Северная ведьма кн. 2. Гл. 27. Посвящение

 
    Заснул Виктор Павлович не сразу. И, хотя, постель была удобной, вокруг стояла тишина, оставленный в приемной включенным торшер придавал обстановке видимость уюта и покоя, заснул не сразу. Закрывал глаза и вновь переживал все события прошедших двух дней. Улетал в прошлое, восстанавливал, казалось бы, уже забытые действия, разговоры, анализировал. Заснул с мыслью, что лучшим вариантом дальнейшей жизни будет спокойствие и попытка начать жить по новым правилам. Все, действительно, говорило о том, что жизнь меняется, меняется кардинально и надолго, если не навсегда.

   Проснулся рано. Прямо за окнами стояли старые раскидистые липы, ветви тяжелыми лапами нависали до уровня подоконника. Ночью прошел лёгкий летний дождик, листья глянцево поблескивали и вздрагивали от падающих капель с верхних веток. Закончился дождь  недавно, было пасмурно, но уже достаточно светло. Виктор Павлович спустил ноги с кровати, спать уже не хотелось. Пошел в ванную, постоял под теплым душем, окончательно взбодрился. Оделся и вышел в коридор. Девушка за столом была та же. Она оторвалась от чтения книги и глянула в сторону Виктора Павловича. «Как спали?» сказала негромко, но он услышал. «Спасибо». Подошел к столу и невольно заглянул в книгу. На страницах увидел графики и короткие тексты, явно не литературного содержания.

-   Учитесь?
    Девушка кивнула.
-   Где здесь близко можно выпить кофе?
-   Если хотите прогуляться, то метров двести, за аркой на улице лотки. Там все есть. Но не советую. Да и рано еще. Они всю ночь торгуют, а под утро засыпают. Лучше идите в номер, а я принесу вам кофе. Бутерброды принести?..., а потом прогуляетесь.

-   Бутерброды не надо. Вчерашние остались.
   Виктор Павлович кивнул и вернулся в номер. Девушка пришла быстро, бутерброды принесла свежие, вчерашние забрала.
-   Будете уходить, телефон берите с собой, - она кивнула на лежащий на столе сотовый телефон, который оставил Герман, - номер я знаю. А мой, если что, - она взяла трубку и нажатием кнопки показала номер.
   Кофе выпил, но результат оказался обратным, захотелось посидеть, расслабится. Одним словом, прогулка откладывалась. Включил негромко новости по телевизору, сел на диван, потом закинул ноги и задремал. Спал не больше получаса, но встал окончательно бодрым и с хорошим настроением. Вышел в коридор, девушка на месте.
 
-   Как мне позвонить в Ростов-на-Дону? На домашний телефон.
-   У вас в номере зеленый телефон. Через семерку. Дальше гудок, код города и ваш номер.
   Наталья ответила быстро.
-   Ты что, у телефона сидела?
-   Да, можно и так сказать. Витя, мне с утра уже два раза позвонили, поинтересовались, сколько у меня акций и что я за них хочу.
-   Они грубят тебе, угрожают?
-   Нет. У меня даже складывается впечатление, что они надо мной насмехаются. Противно.
-   Наташа, ничего не бойся, меня сын заверил, что никто тебя пальцем не тронет. Раз он так говорит, значит, отвечает за свои слова. Значит, владеет ситуацией.

-   Ты не поверишь, Витя, но я ничего не боюсь.
-   Наташа, я, по-видимому, задержусь. Ты как?
-   Если надо…, конечно задерживайся. Если надо.
-   Ты как-то неуверенно сказала. Если скажешь, я сейчас же вылечу.
-   Виктор, прекрати. Все в порядке. Тем более, что тебе надо задержаться. Это ведь не шутки. Надо, значит – надо. Да, чуть не забыла. Вчера, уже поздно вечером звонил отец Вениамин. Когда узнал, что ты в Москву улетел, даже обрадовался. Вот…, погоди…, сейчас я тебе телефон продиктую. Он просил тебя позвонить. Он тоже в Москве.

   Виктор Павлович записал телефон, попрощался с Натальей и, положив трубку, задумался. Что скажет отцу Вениамину, если заговорит с ним сейчас по телефону? А почему нет? Никто его не заставит откровенничать, говорить обо всем. А с другой стороны, отец Вениамин для него за последние годы самый задушевный собеседник. И набрал номер. Долго шли длинные гудки, потом трубку подняли и старческий голос спросил:
-   Вам кого, мил человек?
-   Отца Вениамина.
   В трубке покашляли, подышали, потом голос спросил:
-   А как о вас сказать? Отец Вениамин работает с книгами, не любит, чтобы его отрывали.
-   Скажите – Мороз.
-   Как? Мороз? Так и сказать?
-   Да.
-   Мил человек, вы знаете…, вы перезвоните через пять минут, а он подойдет. А то я пока дойду, да пока он придет…, хорошо?

-   Хорошо, - и Виктор Павлович положил трубку.
   Позвонил, строго по часам через пять минут. Трубку сразу же поднял отец Вениамин. Голос радостный, начал извиняться за то, что заставил перезванивать.
-   Да оставьте, отец Вениамин. Вот, случилось неожиданно встретиться, а мы будем время терять на политесы.
-   Знаете, я бы не против и лично встретиться, Виктор Павлович, да вы, видимо, заняты, по неотложным делам в Москве?
-   Отчего же. Я свободен. Вот именно сейчас и часов до двух свободен буду.
-   Так в чем дело? Я тоже пару тройку часов готов вырвать из своего трудового дня. Благое дело. Вы где?

-   Не знаю.
-   Вона как! А как же это может быть?
-   Не волнуйтесь, отец Вениамин, сейчас узнаю. Не кладите трубку, я быстро.
   Выглянул в коридор. За столом сидел мужчина средних лет в штатском, но по прямой спине чувствовался человек военный. Тем более костюм у него был цвета старой шинели, а галстук зеленый, военного образца. Мужчина доброжелательно посмотрел на Виктора Павловича.
-   Вы что-то хотите?
   Виктор Павлович подошел к столу.
-    Мне надо встретиться с человеком, а я даже не знаю, где я.
   Мужчина не выразил ни тени удивления.
-   Ближайшая станция метро «Библиотека Ленина». Этого достаточно?
-   Конечно. Спасибо.
   Виктор Павлович поспешил к себе в номер.
-   У меня рядом библиотека имени Ленина. Знаете?

