Три сестры Псковские бабушки

Они родились в многодетной семье псковского кузнеца в начале 20-го века.   Так уж получилось, что из восьми детей этой семьи, в живых остались только они. Они не были похожи друг на друга. Родители шутили: «Видно вы девки, из разного материала соструганы». Характер у них тоже был разный. Можно было подумать, что в этих сёстрах сошлись все земные стихии – вода, огонь и земля.
 Старшая –Вера, была красивой, шубутной и весёлой. Всё у неё в жизни происходило быстро, легко и шумно.
Первый раз она вышла замуж в восемнадцать лет за военного и родила своего первенца Бориса. Муж умер в начале войны, и она сошлась с бухгалтером Тимофеевым, от которого родила дочь Галину. В 1953 году бухгалтера посадили за растрату казённых денег, и она вышла замуж за оперуполномоченного от которого родила своего младшего сына Женьку. Жила она всю жизнь в родительском доме и после смерти отца и матери там и продолжала жить со своими, чередующимися мужьями.
Дети росли сами по себе и устраивали свою жизнь каждый по-своему.
Борис в начале войны попал на фронт потом в плен к немцам, но ему удалось бежать и он вернулся во Псков, покалеченный и со сломанной психикой. С матерью он жить не собирался и женился на кладовщице Зинаиде, строгой и спокойной женщине. Часто запивал, тосковал и пел красивым чистым голосом народные песни.
Дочь Галина, почти полностью повторила судьбу матери - неоднократно побывав замужем, сошлась с сантехником, с которым и прожила всю жизнь. Младший – Женька, единственный, который остался жить с матерью в деревенском доме. Он помогал по хозяйству, помогал с огородом и всё время смеялся, в семье его считали «стебанутым», но не потешались над ним.
 Родительский дом Вера любила. Он стоял на берегу реки Псковы и весной утопал в сирени. Огород тоже был большим и ухоженным. Им Вера занималась с любовью. Картошка, крупный редис и лук, помогали ей и Женьки в тяжёлые времена. Они таскали отварную картошку к вокзалу и продавали пассажирам проходящих поездов. На рынок носили зелень и нехитрые овощи, ну конечно делали запасы на зиму.
Потом Женька женился на нервной, злой девице и они поселились у матери. Спокойная жизнь Веры на этом закончилась. Невестка взяла в руки хозяйство, поколачивала свекровь и иногда запирала её дома пьяненькую. Позже дом перегородили и Вера стала жить в комнате, которая была ближе к огороду. Часто она стала исчезать из дома, появляясь у соседки Дуси, где никто не мешал употреблять «беленькую» и по прежнему заниматься огородом. Потом соседки соединили свои огороды и вдвоём работали на земле, перекапывая, пересаживая и дружно пропивая деньги.
С семьёй у Женьки не заладилось, после рождения дочки он загулял, а спустя некоторое время его жена получила квартиру, но его туда не вписала. Так он болтался неприкаянным и весёлым, пока случайно не сорвался с крепостной стены Гремячей башни.
Мать шумно отметила похороны, с песнями, причитаниями, с криками, очень быстро успокоилась и по-прежнему занималась огородом, продажей и выпивкой.
 Она прожила долгую жизнь, похоронив своих младших сестёр, детей и даже внука. Нашла её в огороде соседка, Вера лежала, обхватив руками листья хрена. Смерть была лёгкой и мгновенной.
 Сестра Александра с детства была вдумчивым и серьёзным ребёнком. Обстоятельно рассуждала о жизни, хорошо училась и работала, помогая родителям. По комсомольской путёвке, как отличница, поехала учиться в Ленинград на курсы учителей, там и осталась. Но каждую весну приезжала во Псков, чтобы помочь с огородом в начале родителям, а после их смерти, старшей сестре Вере.
Сестру она любила, хотя частенько и бранила её за непутёвую жизнь. Но серьёзных ссор между ними не было никогда. Часто их видели соседи вместе на берегу реки, они болтали ногами в воде, смеялись и пели красивыми, чистыми голосами.
Шуру, так её звали родители и сёстры, тянуло в этот город и этот дом, утопающий в сирени. Даже когда у неё появилась своя внучка, она хоть раз в год, но выбиралась в этот город.
 Однажды, когда она приехала к сестре, она долго не могла до неё достучаться и только чуть позже услышала жалобное подвывание: «Шурка! Ты что ль? Меня Райка, сучий потрох, в доме заперла! Чтоб её стебануло как следует! Шурка! Подойди хоть к щёлочке, я на тебя и твою внучку посмотрю…» А дальше шла тирада удивительных словосочетаний, в перемежку с криком и слезами.
