Кто убил Щуку?

Царицын. 15 января1910г.                В эту ночь доктор Маневич долго не мог заснуть. Поворочавшись в постели, он зажёг лампу и уселся в своё старинное кресло с книгой в руках. В доме было тихо, ставни плотно закрыты и завываний снежного ветра в тёплой комнате не было слышно. Маневич снимал весь второй этаж в доме, здесь он принимал больных, лечил нервные и всякие внутренние болезни. В соседней комнате уже давно спала его кухарка, да и сам доктор к полуночи задремал.

  На первом этаже жил сам хозяин дома Александр Викентьевич Щука – богатый человек, польский дворянин со своим большим семейством. Он и его уже вторая супруга Анна Эммануиловна мирно спали в своей спальне. Рядом находились спальни детей  Владимира, Луки, Святослава, Сергея и самой младшей Антонины, которой было всего 4 года. В другом конце коридора была спальня детей от первого брака Александра Викентьевича. Старший из них,  Пётр недавно переехал в собственную квартиру, Георгия также не было дома, спали лишь Михаил и Павел. Ёщё один сын от первого брака Николай только пришёл с гулянки и, раздеваясь, старался не шуметь.

  Наталья Егорова, кухарка в доме Щуки не спала. В её комнате темно, тревожные мысли о муже совсем её одолели. Она, то произносила молитвы, то просто сидела на кровати, уставившись в закрытую ставню. Твёрдо решив уснуть, она легла и накрылась одеялом с головой, как вдруг услышала несколько странных звуков, как будто подушки выбивали, потом ещё…Вслед за этим в доме раздался душераздирающий крик. Егорова, слушала, затаив дыхание. Она слышала крики, удары, потом снова крики.

  Сама не своя от страха, Наталья всё-таки решилась выйти из комнаты, узнать, что происходит. По коридору прямо на неё шёл Николай с фонарём в руке, в другой он держал буферный болт, каким забивают шпалы на железной дороге.

  -Ты чего же это, Наталья по ночам не спишь,- улыбаясь, спросил он, – вот я мужу то твоему всё пропишу.

  Только тут перепуганная кухарка увидела, что одежда Николая и руки его сплошь в крови испачканы. Диким прыжком влетела Егорова обратно в комнату, сдвинула кровать свою к двери и кинулась ставни открывать. Вырвавшись на улицу, бежала она и кричала, что было мочи «Ка-а-арау-ул!!!»

  Доктор Маневич, услышав крики внизу, сначала было подумал, что Щука жену свою бьёт, такое случалось в доме хозяина, и не сразу спустился вниз. Кухарка сообщила ему страшную новость - «Убили, всех, мамочки мои, всех убили..мёртвые они все, мёртвые! »

  - Да, что ты мелешь, господи,- бормотал Маневич, спускаясь по лестнице.

  - Господин доктор, извольте осмотреть, прошу вас,- внизу его уже встретил полицейский, дежуривший в эту ночь у Земского собрания и прибежавший на истошные крики Егоровой.

   Маневич прошёл коридор с полицейским и оказался в спальне детей Щуки. Здесь зажгли свечи, было светло, и картина ужасной бойни предстала перед ним. Пять окровавленных тел, были разбросаны по комнате. В дальнем углу в своей кровати лежала младшая Антонина и также была мертва. Доктор подходил к каждому, пытаясь обнаружить наличие жизненных признаков, но травмы были очень серьёзными. У троих были размозжены головы, лишь у Луки наблюдался перелом грудины. В спальне помещика Щуки лежал весь в крови сам глава семейства и на полу около двери его жена Анна Эммануиловна.

Наши дни…

Эту историю, которая так потрясла весь старый Царицын, я рассказал своему другу Петру Петровичу. Я часто гостил у него по выходным, а взамен развлекал его загадками и интересными фактами, чаще из прошлой жизни. Пётр Петрович был довольно богатым человеком, во всяком случае, в моём понимании этого слова. После бурных девяностых годов, он смог уцелеть, остался при деньгах, приобрёл «именье» и превратился в эдакого барина, скучающего и одинокого. Развлекался он тогда катанием на лошадях, охотой, любил читать у камина, не терпел интернета, мобильную связь и прочие новомодные устройства.

 -А я прочитал ваш первый рассказ,  «Сарепта», кажется…
 -Ну и ваше мнение?

 -По мне так, больше похоже на отрывок, но пишите, пишите, пробуйте, Александр.

 -Этот рассказ позволил мне устроиться на работу в этот самый Сарептский музей, теперь я имею доступ к архивам, документам, а это прекрасно для меня, да и для вас – любитель древностей.