-   Батенька вы мой! Да я ведь рядом. Давайте на ступеньках и встретимся. Я там буду через…, через десять минут. Не спешите, если что, я подожду.
   Пришли одновременно. Шли навстречу друг другу, разведя руки еще издалека, но поздоровались сдержанно, хотя и обеими руками. Отец Вениамин был в легком летнем подряснике, с непокрытой головой. Оба не скрывали, что рады встрече.
-   Ох, отец Вениамин, а вам на пользу нынешние времена, по-видимому. Гладкий, розовощекий, очень даже симпатичный священник. Не сравнить с тем, кого я лет десять назад в самолете встретил.
-   Как будто комплимент сказали, а мне стыдно. Времена-то тяжелые, а я гладкий. Эк вы меня! Да я не обижаюсь – священник дернул Виктора Павловича за рукав, - вы правы. Много сидячей работы. Мало двигаюсь. А служба?..., ну что служба, на ногах, бывает сутками, но движений-то мало. Это всех нас, священников, касается. Не будем же мы в спортзал ходить. Как-то не сложилось на Руси такой практики. Ну, ладно, Виктор Павлович, я вижу, что вы больше меня расстроились от сказанного. Забудьте. Где бы нам присесть?
   Оглянулись по сторонам.

-   А пошли ко мы в Александровский сад? Там всегда свободную скамейку найти можно.
-   Это далеко? Мне бы не хотелось далеко уходить, у меня встреча сегодня у себя в номере гостиницы.
-   А в какой это вы гостинице?
   Они уже шагали в сторону парка.
-   Понятия не имею, - улыбнулся Виктор Павлович, - я даже названия улицы не заметил.
-   Что это вы какой-то тайной окутаны? Я сразу удивился, когда вы сказали, что не знаете, где находитесь.

-   Да, вот так обстоятельства складываются. Я вам сразу скажу, что приехал к сыну, Герману за помощью. Или за советом. Он ведь у меня работает где-то там, - Виктор глазами показал наверх.
-   А что случилось?
   Виктор Павлович рассказал. Но рассказал так, будто с иронией к случившемуся относится. Сам себе удивился.
-   Добрались, значит? И до вас добрались? А я думал, что таких, как вы, они не сломят. А-йя-яй! И что же теперь будет? Помогут вам здесь?
-   Не помогут, сам себе помогу.
-   Да вы-то человек сильный. Я знаю. А людей-то они, людей, у вас же уйма народу работает. Я в курсе, у  нас, в Гусевском районе, вы же знаете, много заводиков и заводов стекольных. Разоряются! – хлопнул священник себя по бокам, - люди бедствуют.
   Скамейку свободную нашли. Сухую. Сели. Несмотря на то, что это был самый центр столицы, здесь под кремлевскими стенами стояла тишина. Даже слышно было, как листва в кронах деревьев шумит. И все еще срывались с листьев капли ночного дождя.
 
-   То, что рад видеть вас, это естественно. Но ведь у меня есть и веская причина искать встречи с вами, Виктор Павлович, - священник хитро улыбнулся, - и не удивляйтесь. Я книжный человек. Читаю много. Мно-ого, - он махнул рукой, - так вот. После нашей  с вами встречи в Гусь-Хрустальном, помните, да? Вот, после той очень интересной беседы, я стал, - он перекрестился, - грех на душу брать, читать всю научную литературу о нашем русском севере. Я имею в виду древность, археологию, анализы артефактов.
 
   Отец Вениамин вновь перекрестился.
-   Очень далеко в глубины веков начала наша наука заглядывать. А я ведь, в свое время, удивился, когда вы сказали определение – «арии». И, представьте себе, читаю труды уважаемого русского историка и лингвиста Городцова, простите, запамятовал его имя отчество, об идее единства истоков народной культуры славян и ариев. Эко! – он поднял указательный палец, - а труд его знаете, как называется? Если не ошибаюсь, "Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве".

-   Рад за вас, отец Вениамин, а Городцова, тоже, если не ошибаюсь, имя отчество Василий Алексеевич. И был он последние годы профессором исторического факультета МГУ. Одни книги мы с вами читаем. Замечательно!
-   Да. Так к чему я разговор-то веду. Вы меня так заинтриговали своей темой, что я добрался до священных книг индийцев – Веды, и иранцев – Авесте. Вона, как! И я, православный священник читаю всё это язычество, и оторваться не могу! В том числе читаю ученых, анализирующих эти древние книги. И они приходят к выводу, представьте себе, родина предков индоиранцев, тоесть ариев,  находилась у нас, на севере!

   Отец Вениамин будто отстранился, отодвинулся на скамейке от Виктора Павловича, чтобы лучше рассмотреть эффект, произведенный на собеседника своими словами.
-   Вы меня не удивили, отец Вениамин, я это уже прошел. Если брать наших русских исследователей, то могу добавить, что еще в XIX веке о значительной близости славянской и ведической мифологии писал Александр Николаевич Афанасьев, который придавал огромное значение схождениям в мифологических сюжетах и обрядовой практике у восточных славян и древних народов, ведов, населявших Русский север. Да. Этими исследованиями, естественно, занимались и индийские ученые,  которые пришли к выводу, ошеломившему их современников: родина предков индоиранцев, ариев находилась на севере Европы, где-то около Полярного круга. Вот вам и Гиперборея! Приехали. И поверьте, я этим всерьёз занимаюсь.
 
   Собеседники долго обсуждали тему истоков цивилизаций с севера, где-то соглашаясь с доводами другого, где-то нет. Прошло уже более часа, как в кармане Виктора Павловича запищал, зачирикал телефон. Отец Вениамин шутливо нахмурился.
-   И до вас добралась бесовская цивилизация?
-   Да? – приложил к уху трубку Виктор Павлович.
   Звонил Герман. Спросил, где отец находится, потому что они в гостинице и им сказали, что постоялец вышел. Виктор Павлович объяснил Герману, что они в Александровском саду и, если надо, он немедленно вернется. После короткой паузы Герман сказал, чтобы отец сидел на месте, а они сейчас к нему подойдут.
-   Сейчас Герман подойдет, - сообщил Виктор Павлович отцу Вениамину.
-  Замечательно. Я его, можно сказать, много лет не видел. Очень, очень рад буду поздороваться. А потом я уйду. Я же понимаю, что вы не напрасно сюда приехали, у вас дела.