 Александра больше у Веры не останавливалась, но когда бывала в городе, всегда к ней заходила.
 Учёба в городе её радовала. Всё было необычно и интересно. Она посещала музеи, ходила в синематограф, выступала с докладами пламенными речами на демонстрациях. Работала в школе и училась, училась. «Больно ты, Шурка, жадная до учёбы» – говорили ей подруги. А ей и в правду было интересно и весело учиться.
 Вначале она жила в общежитие, а позже ей дали комнату за Московской заставой, где она прожила всю свою жизнь.
 В 1930-м году, райком комсомола послал её с докладом о педагогической деятельности в воинскую часть. Военные шефствовали над школой, где она учила детей и там она познакомилась с Демьяном, командиром этой части. Они танцевали, смеялись и долго говорили о всяких пустяках. После этого вечера, она стала замечать, что молодой военный всё чаще и чаще стал приходить к ним в школу под любым предлогом. Подруги подсмеивались, хотя в глубине души, завидовали. Небольшого роста, крепкий и аккуратный, Демьян производил на окружающих хорошее впечатление. Особенно он нравился Шуриной подруге, Соне Рахман и она всячески заигрывала с ним. Но тот, целенаправленно, общался только с Шурой, которая шутила над ним и поддразнивала его украинское произношение русских слов.
А потом он вдруг внезапно исчез и ей стало грустно и немного обидно. Она привыкла к нему, как всякий человек привыкает к хорошему. Она стала чаще бывать одна, часто читая книгу, думала совсем о другом и общение с друзьями не доставляло ей удовольствие. Так прошло полгода.
 Собираясь на майские праздники во Псков, она пошла на вокзал за билетами и там увидела своего Демьяна, который с военными выходил из прибывшего поезда. Он её не увидел и немудрено, на вокзале стоял шум и гам, многие женщины, встречавшие военных почему-то плакали. Она тогда в первый раз обратила внимание на его лицо. На нём не было улыбки, оно было усталым и очень серьёзным. Она не видела его таким никогда.
Быстро выбравшись с вокзала, она быстро добралась до своего дома и села за столом его ждать, бессмысленно листая страницы какой-то книги. Время шло медленно, а он всё не шел и не шёл. Она даже успела поплакать, так ей было себя жалко. Ближе к вечеру она стала злиться на него и на себя, что не уехала, но когда в дверях раздался звонок, на неё напало остолбенение и только крик соседки: « Шура! Иди это к тебе!», заставил её подняться со стула. Он вошёл в её комнату чистый, бритый и весёлый и она в начале даже не поверила, что утром видела его, но совсем другим. Он поздоровался и совершенно по-домашнему выложил на стол бублики, пряники и сахар. Она очень волновалась, теребила скатерть, а потом вдруг спросила: «Где ты был?». Он засмеялся и неопределённо ответил: « Я же военный».
 Свадьба была тихой из приглашённых только Соня Рахман , да его боевой товарищ. Жили они в её комнате, и она привыкла к его внезапным отъездам. Он никогда не рассказывал ей о них, а она всё понимала и на вопросы соседей отмалчивалась. Надо заметить, что отношения с соседями изменились, они старались уйти с кухни, когда её муж появлялся там и при ней не велись серьёзные разговоры. Время было тогда неспокойное и опасливое.
 Она непросто привыкала к их совместной жизни. Он был домоседом, любил мастерить мебель, читать книги и просто дремать на кровати. А она бурлила энергией и всё время порывалась его приучить к своей жизни. Иногда у них появлялась в гостях Соня, но муж начинал злиться, после её ухода и просил её прекратить дружбу с ней.
 Перед самой войной, Диму, так она его звала, назначили начальником пропускной системы в тюрьме «Кресты», и она уже с дочкой, часто носила ему туда обеды. Шуру во внутрь не пускали, а дочка часто бегала во двор  к отцу и гоняла голубей, которых из окон подкармливали заключённые.
  Эвакуироваться сразу Шура не успела. Где-то «наверху» потерялась бумажка об эвакуации семей военных. Муж был отправлен на фронт одним из первых, а они с дочерью остались в блокадном Ленинграде.
 Долгие годы после войны её будут преследовать воспоминания об этом ужасе. Они топили паркетом и книгами свою комнату, ходили собирать жжёный сахар на Бадаевские склады, продавали малочисленные украшения и всё время мысль о еде не давала думать ни о чём другом.
