Дым воспоминаний

Однажды, спустя тысячи лет.

***

Одиночество - самая тяжкая ноша для человека. Натянуто улыбаться вечером, а утром просыпаться в холодном поту, потому что темные, вязкие, как жвачка, сны, снова пленили, опутали полусумасшедший разум.

Я знала одну девчонку, теперь уже женщину, которая умирала от тоскливого желания узнать, что такое любовь. А ведь был человек, который ее любил, да только она на него не смотрела.

С чего начать рассказ?

Знаете, она не умела быть одна...

***

Мы не виделись четыре года, а мерещится, что четыре тысячилетия. Мы встретили друг друга на вокзале, не спрашивая кто куда едет. Она узнала меня по походке - я узнала по чуть-ссутуленным плечам и тоскливым зеленым глазам.

Да, про ее глаза надо говорить отдельно.

Говорят, что глаза - зеркало души. Банальная фраза, но к ней она относится самым непосредственным образом. Ее глаза меняют цвет, каждый раз, как изменяется ее настроение.

Если она влюблена и мечтает - глаза становятся пронзительно голубыми.

Если ей очень тоскливо, то глаза принимают цвет дождливого неба.

Бывает, что она впадает в некое подобие депрессии, тогда в глазах появляются желтые прожилки, словно оттенок сумасшедствия.

А сейчас глаза болезненно зеленые, значит она плакала. Плакала горько и отчаянно, словно в последний раз.

***

Затертое прокуренное, вокзальное кафе, что имеет какой-то особый дух полупьяных рассказов. В таких вот забегаловках, где готовят чебуреки и прочих предшественников смерти от отравления, стены словно замазаны маслом. И обои непременно серо-голубые или противно желтые, до отвращения сальные.

И мы пришли в одно из таких кафе, непоняв в чем их отличия. И заказали кофе, наплевав на желудок. Кому он по-сути нужен, этот желудок?

Я сказала мы заказали, но нет, кофе купила я, и принесла его я, в то время, как моя старая подруга, с которой не виделись четыре тысячелетия, отстраненно, совершенно слепыми глазами рассматривала пожухлые желтые стены.

Мы молчали.
Я пила кофе - она лихорадочно сжимала раскаленную пластмассу.

И молчать с ней было странно, словно с каждой секундой погружался в темное озеро с зелено-синей водой.

Она смотрела на меня долго, исподлобья, пронзительно-недоверчиво. Смотрела, как когда-то в раннем детстве. Будто увидела впервые.

– Почему люди курят? Для чего? - режуще-громко спросила она, выпалив вопрос на одном вздохе.

- А ты куришь? - тихо, почти шепотом, я.

- Да.

Молча встав из-за стола, я направилась к кассе.

- Только с вишней или кофе. Электронные. - крикнула она вслед, думая, что я не знаю ее предпочтений.

И купив две сигареты, хоть сама и не курю, я по-инерции закинула их в свою сумку. Сумку, по-женски бездонную.

- А зачем ты куришь? - отстраненно спросила подругу.

- Хочется. - Буркнула она исподлобья, сложив в замок тонкие пальцы.

А я рылась в чертовой сумке. Черная дыра, не иначе.

Девушки, у которых в сумке царит порядок и легко можно найти всё, что нужно, однозначно не с нашей планеты. Они могут быть с Марса или Венеры. Они, скорее всего, одиноки. И заняться им нечем, только лишь сумкой и ее содержимым.

– Ну вот ты и ответила. Люди курят, потому что хотят. Их успокаивает молочный дым в легких. - Я злилась на сумку, про себя активно использовала ненормативную лексику, но ей ответить была обязана.

- Так просто... - Задумчиво протянула она, отхлебнув кофе. И глаза начали менять цвет на серо-голубой.

– Все серьёзные вещи делаются просто. - Ведь сумки тоже делаются просто, но женщин до добра не доводят.

– Курить – это серьёзно? – она морщит нос и смотрит чуть-прищурившись, словно хочет засмеяться.

– Возможно, – сдерживаю желание перевернуть сумку и высыпать всё на потрескавшийся стол. – Люди вообще курят по разным причинам. Иногда это потери, а иногда юношеская глупость.
Сигарета вываливается на стол. И она стремительно ее хватает.

Кому-то легче, когда куришь. Самовнушение, конечно; но самовнушение – штука страшная.

И она курит, думая, что дым избавит от тоски.

– И легче тебе правда становится? – и ее глаза, блестят из-под полуприкрытых ресниц.

И глаза теперь серые, а сквозь серое проглядывают ярко-зеленые прожилки. Все же она сильно плакала.

- Я не хочу жить. - Она самозабвенно выдыхает дым. - И я курю. Дым помогает... Не знаю как.