-   Успеете. Не спешите. Когда еще увидимся.
-   Когда же я результаты вашего труда, - сделал ударение на «вашего», - увижу? Вы уже что-то пишете?
-   Систематизирую, - улыбнулся Виктор Павлович, - мне, дилетанту, негоже с сырой темой на страницах серьёзных появляться.
-   Да, да, - покивал священник, - сейчас кто ни попади, пишут что хотят. А у нас народ доверчивый, напечатанному на бумаге сразу верят и, естественно, голову ломают после – кто же прав? А на историческую тему? Сколько откровенной напраслины уже написано, - священник взялся за голову, - кто это потом разгребать, опровергать будет? Не знаю. Вам обязательно надо связь держать с академией наук. Постарайтесь туда проникнуть. Хотя…, - махнул рукой, - там своих умников достаточно. О! - тронул за колено Виктора Павловича, показал ему за спину, - это к вам идут?

   Виктор обернулся. По аллее шел Герман с высоким мужчиной в белой полотняной паре. На голове мужчины, очень непривычно для Москвы, надвинутая на глаза соломенная шляпа, в руках трость. И только когда они подошли ближе, Виктор Павлович узнал в мужчине того самого степного лекаря, с которым он провел звездную ночь, с рассказами и видениями. И который очень напоминал ему Берко.
-   Не ожидали? - еще на подходе громко протрубил великан.
   Все друг с другом поздоровались за руку. Здороваясь со священником, великан обратился к нему:
-   Здравствуйте, отец Вениамин.
-   Вы знаете меня? – удивился священник, при этом внимательно всматриваясь в великана.
-   Наслышан. Много чего о вас слышал. Хорошего, - уточнил.
-   Спасибо, - осторожно ответил священник.
-   Па, - Герман присел на скамейку, на которой до этого сидели Виктор Павлович со священником, - тебе надо поговорить с Игнатом Арсеньевичем.
    Священник заторопился прощаться. Но, уже отойдя на несколько шагов, он вдруг вернулся, подошел близко к великану и, держа в руках наперсный крест, спросил тихо:
-   Это у вас икона Пресвятой Богородицы, с темным ликом?
-   Да, есть у меня список с иконы Казанской Божией Матери семнадцатого века.
-   Семнадцатого? Как же он к вам попал?

-   Из рук иконописца, - просто, как естественное, произнес великан, -  Степаном его звали. Он из школы Успенского собора. Слышали?
-   Я православный священник. Зачем вы со мной так?
Великан нахмурился, помолчал, глядя в сторону, и тихо сказал отцу Вениамину:
-   Отец Вениамин, подумайте как-нибудь о связи времен. Вы вот, любознательный священник, «Веды» читаете. Известно из Библии, что колыбель Иисуса почтили своим присутствием волхвы-ведуны, но не уточняется, откуда они пришли и кто они такие. Да? Не знали?  Или умолчали? Вот, таким образом обрывается связь времен.

    Священник замер, глядя в глаза великану. Потом кивнул, тихо сказал «храни вас Господь» и, повернувшись, мелким шагом пошел в сторону, откуда они с Виктором Павловичем пришли. Крестясь, три раза повторил «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного». Сказав «Аминь», оглянулся. Виктор Павлович с великаном уходили в одну сторону, а Герман шел в сторону площади. А отец Вениамин подумал: «Ну, хорошо, он все что угодно мог сказать, но голос, речь, на каком диалекте он говорит!? Как он говорит!? Это просто так не изобразишь».

   Виктор Павлович с Берко шли к гостинице, в которой остановился Мороз. Пора уже прямо сказать, что это был Берко.
-   Мы сейчас же летим в Ростов. Билеты заказаны, во Внуково нас отвезут. Время до минут рассчитано. Почему? Я скажу. Нам завтра надо быть у меня, дома, в степи. Подробности я тебе, Виктор, расскажу после. Доверься мне.
-   Как я вам могу не довериться.

-   Рассказывать о том, что у вас на заводе происходит не стоит. Я в курсе. Если и готов тебя послушать, то только из любопытства. Любопытно, как ты на события реагируешь.
   Виктор повел плечами.
-   Тогда я не буду никак рассказывать.
-   Вот это мне нравится, морепроходец. Море не забываешь?
-   Невозможно.
-   О чем бы я с тобой поговорил, так это о твоем интересе к истории.
   Виктор быстро собрал свой небогатый багаж, дежурный пожелал им счастливого пути, а у тротуара их ждал серебристый «Volvo». Во Внуково быстро прошли на регистрацию, и скоро их ТУ-154 набирал высоту над зеленым бархатом лесов Подмосковья. Попутчики оказались неразговорчивыми, общение на исторические темы быстро закончилось, так и не начавшись. В Ростове Виктор позвонил из автомата домой. Берко посоветовал ему не говорить жене о своем месте пребывания, а завтра пообещать быть дома. И в очередной раз успокоил, сказав, что с семьёй Виктора ничего произойти плохого не может.

-   Постарайся эту уверенность передать и жене.
    Виктор пожал плечами.
-   Я бы предпочел сам отвечать за безопасность своих близких.
-   Я же не говорю тебе, что у дверей твоей квартиры выставлена охрана. Я просто заверяю тебя, что ничего плохого для твоих близких произойти не может. Что же ты такой гордый! Позволь и другим позаботиться о безопасности тебя и твоих близких.

-   А что, такая опасность возможна?
-   Сейчас такие неспокойные времена, - уклончиво, улыбнувшись, ответил Берко.
    Наталья и на этот раз ответила быстро.
-   Витька, милый мой, хороший, как ты там? Скоро вернешься?
-   Натуля, завтра буду дома, - вопросительно глянул на стоящего рядом Берко, - к вечеру, да, к вечеру буду дома. У тебя все в порядке?
-   У меня всё отлично. Приедешь – расскажу. Целую.
-   Ну-ну, я тоже тебя целую - удивился Виктор, - до завтра.
-   Пошли, - позвал Берко на выход их аэровокзала.
 
