стал тянуть левую руку к лицу, с трудом дотащил её по груди, поднёс к лицу. Взглянул на тонкую кисть с заостренными пальцами, на кости, суставы, обтянутые кожей. Вдруг в тишине мягко щёлкнул замок входной двери, и Павел Васильевич ощутил, что кто-то смотрит на него из темноты прихожей.


Вскоре в комнату вошёл молодой мужчина в тёмных перчатках и в  кепке с низко опущенным на лицо козырьком. Он мельком взглянул на старика, тот лежал, не шевелясь, широко раскрыв испуганные глаза. Быстрыми движеньями, вошедший, стал осматривать сначала комод, затем шкаф. Руки его мягко сновали по  одежде на вешалках, на полках с бельём. Открывая ящики шкафа, внимательно осматривал шкатулки, папки, книги. Наконец нашёл, то, что искал. Это была старая коробка, обитая кожей, с наградами и удостоверениями к ним. Обернувшись, в сторону кровати, он увидел, что старик, не отрываясь, смотрит на коробку, а по морщинистому жёлтому лицу текут слёзы. Это заставило остановиться на время. Он ещё раз посмотрел на старика, и казалось, задумался.

Ощутив солёный вкус на губах, Павел Васильевич, скорее удивился. Он не плакал, наверное, с детства. А тут, слёзы текли сами собой от горькой обиды. Похоже, хотят украсть, то ради чего жил, ради чего умирал. От ощущения своего бессилия зажмурил глаза. Вспомнились вдруг детские слёзы…старший Никитка снега накидал за ворот, раскрасневшийся, заплаканный забежал в хату…а дома тепло и чисто и светло…и мама…мама пожалела, согрела…а, солнце светило в замёрзшие оконца…пожалей меня, мама, пожалей.…Скрипнул стул, Павел Васильевич открыл глаза.

Вор сидел за столом и, разложив содержимое коробки по порядку, внимательно осматривал сначала медали. Юбилейные и прочие не интересовали.

  - « За отвагу, боевые заслуги пока в сторону. Медаль 20 лет РККА, да ещё и первого типа…это уже что-то…Орден Славы, золотой, первой степени! Находка... получает тот, кто первым ворвался в расположение противника, кто в бою спас знамя своей части, кто, рискуя жизнью, спас в сражении командира…»
Вновь бросил взгляд на лежащего, держа орден в руках, посмотрел на фотографию на полке книжного шкафа, вытер испарину на лбу.

 - «Орден солдатский, на фотографии офицер…в штрафбате, побывал, возможно…»
Павел Васильевич то закрывал, то открывал глаза, не в силах смотреть на свои награды в чужих руках. От волнения, зашумело в голове, глаза стал застилать туман.

- «Это я, Лободин остановил их тогда в Белоруссии…я в 44 -м…остановил трусов бегущих очумелых…остановил и за собой повёл и высоту и взял!!!»
                В висках застучало молотом, старик застонал, заставив вора вздрогнуть.
Вспомнил неожиданно то, что хотелось всегда забыть. Серое грязное поле, бегущие бойцы, страх на лицах. Семёнов в крови лицо, держит оторванную щёку. Звон в ушах, шум кругом… Фролов кричит, что кричит, не разобрать. Он испугался первым, не смог, сорвал атаку, звал остальных. Его послушали, страх погнал всех назад в окоп. Лободин взглядом бывшего офицера определил провокатора, сам себя не помня в горячке боя, сбил Фролова с ног очередью из ПШ…
                - «Стой, сукины дети! Назад! », - кричал он во всё горло.
- «В атаку за мной!!!»

 Эта картина из прошлого, как бы раздавила Павла Васильевича. Он смотрел на вора уже другими, какими- то сумасшедшими глазами. В висках уже не стучало, но он перестал ощущать своё тело, не чувствовал рук, ног, дышал очень часто и порывисто. Мысли носились вихрем в голове.

«Фролов…Фролов…А ведь я же убил его тогда…убил, своего убил. Ты убил дезертира и падаль! Насмерть убил…орден получил, за Фролова получил…Ты взял высоту! Отступили бы, сдохли! …А мать то его ждала, поди…ждала …»

Теперь он видел Фролова за столом перед собой, тот сидел в серой грязной шинели и теребил в руках его орден.


Старик в агонии, легко поднял руку, то ли крестил, то ли махал кому-то, издавая стон. Затем сник, посмотрел в окно, закрыл глаза, рука его безвольно повисла, содрогнувшись вместе с телом.

Вор второпях вышел в прихожую, собираясь уйти. Остановился перед дверью, о чём- то думая, затем вернулся в комнату, выложил на стол орден, потёртые тёмные медали, удостоверения  и быстро вышел, захлопнув за собой дверь.
Солнце село, в спальне стало темно, а старые часы на мраморной подставке снова заблестели золотом…