Долгие годы она будет помнить замёрзшую женщину с младенцем на руках, глаза у обоих были открыты и на них падали крупные снежинки.
 Помощь внезапно пришла от Сони. Она пришла к ним домой и стала собирать их в дорогу. Через Ладожское озеро уходили последние машины. Соня через каких-то знакомых пробила для неё и дочери места, а сама оставалась в городе. Она работала при снабжении в каком-то правительственном учреждении.
 Они долго ехали через Ладогу, машины буксовали и проваливались, а она, отрицающая существование бога, неистово молилась за себя и дочь.
 Муж погиб уже в конце войны. Из путанных и лживых объяснений Сони, она поняла, что он искал их, наводил о них справки  и подруга «случайно» перепутала, номер машины, утонувшей в Ладожском озере. Демьян, безумно любившей жену и дочь, сразу ушёл на передовую и погиб в первом бою. Он не хотел жить без «своих гарных дивчинок» и искал смерть для себя.
 Долгие годы жила Александра со своей болью, работала в той же школе, что и до войны, а ночами плакала в подушку, как и миллионы женщин. Дочь воспитывала в строгости, та всю жизнь звала её на «ВЫ» и только рождение внучки отогрело её замёрзшее сердце.
  Мария была самой младшей в их семье. Высокая, статная, молчаливая. Она всегда ходила неторопливо, высоко поднимая ноги с большими ступнями. Весь её образ напоминал фрески Феофана Грека, суровые и сдержанные.
После отъезда Александры в город, она устроилась работать на ткацкую фабрику. В родительском доме, после их смерти, устраивала очередную личную жизнь Вера, а ей не хотелось там находиться и отбиваться от гостей своей старшей сестры.
 Работа на фабрике была тяжёлой, но зато можно было жить в общежитие, которое скорей, напоминало барак. Вечерами Мария ходила в школу рабочей молодёжи и долго вникала в грамматику и арифметику. Учёба давалась тяжело, она часто засыпала над книгой, а утром не помнила ничего из прочитанного, но школу всё равно закончила. Подруг у неё не было, а одна ходить на танцевальные вечера она стеснялась. Часто, гуляя по городу она думала о сестре Шуре, которая приглашала её к себе, но так и не могла оторваться от Пскова. Она любила свой город. У неё захватывало дух, когда она выходила на берег реки Великой, такой красивой и такой гордой. Названия районов тоже были замечательными: Запсковье, Завеличье. Казалось, что река сама дала им название. Но больше всего Мария любила то место, где соединялись две реки – Пскова и Великая. На холме между двух рек стоял древний Кремль, внутри которого, как лампада светился собор, окруженный со всех сторон неприступными стенами и сторожевыми башнями. Довольно мелкая Пскова, с деревянными лодочками, как прошлая жизнь в родительском доме, втекала в полноводную Великую и в её новую жизнь.
  «Какая красавица!» От неожиданности Мария даже вздрогнула, казалось, что кто-то подслушал её мысли. За её спиной стоял высокий парень, с кожаным портфелем. Она нахмурилась и собралась уходить. «Река тоже красивая!»- серьёзно сказал парень и вдруг совершенно свободно стал ей рассказывать про себя и свою жизнь. Михаил работал заготовителем в области, жил в деревне с матерью, а во Псков приезжал за документами. В начале она хотела уйти, какое ей дело до постороннего человека, но постепенно её увлёк его рассказ, хотя она и не подала виду. Парень говорил долго, увлечённо и не приставал к ней со всякими глупостями. Потом набросил на неё свой пиджак и вызвался её проводить. Ей нравилось, что он выше её, не то, что местные долдоны, которые за глаза называли её «каланчой», ей нравился его голос и правильная речь и вообще он ей нравился…
Они долго молча стояли около общежития и не знали, что говорить, что делать. А потом одновременно протянули друг к другу руки и также молча обнялись.
Поженились они спустя полгода, до этого съездив к его матери в деревню и получили от неё благословение. Жить стали у неё в общежитие за занавеской, которую Мария повесила от любопытных глаз.
Перед самой войной они переехали в одноэтажный дом с коридорной системой и удобствами во дворе, но это не мешало их спокойному, тихому счастью. Они работали много, экономили, складывая деньги «про запас» и были счастливы. Михаил был обстоятельным во всём, деревенская «закваска» сказывалась на их семейном бюджете. В выходные и праздники они не ходили в гости и к себе никого не приглашали, а ездили к его матери в деревню, где работали с утра до ночи.