– Даже не думай об этом, – я смотрю в окно, зная, что она ничего с собой не сделает. Без причины не слелает, – Просто каждый мечтает о чем-то своем. Я не о шизофрении, Алиса. Я о том, что у кого-то много несбывшихся надежд. И этот кто-то - ты. Поэтому и куришь. Когда куришь, то мерещится далекое счастье.

– А что видишь ты? – она заинтересованно смотрит мне в глаза.

– Я? – подношу электронку к губам и затягиваюсь. – Я, моя родная, вижу только дым. Потому что не люблю открывать свою душу. Даже самой себе.

- А я вижу прошлое. И воспоминания меня съедают. Изнутри. - затягивается слишком сильно, а потом кашляет, давясь дымом.

- Расскажи. - сжимаю ее руку.

- Да. Тебе скажу. Ты хоть поймешь, если и не поможешь.

***

И она начала говорить, рассказывать, чуть заикаясь, иногда до боли сжимая мою руку.

***

У него были волосы цвета колосистой пшеницы и глаза, что прозрачнее самого чистого источника. Она встретила его случайно, на улице, зимой.

Она бежала за автобусом, в котором осталась ее сумка, а он, как истинные джентльмен, побежал вместе с ней, догнал транспорт и с улыбкой отдал совершенно растерянной ей пропажу.

Казалось бы - судьба! Но не тут-то было. Для него - она стала сумасшедшей любовью. Для нее он - просто другом.

Она всегда хотела быть любимой, всегда хотела полюбить, но почему-то в упор не видела человека, который ее искренне боготворил. Ее нельзя было назвать красавицей - обычная девочка, с несколько мальчуковой фигурой. А он, такой красивый и неиспорченный обществом, до безумия влюбился в нее. Такую резкую и хмурую, такую молчаливую.

И была в их жизни тихая, молчаливая трагедия. Она искала любви, а потом, отчаявшись, шла к нему и пила мятный чай, а он любви не искал, потому что уже нашел, хоть и безответную. Он поил ее чаем, утешал. Любой бы воспользовался слабостью девушки, но его помыслы были еще чище родниковых глаз.

Но у трагедии всегда есть конец. Смертельно-печальный.


***
Однажды, в большой компании, играя в карты, она встретила его. Ничего примечательного. Светлые, какие-то серо-мышиные волосы, небольшие зеленые глаза, тонковатые губы, но при этом сильный, веселый характер. Он играл на гитаре и пед, смотря ей в глаза, заманивая в сети, как змея маленькую птицу. И может ничего бы и не было, если бы... Он передал гитару парню, чьи глаза были чище горного источника, а тот, на свою беду, заиграл старинный романс. Медодия лилась из-под тонких, длинных, полупрозрачных, музыкальных пальцев, зачаровывая слушателей.

И тогда зеленоглазый змей пригласил на танец девчонку, что так ждала любви. И как только она вложила свою ладонь в его сильную руку, так сразу провалилась в бемпамятную любовь. Любовь так болезненно напоминающую сон.

***



Почему болезненно? Потому что любить оказалось не приторно-сладко, а терпко-больно.

***

- Алиса? - прошептала я, - Так что же случилось дальше?

- А дальше... Все в дыму. - И она вскинула на меня зеленые, с сумасшедшими , желтыми прожилками глаза.

***

И, кажется, были Новогодние праздники и в колледже проводили праздник для четвертого, выпускного курса.

И змей, у которого такая притворно-искренняя улыбка, пришел по ее приглашению, хоть она и не ждала.

И жадные губы грубо накрыли ее, удивленно раскрытые губы, и девчонка совершенно обо всем забыла. Попытка к размышлению, к обдуманности была, но ей так отчаянно хотелось быть любимой...

Нет. Не думать. Думать нельзя. Она запретила себе думать. Думать больно.

И чтобы не думать, она отвечала его поцелуям с двойным напором.

А парень с чистым взором стоял в стороне, печально смотрев на глупую, жаждущую любви девчонку.

В нашей душе есть что-то такое, что непреодолимо влечет нас к безумию. Каждый, кто смотрит вниз с края крыши высокого здания, чувствует хотя бы слабое болезненное желание спрыгнуть вниз.

И ее поступок был равносилен полету смерти. Она словно прыгнула вниз с крыши, когда поддавшись безумию, шла за ним в пустой кабинет с диваном. Шла, цепляясь за его рубашку тонкими пальцами, боясь, что если вспомнит как дышать, то мысли овладеют ей вновь.

Она шла, спотыкалась, летела навстречу безумию, думая что это любовь. Летела, как мотылек на огонь, думающий, что это солнце.

Она сошла с ума, забыла о рассудке, в желании быть любимой.