   Но, пройдя вдоль здания, они вновь вышли на летное поле и направились к стоящему на краю небольшому легкомоторному самолету. Пилот сидел на своем месте. Виктор ни о чем не расспрашивал Берко, он уже не удивлялся оперативности, которая окружала его последние сутки. Уселись в мягкие, удобные кресла, больше напоминавшие автомобильные, и самолетик чихнул и, покатил по аэродрому в сторону взлетной полосы. Слышно было, что пилот поддерживает связь с диспетчерской. Буквально минуту самолетик постоял на боковой полосе, потом легко вырулил на взлетную и, недолго пробежав по бетону, взмыл в небо.
 
-   Мы сядем в Заветном? – повернувшись к Берко прокричал Виктор.
-   Нет, - Берко отрицательно покачал указательным пальцем, - мы сядем рядом с моим домом, - и улыбнулся.
    Сразу после взлета самолет оказался среди сначала редкими, потом все более плотных массивов облаков, горами вздымающимися на пути. Земля внизу, в редких окнах-просветах зеленела яркими квадратами, постепенно превратившимися в сплошное зеленое море, расчерченное редкими дорогами, в узелках и пересечениях которых лежали горки разбросанных кубиков домов. Самолетик играючи облетал наиболее тяжелые темные горы облаков, чертил крыльями по их растрепанным бокам, и тогда его бросало во все стороны, как в море шлюпку. Наконец он снизился и полетел почти над землей. Виктор Павлович скорее догадался, чем увидел, что летят они сквозь сплошную стену дождя. Серебристый диск винта не пропускал капли воды к стеклам кабины, но по-особому заблестели крылья самолета, и потемнела внизу земля.
 
-   В такой день всегда погода портится. А тучи, снег или дождь, это уж обязательно,- прокричал в ухо Виктору Берко и, почему-то засмеялся.
-   В какой день? – не понял Виктор.
-   Скоро все узнаешь.
   Самолетик покатился по земле, свернул от своей посадочной линии и, как земное транспортное средство покатился к стоящим в стороне воротам. Виктор узнал «точку», на которой гостил у степного лекаря.
-   Игнат Арсеньевич, так вы еще здесь живете?
-   А куда я денусь? У меня здесь дел хватает. Пошли, - он пожал руку летчику и открыл дверь.

   Двигатель не останавливался, винт вращался, и корпус самолета подрагивал. Виктор Павлович тоже пожал руку летчику, поблагодарил и спрыгнул на землю. Стоило им отойти от самолета, как тот прибавил оборотов и покатился в поле. И скоро он уже слился с низкими облаками, видимый только сигнальным проблесковым огоньком. Дождик моросил не по-летнему, тучи обложили небо вкруговую до горизонта. Мужчины побежали к дому. А на пороге стояла та же женщина, которую запомнил Виктор Павлович после того, своего вынужденного визита. Ему даже показалось, что одета она в те же одежды, которые были на ней в тот памятный день. «Будто и не уезжал я отсюда. Будто вчера это было» подумал.
-   Да, скорёхонько ко дому-то добежали. Прям с неба упали, - женщина всплеснула руками, и жестами пригласила в дом.

   Зашли в дом и мужчины уселись на лавку, стоящую вдоль стены.
-   У вашей жены, сдается мне, поморский говор. Да и ваша речь, Игнат Арсеньевич, - Виктор Павлович повертел в воздухе ладонью, - что-то мне напоминает
-   Олюшко владеет несколькими языками северных народов, включая диалекты. А что касается диалекта, на котором она говорит, то это только осколки настоящей речи. Это «помОрска говОря». Слышал? Поморска говоря — это язык древних былин, песен и сказок, язык празднеств и быта  поморского народа: онежан, мезенцев, пинежан, каргопольцев, шенкурян и всех наших земляков, не забывших свои родовые корни. А Олюшко, когда надо, на чистом литературном языке говорит. На русском. Еще на том, на котором в девятнадцатом веке говорили.

-   Слышу, слышу, оговариваете хозяйку, - Олюшко вошла в комнату. Она несла в руках миску с вареной картошкой, от которой шел пар, -  прошу к столу, гости залетные. Я думаю, что у вас с утра крошки во рту не было.
   Сели за стол. Ели сыр, зелень, вареные яйца и картошку. Запивали квасом. Квас резкий, холодный, с целым букетом ароматов, раньше Виктору не знакомых.
-   Что, решили? Пойдете? - спросила хозяйка.
   Виктор понял, что вопрос не к нему обращен. Но интересно было, куда это они решили идти, на ночь глядя. А хозяин долго посмотрел на Виктора и кивнул.

-   Будем считать, что решили.
-   Дождь не помеха? – попробовал пошутить Виктор.
-   А что дождь? Дождь – это хорошо, - серьёзно ответил хозяин.
-   Я могу предположить, что тоже в каком-то мероприятии участвую? - продолжил шутить Виктор, - а могу узнать – в каком? Куда это мы идем?
   Хозяйка сделала удивленное лицо и глянула на Игната Арсеньевича.
-   Я ничего ему не говорил, - пожал тот плечами, - а что говорить-то? Придем на место – сам все поймет, такое дело не объяснишь, словами не расскажешь. Давай, Виктор, отдохнем часок и отправимся в поле. Ты не волнуйся, все будет хорошо.
   Они сидели за столом, за тем, за которым Виктор здесь уже сиживал лет пять назад. Хозяйка потихоньку убралась и присела рядом с гостем.
 
-   Он молчит, и пусть молчит, - она кивнула в сторону хозяина, - он мудрый у меня и считает, что все всё понимают, так же, как и он - без слов. Не сердись, - тронула через стол руку Берко, - шучу я. А с тобой, моряк, поговорим, пока минута свободна. Ты на слово «моряк» не удивляйся. Я запомнила. А человек, что в море не год прожил, на всю оставшуюся жизнь моряк. «Кто на море не бывал, тот и горя не видал, а кто побудет, тот никогда не забудет», - сказала давно слышанную Виктором поговорку.