После этих поездок у Марии долго ломило спину и руки были будто свинцовые, но пожаловаться мужу она не разу не решилась. Нет, она не подчинялась ему в слепую, но очень уважала и дорожила его мнением. В постели он тоже был деловитым и обстоятельным, заранее предупреждал её о своих желаниях и она считала, что любящий муж и должен быть таким.
 Война вошла в неё внезапно. 20-го июля она поняла, что беременна и они с мужем этому обрадовались. Последнее время свекровь всё чаще упрекала её в бездетности, а Михаил отмалчивался, поскольку уважал свою мать.
Всю ночь они говорили с мужем о рождении ребёнка, прикидывали, что нужно купить, на чём сэкономить, а потом он ей запретил ездить к матери на сельскохозяйственные работы, чему она была искренне рада. Когда по радио сообщили о начале войны, Мария запаниковала, у неё из рук валилось буквально всё, а Михаил съездил в деревню, быстро всё там продал и привёз к ней свою мать. «Тебе с ней будет лучше, чем одной» - спокойно объяснил он жене и ушёл на фронт.
Свекровь была женщиной строгой и молчаливой. От одного её взгляда Мария холодела и старалась ей во всём угодить. На фабрике Мария больше не работала, её сожгли, когда стало ясно, что немцы совсем близко. Старуха забрала все деньги, накопленные ими и увезла Марию в глухую деревню, где быстро купила дом, корову и кур.
Роды начались у неё в первую военную зиму. Рожала тяжело, но молча. Свекровь лупила её по щекам, но она так не разу не крикнув, родила крупного мальчика, которого назвала Анатолием. От отца ребёнка не было никаких известий.
После войны они вернулись в город и она стала разыскивать своего мужа. В военкомате её знали уже в лицо, но никаких утешительных сведений ей не сообщали. И только в 1947 году она узнала, что муж погиб на Белорусском фронте.
Она снова пошла работать, свекровь сидела с её сыном, на котором Мария сконцентрировала всю свою нерастраченную любовь.
Один раз её пригласили на новогодний праздник в дом культуры, она бы и не пошла, но ей сказали, что для детей работников там выдают подарки.
 Ах, как весело и красиво было там! Пары весело кружились по залу, кругом серпантин и конфетти, столы накрыты и заставлены едой и вином. Она не разу не бывала на таких праздниках. Держа в одной руке подарок для сына, а в другой бокал вина она раскачивалась в такт музыке и голова слегка кружилась.
«Давайте танцевать!»- сказал ей мужчина, в военной форме и она смущаясь вдруг согласилась. Как ей было хорошо!
После вечера он пошёл её провожать, захватив с собой со стола бутылку вина и яблоки. Они остановились около полуразрушенного дома и весело болтая, присели на ступеньки. Выпив вино и закусив яблоком они неожиданно стали целоваться, а чуть позже он овладел ею и ей было хорошо.
Придя домой глубокой ночью, Мария на цыпочках стала продвигаться к постели, когда её остановил голос старухи : «Курва ты!», злобно прошипела та. После этого она перестала общаться с невесткой. А через два дня случилось новое несчастье, её сын, её счастье, пробил себе голову, катаясь на санках с горы. Она, как раненный зверь металась по больнице и рыдала в голос проклиная себя, новогодний праздник и коварный склон горы у реки Великой.
Толика выписали, но усталый врач сказал ей, что его надо отпаивать козьим молоком, ребёнок потерял много крови. И тогда она, наступив на свою гордость, отправилась к старшей сестре.
Откуда в послевоенном, разрушенном городе можно было найти козье молоко? Она шла к Вере и страстно молилась, вымаливая прощение у умершего мужа и маленького сына.
Сестра встретила её радостно, предложила выпить, а потом вникнув в суть дела, предложила перетаскивать её картошку на вокзал, для продажи, а деньги обменивать на козье молоко в деревне, куда часто ездил её приятель. Мария сразу согласилась и вечерами они с Верой таскали картофель на вокзал. Толик всю зиму пил козье молоко и к весне поправился.
 Но видно мало молилась Мария Богу! Кто-то из «добрых» людей сообщил в соответствующие органы и её посадили за спекуляцию в тюрьму. Она чуть умом не повредилась, когда за ней пришли домой. «Бог шельму метит!»- прошептала ей старуха вслед.
 В тюрьме она просидела не долго, опять на помощь пришла старшая сестра. Вера с кем-то переговорила, кого-то напоила, кому-то денег дала и Марию через год выпустили.
