Похороны вождя

60 лет прошло с тех пор, как миновала противоречивая эпоха.
О смерти Сталина жители области узнали 6 марта 1953 года.
На улицах Магнитки были вывешены траурные флаги, учреждения -  с портретами в черной кайме.
Свидетельствует газета «Правда»: «Большое горе, постигшее страну, запечатлелось на лице каждого прохожего…
 Даже дети, чувствуя великую утрату, вели себя необычайно серьезно…»
Рассказывают магнитогорцы – очевидцы тех  весенних дней.
Элла Комиссарова. 1938 года рождения, говорит:
«Трагически переживали все известие о болезни, а затем и смерти И. В. Сталина, искренне плача, с опаской и страхом задавая себе вопрос: «Что теперь будет с нами?»
Помню стихи в газете «Красный горняк» начинавшиеся словами: «Сталин – это Знамя Победы» и заканчивающиеся: «Cталин -  это хизнь, а – жизни нет конца…»
Я тогда училась в восьмом классе  криворожской школы. Проснулась ночью, вижу - мама стоит на коленях и рыдает, прижимая к груди газету с портретом «Отца народов».
В школах возле портрета Сталина – почетные караулы, в которых несли траурную вахту лучшие ученики. И я была участницей коллективного горя тех дней».
Лидия. Баканова, 1928 года рождения: «Мой дед, верхнеуральский казак Шеметов, пришел с германской искалеченный, получив за это патент на ведение мелкой торговли, необлагаемой налогом.
Пришло время и его семью раскулачили, отняв корову, лошадь, мелкую птицу, перины и даже детские игрушки. А у него главное богатство – шестеро детей. Поехал казак Александр за справедливостью  в Москву, пробился к Всесоюзному старосте Калинину, получил бумажку с предписанием вернуть имущество. Только обидчики на «глубинке» посоветовали «не рыпаться». И семья Шеметовых тогда горевала: чуть стали жить – снова смена правительства…»
Виктор. Гринимаер, 1947 года рождения, делится пережитым: «Я родился в Еткульском районе на поселении. Хорошо помню, что тогда в домах радио почти не встречалось: то ли спецпереселенцам не полагалось иметь, то ли оно – большая редкость…
Траурную церемонию прощания передавали по радио, и мама попросилась послушать его к соседям, через улицу.
А нас, детвору, туда не пустили: вдруг начнем шуметь…
Тот день выдался ветреным и слякотным. Снег напитался талой влагой. Казалось, весна будет ранняя и теплая…»
Евгений Лещинский, 1947 года рождения, припоминает: «Читать-писать тогда не умею: вижу пачки газет в черной рамке и слышу тетенек, ревущих целыми подъездами…»
Инна Полякова, 1939 года рождения: «Вечером слушаем радиоприемник,  поймали передачу Китая. Он давится от рыданий: «Умер великий кормчий».
 На другой волне - ликующий «Голос Америки»: «Ушел кровавый тиран Сталин…»
Анатолий  Иовик, 1946 года рождения, рассказывает: «Ничем бы не запомнился приход 1953 года, и даже забылась сосна, роскошно убранная картонными и ватными игрушками, немногочисленными шарами и бусами из крашеных стеклянных трубок. Сосна высотой в две комнаты, и мы с соседями поделили ее пополам: они взяли верхнюю половину, а мы смонтировали нижнюю часть в углу гостиной. Чудо заняло четверть комнаты, и стол для угощения пришлось сдвигать в другой угол, – но столько выслушали от гостей похвал!
Праздники прошли, украшения с сосны сняли, но она была такая красивая и пушистая, что решили – пусть постоит на балконе, полюбуемся снова, пока не осыплется, а весной выбросим.
Так и стояла наша красавица на самом верхнем балконе 1-го Северного, над магазином «Молоко», занимая половину балкона и привлекая внимание прохожих…
Всенародная скорбь – умер наш вождь и учитель.
Сидим вечером на кухне, родители тихонько переговариваются. Вдруг стук в дверь, оттуда – тихие голоса. Бабушка хватает меня и бегом в дальнюю комнату, зажимает мне рот ладонью. Слышу негромкий голос матери. Снова тихо. Входит мать: «У нас елку забрали, венки будут делать…»
А на следующий день с пустого теперь балкона я видел Пушкинский проспект, множество народа и процессию с венками, двигавшуюся из-за театра, вниз по проспекту, к цирку, в здании которого состоялся  траурный митинг. Венки с сосновыми ветками, быть может и из нашей сосны»…
Лидия Чернышкова, 1935 года рождения, вспоминает: «Ежечасно передавали по радио бюллетени о состоянии здоровья Сталина, печатали их в газетах.
Общее настроение – подавленное, словно в доме обреченного, умирающего дорогого человека.
Горестную весть сообщили рано утром. Рабочий день в школах открывали беседы о великой утрате, постигшей страну.
Помню учительницу немецкого языка Ирму Денк, сосланную на Урал с четырьмя детьми, как она горько плакала на уроке.
Митинги, почетные караулы, процессии  все-таки успокаивали: на людях и беда легче – вместе и будем держаться».
Южноуральцы выражали глубокую скорбь, давая клятву «удвоить и утроить энергию и силы для укрепления могущества Советской Родины и досрочного выполнения планов 5-й Сталинской пятилетки».
Как сообщала городская газета, «коллектив ММК обязался помимо досрочного выполнения плана на 1953 год выплавить сверх того 50 тысяч тонн чугуна».
Так уходила не всегда понимаемая, но прощаемая тогда эпоха. Время катаклизмов и великих потрясений, вызывающее теперь острые споры и дискуссии…