   Сейчас Виктор смог рассмотреть эту удивительную женщину, которая когда-то вместе с сидящим рядом великаном вылечили его. Удивительное лицо было у этой женщины. Чуть скуластое, выдававшее в женщине дочь северных племен, с прекрасной молодой кожей, на нем рыжей искрой вспыхивали раскосые большие глаза старой мудрой волчицы. Густые черные волосы стягивала повязь с редким бисером. И в чем одета она была, Виктор Павлович теперь рассмотрел. На ней была блуза-рубаха с широкими присборенными рукавами простой небеленой ткани и сарафан, отороченный лентой с орнаментом. На сарафане не было пояса, был он свободный с широкой с множеством сборок юбкой, отчего силуэт женщины прошлый раз показался Виктору Павловичу в неярком свете бесформенным, и помешал определить её возраст. Теперь Виктор Павлович не дал бы ей больше сорока с небольшим лет. И только речь и глаза выдавали в ней возраст, о котором он мог только предполагать.

-   Я хотела тебе сказать, что судьба в свое время привела тебя на север. В заполярные земли русские. Это не случайно. Русский север – это особое место на земле. Русский Север – эти земли никогда не топтали орды завоевателей, его свободный и гордый народ в большинстве своем не знал крепостного гнета.
   Говоря это, женщина смотрела прямо в глаза Виктору Павловичу, говорила тихо, но ясно и проникновенно.

-   Именно там сохранились в чистоте и неприкосновенности древнейшие песни, сказки, были. Понимаешь? Именно там, по мнению людей, заинтересованных в познании своей истории, сохранились такие архаические обряды, ритуалы и традиции, которые древнее древнегреческих, о которых наши дети читают в учебниках. Они древнее описанных в древнеиндийских "книгах знаний" - Ведах, самом древнем памятнике культуры.

-   Я много думаю об этом, - тихо сказал Виктор Павлович.
-   Вот и хорошо. И ещё. Перед тем, как вы уйдете, я прочитаю тебе немного Лермонтова. Ты эти стихи, конечно знаешь. Но, послушай.
   Олюшко встала с лавки, приложила правую руку к груди и стала декламировать. Говорила негромко, но так выразительно и красиво, будто это была её собственная речь, идущая от сердца и души. И не было в этом никакой позы, никакой искусственной торжественности. Было очень естественно и убедительно.

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю…,

   Она замолчала, вздохнула и продолжила, глядя на Виктора Павловича:

… за что, не знаю сам -
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее подобные морям…
 
   Замолчала и села. Будто молитву прочитала. Берко все это время, молча, смотрел перед собой и согласно покачивал головой, будто кивал каждой строке стихотворения.
    Конечно, Виктор Павлович знал эти стихи Лермонтова, но сейчас он услышал их совсем в необычной обстановке, и воспринял их так, как не понимал никогда. Странно, подумал он, живем, суетимся, погрязшие в своих хлопотах больших и малых, и не вспоминаем, что в далеком детстве, когда ты ходил в школу - эти стихи тебе читала учительница седая и добрая, послевоенная учительница. Она читала их для того, чтобы яснее была нам дорога жизненная, она учила нас простым и ясным вещам. Есть мы, и есть наша Родина. Читала так же проникновенно, как сейчас прочитала их женщина, живущая одиноко с мужем в донской степи. А я только сейчас понял истинный смысл того, что хотел сказать поэт. Помолчали. Потом встал Берко.

-   Олюшко, ты переодень его, а я пойду лошадку запрягу.
   Переодевать Виктора Павловича не пришлось, хозяйка дала ему с собой дождевик с капюшоном военного образца. Хотя, сказала, что дождь заканчивается, а дождевик пригодится, чтобы было что подстелить. Сказала, что придется на сырую землю садиться. Виктор Павлович всё усмехался про себя, мол, замучили своими загадками. Недолго собирались и уже скоро качались на рессорах двухместной тележки уже знакомой Виктору Павловичу по прошлому приезду. Стемнело быстро, потому, что небо было затянуто тучами. А уже через полчаса езды небо стало проясняться, сначала заблестели первые звезды, потом выглянула полная луна и наконец, будто по мановению волшебной палочки засиял звездами весь небосвод от горизонта до горизонта. Дождевая роса сверкала на траве, вспыхивая искрами в лучах яркой полной луны.
      
-   Сказка! – не удержался Виктор Павлович.
-   Да. Ночь такая.
-   Какая ночь?
-   Особенная ночь. В такую ночь человек говорит с Богами. В такую ночь открывается скрытое, останавливается время, и прошлое с будущим происходит одновременно, а человеку открываются знания.
-   Какому человеку? Любому?
-   Нет. Только тому, кто готов к этому и кто сможет увидеть это. Но этого никогда не увидит тот, кому опасно давать знания.  Понимаешь?

   Виктор Павлович молчал, он боялся даже кивнуть, потому, что почувствовал - сейчас он может, действительно, прикоснуться к чему-то, что и пугало его и влекло.
-   Вы считаете, что я увижу?
-   Думаю – да, - твердо сказал Берко.
   Лошадка замедлила свой бег и перешла на шаг, потом медленный шаг и, наконец, остановилась. При этом, Виктор Павлович заметил, Берко не трогал вожжи и не произнес ни слова.

   В открытом поле, где кругом по горизонту не увидишь ни кустика, ни деревца, под невысоким, не более двух метров высотой курганом лежит камень-останец. Большой, более пяти метров в диаметре. Холм почти скрывает его от глаз. И только залысины на траве открывают поросшие мохом плоскости камня. Он один здесь. Вокруг нет ни одного, даже маленького камешка. В центре на этом камне стоит сторож – каменная баба. В островерхой шапке, с плоскими обвисшими грудями и сцепленными под животом руками. Замерла и стоит так, видимо, уже много веков. Виктор Павлович увидел её не сразу, хотя тележка остановилась в нескольких метрах от кургана. Он в это время рассматривал небо. Оно уже сияло всеми ночными огнями, а Млечный путь и высоко забравшаяся над горизонтом полная луна серебрили все вокруг волшебным светом. Берко спрыгнул с тележки и бросил вожжи на поручни.

-  Приехали.
   И Виктор Павлович сразу увидел и Бабу и курган. Увидел потому, что она была со стороны Берко, а сейчас сразу и открылась. И замер, очарованный магической картиной. Черной тенью, силуэтом подсвеченным лунным светом лежала она на карте звездного неба, колосом возвышалась она над полем. Ночь, тишина и статуя – символ власти над временем, ошеломили его. Он медленно, не отрывая взгляда от Бабы, сошел с тележки и замер перед ней.