 После этого она совсем замкнулась в себе, перестала вообще с кем-либо общаться. Однажды она встретила на улице того самого военного, он бросился к ней навстречу, стал целовать и руки и предложил стать его женой, но Мария вспомнив весь ужас в её жизни после новогоднего праздника, ответила ему отказом.
 Шли годы , Толик уже заканчивал школу, свекровь болела, но с ней не разговаривала, а она работала в две смены и ей едва хватало сил добраться до кровати.
 Перед самой смертью свекровь позвала её к себе и стала просить у неё прощение, Мария расчувствовалась, расплакалась и простила её. Тогда старуха сообщила ей, что это она «сообщила органам» о невестке-спекулянтке. Кровь отлила от лица женщины, с ненавистью смотрела она в лицо своей мучительницы и не удержавшись, прокляла её, плюнув в её сторону. На следующий день старуха умерла.
Шло время, Мария по-прежнему работала, но дома стало легче и свободней дышать. В гости из Ленинграда приезжала Шура, в начале с дочкой, а потом уже и с внучкой. Она радовалась их приездам, но вместе с ними к Вере не ходила. Она и сама не могла объяснить, причину, почему-то было просто стыдно.
Однажды от профсоюза ей выделили путёвку в санаторий, и она с радостью поехала. В тихом Подмосковье ей нравилось. Она гуляла, ходила в кино, участвовала в розыгрышах и викторинах и только одно её смущало, внутри шевелилось неясное чувство, что она что-то потеряла в жизни.
Гуляя по парку санатория, она встретила пожилого мужчину, который, почему-то показался ей знакомым. Он тоже очень пристально смотрел на неё. А спустя некоторое время она узнал в нём того самого военного, который был для неё «вестником горя». Они узнали друг друга и проговорили всю ночь. Он был дважды женат и оба неудачно, а она рассказала ему всё, что с ней произошло. Теперь они и днём и вечером гуляли вместе.
  В последнее время у учёных есть теория о том, что слово осязаемо и если человек, кому-то пожелал зла или сказал в сердцах проклятие, то к нему же это и вернётся, только вдвойне сильнее и страшнее.
 Телеграмма пришла рано утром: «Толик в беде». Мария рванулась на поезд и всю дорогу рыдала. В её мозгу представали картины одна страшнее другой. Выскочив на вокзале, она неслась до дому бегом. Дома сидел Толик бледный и осунувшийся. Она без сил опустилась на пол. «Жив, главное, жив…», крутилось у неё в голове. «Мама, я человека задавил. Меня в тюрьму посадят». Ей стало дурно. Сын забегал вокруг неё, стал брызгать воду в лицо пихать нашатырь под нос, и она пришла в себя.
История довольно банальная, чтобы выпендриться перед девчонками, они взяли машину у приятеля и случайно сбили пьяненького пешехода. Водительских прав конечно ни у кого не было и пострадавший, оказался в больнице с черепно-мозговой травмой.
 Мария взяла в руки новую шубу из чернобурки и пошла к Вере.
Дочь Веры работала секретарём в прокуратуре, её там любили за исполнительность и весёлость. Она была красивой женщиной и только в личной жизни иногда происходили сбои.
Вера молча выслушала сестру, взяла шубу « Не себе!», объяснила она и они пошли к Галине.
Через два дня Толика сверхсрочно забрали в армию, а пострадавшему дали денег и он забрал заявление.
Из санатория Марии пришла телеграмма о смерти отставного полковника, а через пол года она ехала на похороны Александры в Ленинград. Вера была уже там сидела на стуле и раскачиваясь причитала: «Ах ти тошно моё!!!» Маруся тоже плакала, но тихо. После похорон они вместе возвращались домой.
 Ехали всю дорогу молча и, только перед самым Псковом Вера спросила: «Маруська! За что ты меня всю жизнь не любишь? Или я, что плохого тебе сделала?»
«Беспутно ты живёшь Вера…»- ответила Мария и отвернулась. « Ах, ты, ****ь…», сказала Вера, хотела что – то добавить, но смолчала и пошла в тамбур.
 Через несколько лет на похоронах Марии, Вера стояла молча у могилы, а на поминках дала Толику денег. На девять и сорок дней на кладбище не пришла, пила дома с соседкой Дусей и искренне жалела Марию. Пьяно плакала, вытирая грязной рукой лицо и причитала : «Что ж так рано то, Марусь? А? Что ж ты так рано?…»


               



                Посвящается бабушке Саше, бабушке
                Марусе и бабушке Вере, моим псковским бабушкам.