Секрет их бессмертия

В коллекции «100 великих романов», которую затеяло составить издательство «Вече» , вышли первые три книги. Это романы «Собор Парижской Богоматери» Гюго, «Милый друг» Мопассана и «Жизнь Арсеньева» Ивана Бунина.
Невольно задаешься вопросом: почему именно эти романы вошли в «топ-сто» мировой литературы?
Бесспорно,  это литературные шедевры, но какими  критериями руководствовались составители коллекции, задумавшие украсить полку библиофила «лучшими из лучших».  Редакторы издательства «Вече» предлагают самим читателям составить этот список путем голосования на сайте 100 romanov. ru. Однако, пока идет выдвижение и голосование – уже существуют и издаются бесспорные претенденты на звание «великих». И здесь с выбором редакции не поспоришь.
Анонсировать бесспорную классику – занятие столь же бессмысленное, как утверждать, что земля круглая. Лет скажем 600-700 назад дебаты на эту тему могли завершиться кострами инквизиции, что реально случалось во Франции в конце XV-го столетия. Именно в это время разворачиваются драматические события в историческом, вернее даже историко-романтическом, а если уж следовать за рок-оперой «Нотр Дам де Пари» (либретто по роману Гюго) канадца Люка Пламондона  с неподражаемым Гару в образе Квазимодо, то даже скорее  мелодраматическом романе.
Виктор Гюго писал  исторический роман с аллюзиями в современный ему  19-й  век, но уже спустя столетие его «Нотр Дам» породил столько экранизаций и всякого рода «арт-римейков», что сегодня он затмил бы самых успешных дельцов Голливуда.
Впрочем свои миллионы они на «Соборе» наварили. Нам же в сухом остатке – достался великий роман о любви и  ненависти, верности и предательстве, которые  живы всегда и вечны, как безупречная готика Нотр-Дама.

С романом Мопассана «Милый друг» у меня связана личная история. В свое время я изложил ее в биографической новелле «Курортный сезон в Кампонгсаоме» http://www.proza.ru/2010/09/07/1023 , фрагмент из которой наберусь наглости процитировать.

«Вечером сидим в нашей каюте вместе со стюардессами Валей и Светой и бутылкой «Советского Шампанского» из посольской лавки в Пномпене. Ещё у нас коробка шоколада и элегическое настроение у меня и паршивое у Пашки. Сломал я оператору возможный роман со Светой.
Валентина села справа от меня ближе к иллюминатору. А ведь наверняка уже слышала про мой афронт. Знает ведь, что не приобнять мне с этой стороны дальневосточную ладушку. После хлороформа подташнивает. Но продолжаю мужественно травить байки из жизни останкинских коридоров, где артистов, известных на всю страну, было пруд пруди.
Однако соловья баснями не кормят. Девушки прощаются. Паша идёт провожать их и прогуляться по пирсу.
Остаюсь один в отсутствие любви и водки. 

В судовой библиотеке встречаю девушку Н.
Она слегка краснеет.
- Вам почитать?
- Да, если есть «Милый друг» Мопассана.
- Сейчас…
Как всё же мило она краснеет. И такая хорошенькая. Словно и не случилось того, что случилось.

А плечо всё ещё ноет. Лежу на левом боку. Читаю Мопассана.

«Был один из тех летних вечеров, когда в Париже не хватает воздуха.
Город, жаркий, как парильня, казалось, задыхался и истекал потом. Гранитные пасти сточных труб распространяли зловоние; из подвальных этажей, из низких кухонных окон несся отвратительный запах помоев и прокисшего соуса.
Швейцары, сняв пиджаки, верхом на соломенных стульях покуривали у ворот; мимо них, со шляпами в руках, еле передвигая ноги, брели прохожие.
Дойдя до бульвара, Жорж Дюруа снова остановился в нерешительности.
Его тянуло на Елисейские поля, в Булонский лес - подышать среди деревьев
свежим воздухом. Но он испытывал и другое желание - желание встречи с
женщиной".

Оставшиеся три дня нашего "курортного сезона" в Кампогсаоме  мы крутились как белки в колесе. Отсняли около километра «Кодака». Истратили почти весь запас киноплёнки. Сюжеты потом получились отменные.

За иллюминатором хлещет дождь. «Орлова» поскрипывает бортом о причал.
Мы собираемся в Пномпень.
Языком я ощущаю, что-то торчащее в десне. На «Орловой» вода в каютах отфильтрованная, дезинфицированная. Пальцами вытаскиваю два последних осколка корня, после чего ополаскиваю рот остатками коньяка, который мы вчера распили с доком Женей.

Вы думаете, я его после выплюнул?».
 
Наверное, у каждого из читателей есть какие-то ассоциации, связанные если не с журналистикой, то с иными поворотами романа «Милый друг», который таинственным образом сохранил свою моральную и политическую  актуальность, как в прошлом, так уже и в нынешнем столетии.

И, наконец, третья книга коллекции - «Жизнь Арсеньева» Ивана Бунина. В этом романе, являющемся, по определению Владислава Ходасевича, «автобиографией вымышленного лица», запечатлены многие факты и подробности из жизни самого Бунина.
По мнению Олега Михайлова,  замечательного прозаика и одного из биографов Ивана Бунина этот роман —  «путешествие души» героя-поэта, остро воспринимающего все явления, звуки, краски мира.
Роман Бунина не просто входит в ряд художественных автобиографий о жизни русского мелкопоместного дворянства — он, по словам Олега Михайлова, «замыкает» цикл, начатый Сергеем Аксаковым («Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука») и Львом Толстым («Детство», «Отрочество», «Юность»).
Мы знаем Бунина больше как рассказчика. Его «Темные аллеи» и по сей день непревзойденная никем планка лирического рассказа.
Фактически «Жизнь Арсеньева» - единственный роман писателя и поэта.
Но бесспорно, оставшийся книгой на все времена.