-   Поднимайся наверх и садись спиной к её лицу. Я отъеду, но буду здесь, рядом.
-   Зачем? – растерянно спросил Виктор Павлович, потом кивнул, - хорошо.
   Уже поднимаясь по склону, оглянулся.
-   И долго мне сидеть?
   Он скорее почувствовал, чем увидел или услышал - великан усмехнулся. Потом, не поднимаясь в тележку, Берко тронул вожжи, и лошадь шагнула в темноту. И уже из темноты послышалось:
-   Иди. Остальное сам поймешь.

   Виктор Мороз поднялся на курган и, невольно, оглянулся по сторонам. Он уже стоял спиной к степной хозяйке и видел один только купол звездного неба. Ничего вокруг, ни поля, ни тележки, на которой приехал, ни каменной хозяйки – только звездный купол, живой и мерцающий не только над головой, но вокруг. Оглянулся. Каменный идол навис над ним, но никакой тревоги это у Виктора не вызывало. Он бросил на землю у подножья принесенный  с собой плащ и сел на него, как советовал Берко – спиной к камню. Звенящая тишина окутала его. Никогда в жизни не ощущал он ничего подобного. Он вытянул ноги, и это движение его туфлей по траве вызвало такой оглушительный шум, будто он glissando на басовых клавишах исполнил. «И что я здесь высижу?» подумал. Сидел некоторое время прямо, потом отклонился и привалился спиной к камню.
 
   Сначала ничего, кроме ощущения камня за спиной не было. Прошло некоторое время, и камень стал теплым и мягким. Не мягким в полном смысле этого слова, а будто живым. Виктор не стал на этом сосредотачиваться. До этого он смотрел прямо перед собой и будто ждал чего-то. А сейчас поднял чуть голову, тронувшись ею о камень, и смотрел чуть вверх. Ему видна была часть купола неба с зенитом. Моряк непроизвольно определил знакомые созвездия, а главное – Полярную звезду, и незаметно, не давая себе отчета, когда это началось, вдруг увидел вращение всего купола звездного вокруг оси, которая проходила между ним и Полярной звездой. Будто время ускорило бег, и открылась ему тайна мироздания. Он видел вращение, движение звезд по кругу и вместе с тем все оставалось на местах. Вращалась и стремительно летела в бесконечность Земля, и он чувствовал это стремительное движение. И сама земля под ним вдруг оказалась живой, будто дышала она, будто двигались далеко в глубине под ним какие-то пласты, какие-то необъяснимые силы, и сама земля посылала наверх благодатное, окутывающее все на её поверхности и сберегающее тепло. И почувствовал всем своим враз ставшим безграничным сознанием все живое на земле, каждую травинку.

 Почувствовал чайку, парящую над ледяными полями с горячим, бьющимся сердцем, и старого лося, прорывающегося сквозь чащу. И ударил в ноздри не ему, а лосю густой запах леса, а Он, Человек, это почувствовал и понял намерение зверя. И понял сразу всю стаю волков, преследующих лося, и слышащих густой запах лосиного пота и выдыхаемого широкими ноздрями воздуха. Он не отдавал себе отчета, как он мог одновременно слышать, видеть и понимать все живое на Земле. Но это происходило, и он воспринимал это естественно и не пытался задумываться над этим. Ощущение себя, как частицы этой летящей в звездном пространстве планеты пришло к нему и никогда уже не покинет. Всё гармонично взаимосвязано, а он необходимое звено в общей цепочке. Он появился как необходимое составляющее целого и исчезнет, когда выполнит свою роль.  Это тоже навсегда останется в нем.

   Не сразу осознал это, но в какой-то момент почувствовал, что на его плечи легли каменные руки степной бабы. Руки были тяжелыми, но тяжести он не чувствовал. Теперь руки будто повернули его, как бы приглашая глянуть в сторону. Он глянул. Рядом, на непонятном расстоянии, то ли сидела, то ли парила в воздухе женщина. Но поза её говорила о том, что она сидит. Сидит, как сидели всегда в русских деревнях русские женщины – прямо, вытянув вперед и чуть разбросав в стороны ноги и положив на них усталые руки. Что-то знакомое показалось ему в облике женщины. Черные одежды непонятного в темноте покроя, капюшон, чуть откинутый с головы. Седая, серебристая прядь в черных, густых волосах. И безграничной доброты взгляд, делавший весь облик её прекрасным. «Это Мать наша», вдруг неосознанно понял он. Я всегда знал, что она существует, и она всегда помогала мне. «В ней все русские женщины-матери». Он хотел вскочить и подбежать к ней, припасть губами к подолу её. Но сил не было, он не ощущал тела своего. А она улыбнулась ему и заговорила. Голос её грудной, мягкий и, казалось, негромкий поплыл над степью.

«Я рада тебе».
   Она говорила и замолкала и вновь говорила. А он слушал и понимал, что ответ не нужен. Она все понимает сама.
«Это хорошо, что в такое смутное время ты пришел сюда».
«Теперь ты узнаешь, кто ты и зачем пришел на эту землю».
«Рядом с тобой люди, которые призваны вести наш народ к свету».
«Это очень долгий путь, наполненный испытаниями и преградами».
«Только преодолевая их, мы создадим прекрасную жизнь на земле, заслуженную и выстраданную нашим народом».

«Ты тоже прошел испытания. Испытание непростой профессией, морем, испытание властью над людьми и испытание, - она улыбнулась, - любовью».
«Ты думаешь этого мало? Этого достаточно, чтобы понять человека. Даже одного из этих испытаний, - она вновь улыбнулась, расправила руками невидимые складки на одежде покрывающей ноги, - достаточно, чтобы дать оценку человеку».
«Берко», - она глянула в сторону.

  И Виктор увидел стоящего рядом с ней великана. И не смог ни обратить внимание на то, что странно одет был человек, приехавший с ним сюда. На великане была длинная шуба с безгранично огромным воротником и высокая шапка.  «Боярин» мелькнула мысль. Великан почтительно поклонился женщине.
«Теперь ты все можешь ему рассказать».
   Женщина сказала и махнула рукой.