 Ещё утром мы совершили с Петром Петровичем конную прогулку по живописным заснеженным местам и, позволив лошадкам плестись медленным шагом, направляли их обратно в конюшню.

  - Николая с кровавым болтом в руке, конечно же, арестовали?- вернулся к нашей истории мой товарищ, смахивая снег с гривы лошади.

 - Да практически немедленно, да он и не возражал и сопротивления полиции не собирался оказывать.

  - Осуществить такую бойню смог бы далеко не всякий, как я понимаю. Этот Николай действительно был настолько хладнокровен и жесток?
 
  - Да в том то все и дело, что нет. Он, по словам соседей, был добродушным малым, не очень умным, но совершенно не злобным существом. Я встречал подобных людей, их часто называют "тихими дурачками", но представить Николая убивающим по очереди отца и остальных, мне трудно...
 
 - Он убил всех детей своего отца от второго брака?

 - Именно так, не забыв мачеху и самого папашу.
               
 – Во-первых, это говорит об определенной степени вменяемости нашего Коли, а во вторых?  Он, что был обижен на мачеху?

 - Отношения между детьми разных браков не сложились. Питались, спали они отдельно, но Николай, это вообще особая история. Он стал объектом для шуток младших сводных, его не могла выносить мачеха, отец же, казалось, выказывал полнейшее равнодушие к происходящему в его доме.
 Как то в полуденный зной Александр Викентьевич Щука, вдоволь накричавшись на управляющего своего имения, задремал под тенью старого виноградника. Имение это он смог приобрести после смерти жены, удачно вложив ее деньги. Кроме этого Щука стал владельцем дома в Царицыне, где и разместился со своей уже новой женой.

    С веранды слышался детский громкий смех, мешавший помещику. Вскоре в виноградник залетел, красный от игр Коленька и со всего маху врезался в лежащего отца. Щука поймал сорванца за шиворот и дал сыну сначала хорошего пинка, но Коля лишь только весело по- детски смеялся. Тогда строгий отец повалил его на землю и наступил сапогом ему на горло. Николаю стало больно, он больше не смеялся, на лице его было непонимание, на отца он не смотрел, взгляд его метался по сторонам.
  - Почитай, уважай отца, дуралей!

  Коля, отчего- то снова улыбнулся и из горла его пошла кровь.
 Мы отвели наших лошадок и, возвращаясь пешком домой к Петру Петровичу, продолжали наш разговор. Дышалось легко и свободно свежим морозным воздухом.

   - Я должен добавить еще пару фактов из жизни Николая. Помимо того, что он терпеливо сносил насмешки своих новых братьев, его еще заставили трудиться кем- то вроде дворника в доме Щуки, что было довольно унизительно даже для него.
   - А как же отец? Неужели, не жаль было его?

  -  Он пытался сына Колю все- таки выучить в ремесленном училище, даже однажды доверил ему небольшое дело по торговой части, но успехов от учебы и торговли не было.

– Кстати,  напомните мне ещё раз, как он вел себя при аресте?
   - Был очень спокоен, говорил, что ничего не помнит и даже, говорят, слегка улыбался.
 Ранним утром по грязной дороге в пригороде Царицына неслась запряженная двумя серыми лошадьми бричка. На козлах сидели сам помещик Щука со своей женой.

   - Я не позволю, не позволю твоим выродкам завладеть нашими деньгами, - кричала, морщась, Анна Эммануиловна.

- С каких это пор ты называешь эти деньги нашими?

 - Скажи, что ты решил, скажи немедленно!

- Всё узнаешь Аннушка, узнаешь в свое время, - расхохотался Щука жене в лицо.
 - Я не потерплю насмешек, я думаю, вы плохо еще знаете меня, дорогой супруг, - заявила гордая полячка, глаза ее были широко открыты.

  - Насмешки не потерпишь, ха-ха? - кричал Щука, спихивая жену с козел. Анна Эммануиловна оказалась на земле, испачкав свои юбки жидкой грязью. Щука тронул лошадей, жене его пришлось цепляться за постромки и бежать рядом, отстать и оказаться одной в степи ей не хотелось.

 - Запомни, дура, никто мне не указ! Даже шляхта, которая заступалось за мою первую женушку. Где она теперь, знаешь! И тебя, дура, не послушаю! Шишь вам денег моих! Удивитесь еще, нахлебники! - кричал в исступлении Щука.
 - Пора вам рассказать мне, Александр, что же было дальше в нашей кровавой истории. Мы сидели возле камина в мягких креслах, потягивая прекрасный херес фино. За окном был глубокий вечер, в большом доме моего друга царила тишина. Телевизор, компьютер здесь были под запретом. Мягко потрескивали дрова, я вытянул ноги ближе к огню и продолжил свой рассказ.