   Тележка качается на рессорах, Виктор Павлович дремлет. Вернее он чувствует, что дремал, а сейчас он просыпается. Светает. Они едут прямо на разгорающийся рассвет. Какие краски, оказывается, могут быть в степи. Небо над степью в момент рассвета может быть не менее красиво, чем над морем, над горами или лесами. Все дело во влажности атмосферы, в разнообразии слоев разной влажности, температуры и прозрачности. Это уже Виктор Павлович рассуждает. Он скосил глаза. Рядом задумчивый Берко, в руках у него отпущенные вожжи, шляпа надвинута на глаза.

-   Как вы себя чувствуете, Виктор Павлович? – не поворачиваясь и не поднимая глаз.
-   Прекрасно, - отвечает Виктор и вдруг все вспоминает.
   Он оглядывается. Вокруг бескрайнее поле и ничего на горизонте. Нет за спиной кургана со степной бабой и нет ничего впереди. Значит, они уже давно уехали с места, где были ночью, и еще далеко до точки, где живет Берко. Еще он вспоминает.

-   Вы мне что-то должны рассказать?
   Берко усмехнулся, чуть тронул вожжи, и лошадка прибавила шагу.
-   Должен? Пусть будет – должен.
-  Игнат Арсеньевич, не обижайтесь, я оговорился. А что это мне показалось, что вы в боярском облачении были?
   Берко шутливо толкнул плечом Виктора.
-   Ты проснулся? Вот и хорошо. Боярин, говоришь? Мало ли, что могло тебе присниться.

   Виктор Павлович с сомнением посмотрел на Берко. Тот улыбался.
-   Хорошо, - согласился Виктор Павлович, - пусть будет – приснился. И все-таки?
-   Ну, чтож. У нас как раз дороги на разговор хватит. Так вот. То, что произошло с тобой, называется «посвящение». Согласен?
   Виктор кивнул.
-   Было это или приснилось тебе, тебе и судить. Поэтому о том, что ты почувствовал, что ты понял, мы говорить не будем. Это твое личное. Об этом ты будешь много думать, из этого будешь делать выводы, этим будешь руководствоваться в жизни.
   Проехали какое-то время молча. Тележка покачивалась, четкий, чуть сплюснутый диск солнца полностью поднялся над горизонтом и уже не ярко, но слепил глаза. Степь наполнялась звуками. Это проснувшиеся птицы, жители этих мест, начинали новый день, и с разных сторон и в вышине слышались писки, свист и трели.

-   Скажу тебе вот что. Хотелось бы, чтобы ты вынес из произошедшего этой ночью основное – ты, как и все живое, пришел на эту землю с конкретным заданием, - Берко говорил с шутливыми интонациями, - ты уже прошел часть пути. Делом твоей последующей жизни будет история. Как наука, - он со значением поднял указательный палец, - то, что с тобой происходит сейчас, и та информация, которую ты последнее время получаешь, должна была указать тебе на вызывающее большое сожаление и мешающее дальнейшему развитию обстоятельство - у нашего народа богатейшая, но несправедливо забытая история. Твоя жизнь должна быть посвящена восстановлению справедливости.
 
-   Но кто позволил этой несправедливости, лжи торжествовать?
-  У тебя, возникнет необходимость в изучении всех религий, которым привержены народы наших территорий. Все религии имеют одну общую основу: борьбу добра и зла. Это неоспоримый факт в существовании жизни на земле. Хотя, то, что я тебе говорю, тебе хорошо известно. Так ведь? Но мы возьмем это утверждение за основу наших дальнейших рассуждений. Все мы в начале жизни, или на каком-то её этапе выбираем одну из сторон. Кто-то бессознательно, кто-то осознанно. Так формируются две противоборствующие стороны. Мы называем это светлой и темной силой. И путь развития человечества происходит, хотим мы этого или не хотим, в процессе борьбы этих сил. Определение «развитие», конечно, сказано мной с большой натяжкой. Иногда это просто выживание. И длиться эти процессы могут годами, даже веками. Но ни на мгновение не прекращается борьба.

   Он повернулся в Виктору Павловичу с серьёзным лицом.
-    Мы с тобой так и не поговорили о том, как ты относишься к происходящему в стране. Ответь, пожалуйста, как можно четче, определеннее.
-   Трудный вопрос, - Виктор Павлович помолчал, прищурившись на диск солнца, - ведь если совсем честно - то смятение. Иначе не приехал бы я в Москву, не искал бы встречу с сыном. Я ведь понимаю, что он в центре событий, что у него информация из первоисточника. А смятение? В основном это, конечно, от неожиданности. Я, по-видимому, недооценивал происходящее вокруг моего завода. Мне казалось, что форма собственности, такая, как «акционерное общество закрытого типа» охраняет нас от посягательств. Но когда в этом участвуют и работники администрации, то уже никакие законы не действуют. И уверенность, что все должно быть честно, по закону, разбивается о цинизм…, и полное отсутствие морали. Во всяком случае, я еще не понял, как надо жить в этих новых условиях.

-   Мораль, нравственность. Утеря именно этих моральных ценностей в истории человека приводила к падениям государств и империй, сбрасывала с престолов тиранов и диктаторов.
-   Так почему же мы сейчас это допускаем?
-   Кто это мы? А скажи мне, как ты относишься к предыдущему времени, скажем, к «развитому социализму»? – Берко не стал скрывать усмешки.
-  Как? Во первых, я до конца, до последнего не выходил из рядов компартии. И, видите, не стыжусь об этом говорить. Во вторых у меня были постоянные и тесные контакты с руководством областной и городской партийных организаций. Одним словом, я все видел, все понимал. Тем более, у меня родственник был не последним человеком в руководстве обкома партии. Это, правда, отдельная и неприятная история.

-   Не надо. Я все знаю.
-   Странно. Тогда почему вы меня расспрашиваете? Если вам все известно.
-   Мне известен ход событий, и люди в них участвующие. Но я не могу заглянуть в душу каждому. Поэтому мне и интересно твое отношение к происходящему.  Итак. Развитой социализм.
-  Я уже сказал, что я все видел. А видел я, что провозглашаемые лозунги и действительность, практически на всех уровнях, расходились до противоположности.  Больше всего меня убивала лож. Но лозунги! – Виктор Павлович повысил голос, - идеи, и цели то были правильными?!

-   Идеи…, лозунги…, за всем этим давно уже скрывалась мещанская, обывательская алчность и зависть, и стремление к лёгким деньгам и вещам. И в первую очередь это демонстрировали вожди, идеологи этих самых идей. Как ты говоришь – на всех уровнях. Чего стоит одно только желание догнать и перегнать Америку. В чем? Вот…, сейчас погонимся.
-   Странно. Меня учили, что за капитализмом следует социализм, за которым непременно должен наступить коммунизм. Почему же мы возвращаемся назад?

-   У тебя самого есть на это ответ?
-   Есть, - с горечью кивнул Виктор Павлович. Но на этот раз я хотел бы от вас услышать, в чем причина такого кульбита.
-   Хорошо. Отвечу. Ты же не будешь отрицать, что последние годы, да что там годы – десятилетия, на каждой кухне обсуждалась несостоятельность строя. Особенно преуспели в этом интеллектуалы разных мастей. Даже техническая интеллигенция в курилках институтов и лабораториях рассуждала о прикладной науке и рыночном отношении к этой науке. Капитализм уже давно считали признаком и условием цивилизованности. Именно поэтому то, что происходит сейчас, не может по-другому происходить. Никого не устраивает сейчас диктатура одной партии. Послушай, чего хотят толпы митингующих. Они хотят де-мо-кратии! И они её получили. Именно в том виде, в котором они этого хотели. А хотели они анархии. Только признаться себе в этом не могли.

   Берко опять перешел на иронический тон.
-   Ты извини, что я так упрощенно о таких, казалось бы серьёзных вещах. Но у нас же с тобой не научная дискуссия. Согласен? Хорошо. То, что стране нужны были изменения – это очевидно. То, что власть одной партии митингующие снесли – тоже очевидно. И кому она досталась? Кто в этот момент мог подхватить выброшенную на площадь власть. Только те, кто ловчее, циничнее, жестче, в конце концов. И никакой в этой ситуации демократии быть не может. В такой ситуации, в ситуации митингов и площадей, демократия невозможна. Демократия в том виде, в каком её видят идеалисты. Такая демократия, как и коммунизм – утопия.

-   А партии, объявившие себя демократическими?
-   Вывеска, как и всякая вывеска, должна быть привлекательной. Им просто нужна власть.
-   Для чего?
   Берко повернулся к Виктору Павловичу и с улыбкой поглядел на него, как бы убеждаясь, что тот надежно сидит.
-   Чтобы передать её в руки тем, кто мечтает о власти над всем миром. Этот мечтатель собирает демократию по крохам. Но собирает!
 
-   Загадками говорите?
-   Это не загадки. Это конспирология. Я не буду сейчас углубляться в объяснение этого определения. Пройдет время, ты сам столкнешься с необходимостью разобраться в этом. И разберешься. Вот тогда мы и поговорим. Тогда нам будет необходимо разобраться в этом вопросе. А сейчас должно произойти всё, чему необходимо произойти.
Впереди на горизонте показались строения. Подъезжали к жилищу Игната Арсеньевича. Возница придержал вожжами разбежавшуюся лошадь. Видимо не все еще было сказано.

-   Я не должен тебя учить или что-то разъяснять, ко всему ты придешь сам.  Это наш закон. Мы всячески будем помогать тебе. Если ты обратил внимание, мы ничего не рассказывали тебе и ничему не учили - мы показывали. Но вот что я тебе все-таки скажу: будь внимательным при пользовании словом «демократия». Или «либерализм». Те, кто назовут себя так, не просто лукавят, они коварно лгут. И не стоит ждать, что они озабочены духовным подъемом народа. Их цель – возбуждение в массах самых низменных инстинктов, поощрение порока и жадности, тупыми, алчными массами легче управлять.  Мы еще в полной мере почувствуем на себе законы «рынка» и рыночных отношений. Экономика станет аморальной. Основной задачей её будет не создание материальных благ, а получение прибыли, как самоцель.

-   Но почему я слышу это от вас, Игнат Арсеньевич. Ведь, насколько я понимаю, вы владеете знаниями, которые позволяют влиять как-то на происходящее.
-   В чем ты прав, морепроходец, так это в том, что мы владеем знаниями. Именно поэтому все будет происходить так, как должно. Мы не идеалисты и прекрасно понимаем, что можно создать условия и поставить сейчас во главе страны мудрого правителя. Но мы так же понимаем, что огромные массы нашего народа жаждут ими придуманного в течение последних десятилетий идеального капитализма, со свободами и изобилием. Готовым, понимаешь?

-   Да, так и есть. Я, мне кажется, начинаю понимать, что вы скажете дальше. Вы считаете, что люди сами должны понять, что они хотят, и что могут.
-   В точку. А в нужный, соответствующий времени и ситуации момент во власть будут приходить те руководители, которые выведут страну на путь развития.
-   Развитее, говорите? После всего сказанного?
-   Именно развития, Виктор Павлович! И не смейте сомневаться. Надеюсь, вы поверите, что возможность заглядывать в прошлое, говорит о том, что мы видим и будущее.

   Замолчали и несколько минут ехали молча. Уже на подъезде к воротам Виктор Павлович нарушил молчание.
-   Вы считаете, что заниматься историей сейчас самое время?
-   Критически необходимо сейчас этим заниматься. Последние годы и, тем более, в последующие, в связи со свободой слова и информации, росла, и будет расти плотность информации и качество промывание мозгов. Она вырастет в разы. А история станет инструментом этого самого промывания мозгов. Тебе отводится место на острие борьбы. Лёгкой жизни не жди, - улыбнулся и обнял за плечи Виктора Павловича.

-   Но вы же понимаете, что я дилетант, и ничего, кроме желания пока на вооружении не имею.
-   Во первых не приуменьшай свои способности и возможности, а мы гарантируем тебе помощь. У тебя появится возможность слушать лекции по истории и археологии в Ростовском государственном университете. И люди, которые окажутся тебе хорошими помощниками, тоже найдутся.
   Через несколько часов тот же самолетик, что доставил его к Берко, нес его на своих крыльях в Ростов.

Продолжение    http://www.proza.ru/2015/12/28/549