  - Николай в ожидании суда оказался в тюрьме. Суд состоялся через полгода и интересно, что на него съехались почти все родственники поляки, которые оплатили дорогого московского адвоката для защиты Николая, знаменитого тогда психиатра, от которого требовалось доказать невменяемость подсудимого.
 - Интересно…и странно, откуда такая забота о Коле? Почему они так настойчиво захотели его вытащить.

   - Не знаю, Петр Петрович, но думаю дело здесь в деньгах и больших деньгах. К сожалению, мало что известно о матери Николая, и насколько Коля был ей любим.
  - Да кто знает…интересно было бы это выяснить. Возможно, именно мать Николая была так дорога всем этим приехавшим родственникам…
 
  - Вы же знаете, я обычно приношу историю почти законченную. Интернет и поиски в архивах не дают всех ответов.
 
  - Тогда мы можем только гадать. Меня, честно признаться смущает еще один момент: отсутствие дома в этот роковой вечер двух старших братьев.

  - Насколько мне известно, самый старший незадолго до этого уехал из отчего дома, начал самостоятельную жизнь, так сказать. При этом отец выдал ему тысячу рублей на первые расходы.
  - А второй брат?

 - Был в театре, задержался, побоялся идти домой и отправился к брату на новоселье.
 Братья сидели за круглым столом в маленькой темной квартирке, которую смог снять старший.
  - Здесь мне дышится легче, брат. Не так смердит, знаешь ли… Ты сам видел и знаешь, как я пытался образумить отца. Ей богу мы заслуживаем гораздо больше, чем его подачки.     Младший немного выпил с приятелем в театральном буфете и немного захмелевший, хмуря брови, слушал старшего брата.

  - Больше всего я ненавидел ее! Сравнивать ее с нашей матерью, ничтожество…                - Ты сказал, ненавидел? Ты сказал, ненавидел или ненавижу?
 
  Пётр пристально посмотрел на младшего и замолчал.

 - Я тоже уеду, если все закончится, - произнес младший Георгий после долгого молчания.
 - Николая осудили, признав вменяемым. Столичные адвокат и светило психиатрии, конечно, оказали своё давление на судью, но преступление уж очень оказалось громким.  Смягчили наказание только из за явного, как было сказано, слабоумия.
- Это всё? И никаких неожиданных поворотов?

 - Кое- что, скорее характеризующее отца семейства: большую часть капиталов он завещал именно Николаю, вот так!

 - Это объясняет суету родственников вокруг этого дела, деньги уходили из семьи. А странный человек был этот Щука, довольно странный.
 
      В комнату шумно вбежал рыжий ирландский сеттер, любимец хозяина, он уткнулся мокрым носом мне в руку, ожидая, что его погладят.
 
 - Он скучает, когда его не беру на прогулку, преданное существо, очень добрый пес..., - задумчиво произнес мой приятель. А ведь слабоумный Николай может таким и рос. Его должен был, кто- то очень любить, должно быть, мать…не отец уж точно…и после смерти ее, он думаю, страдал больше всех. И, кстати, Александр, у них же еще была сестра, родная сестра, вот кто мог заменить мать Николаю…
 В одиночной камере Николаю было плохо, он часто забивался в темный сырой угол и просиживал там часами. Иногда настроение его менялось на веселое, тогда он щеголем прохаживался от стены к стене и громко смеялся. Вчера приходила сестра Аннушка, он скучал по ней и, увидев, расплакался, как ребенок. Она тоже не сдержала слез. Им разрешили сесть вместе на лавку, она держала его дрожащую руку и  что- то тихо говорила про мужа, про долги, долго сквозь слезы благодарила за что- то и главное, про то, что все уже хорошо и плохое прошло и не вернется.   Николай слушал ее и улыбался, как улыбался в детстве матушке, доброй матушке, когда был любимым сыном.
Имущество богатого Щуки было разделено между оставшимися детьми: оба старших брата Пётр и Георгий поделили имение, сестре Анне Александровне Морозовой и двум младшим Павлу и Михаилу достался дом в Царицыне, который оценивался к 1914 году в сумму 12636 рублей и давал право на участие в выборах в городскую думу.
 
  Николай, если не умер в тюрьме, дождался амнистии 1917года, а там уж кто знает, как сложилась судьба его...