- Я люблю тебя, - шептал он, неискренне, покрывая поцелуями девичьи плечи, отливающие золотом в свете ламп.

И сильные юношеские пальцы путались в пепельных волосах, утопая, словно в горной реке.

Они обезумели, не иначе. Это так же ясно, как и то, что в женской сумке порядка не бывает.

Ей тогда впервые захотелось курить, сигареты со вкусом кофе.

Свет дрожал, гдя на двух людей, падающих в бездну. Людей,у которых не должно быть надежды на будущее.

- Скажи мне, что это не сон, -Сказала она ему.

- А разве что-то было? - зло засмеялся он. - Я просто играл, девочка


***

Покой.

 Каждому нужен душевный покой.

***

- А что дальше? - я не смотрю в ее глаза , потому что знаю, что они почти желтые.

- Залет. Комично, правда? - она зло смеется, смеется над самой собой, а потом вырывает сигарету.

- И где ребенок? - спокойно, как и всегда, спрашиваю подругу, которую увидела впервые за воображаемых четыре тысячи лет.

- Нету! Неееетууу. - она хохочет громко, и смех похож на плач. Плач, истерику, невменяемость.

- Сама? - за окном проходит женщина с маленькой, наверное двухгодовалой, девчушкой. Девчонка, закутанная в детскую шубейку, напоминает обиженного, переевшего, но очень любимого хомячка.

Даже хомяков любят больше, чем людей.

- Да какой там сама! - она опять затягивается, глубоко до тошноты. - Ну, знаешь, мать, связи, договорилась.

- И как же ты?

- Ушла из дома. - выплевывает она слова.

- Куда?

- На крышу многоэтажки. - ее смех совершенно режет уши.

Люди сходя с ума совсем не в одиночку. Безумные забирают с собой всех, кто слышал их смех.

- А потом?

- Потом....

***
Вы когда-нибудь стояли на крыше 20этажки во время проливного дождя? Нет?

А она стояла. В разорванной ее собственными руками рубашке, с растрепанными волосами и совершенно мертвыми глазами. Глаза были какого-то странного, грязного, безжизненного цвета, словно заплыли мутной пеленой, как черное грозовое небо тучами.

Она стояла на самом краю, сдерживаемая лишь жутким ветром, что остервенело лупил ее в грудь.

Она не плакала. Слезы кончились когда-то давно, где-то тысячу лет назад.

И растоптанная любовь девчонки была бы так смешна, если бы не была так серьезна.

Глаза, подернутые печатью смерти уставились вниз. Двадцать этажей - 60 метров над уровнем, по которому ходит человек.

Она чуть покачнулась - голова кружилась от нестерпимой высоты.

Нет. Она не совершала самоубийства. Самоубийство совершают живые. А она умерла там, в белой палате, куда ее доставили по просьбе матери.

Тучи все сгущались, норовясь раздавить качающуюся на ветру фигуру.

Ей нужно было сделать шаг. В пропасть, в бездну, в никуда. Умереть в полете от разрыва сердца или от недостатка кислорода провалиться в обморок. Но она точно знала, что не отключится и, упав, вечную секунду будет слушать и чувствовать, как ее тело расшибалось в лепешку.

Она не боялась смерти - боялась боли. Потому что душа была мертва, а тело все еще дышало.

Шаг. В вечное беспамянство.

Оторвав ногу от железной крыши, она закрыла глаза и...

- Алиса... - он не кричал, не истерил, лишь спокойно, нежно произнес ее имя, словно она и не стояла на крыше, словно не была мертва. - Алиса, я принес тебе кофе.

Он говорил так мягко, так.. по-настоящему, что она, поддавшись его голосу, отошла от смертоносного для легких края. Отошла и сразу оказалась в кольце его рук.

Они пили кофе под проливным дождем, гудел ветер, и капли больно хлестали по лицам.

Неожиданно, он взял ее руку в свою, поднес к губам, а потом посмотрел на нее чистыми, родниковыми глазами так, что что-то внутри нее шевельнулось, екнуло. Это начало биться казалось бы окаменевшее сердце.

- Я в глазах твоих утону, можно? - И голубые глаза смотрели по-настоящему влюбленно. Он весь был до ломаты настоящий.

- З-зачем? - заикаясь спросила она, настороженно глядя в чистые глаза, почти ангела, не человека.

- Ведь в глазах твоих утонуть - счастье. - Он заливисто засмеялся, а потом прикоснулся губами к ее сине-розовым, начавшим оживать, губам.

- Можно. Утони. - она смотрела на него с испуганной надеждой, - Ты меня любишь?

- Я люблю твою душу, потому что она нежна, а ты так глупа. - И длинные пальцы трепетно гладили ее по щеке.

- Значит и я тебя полюблю. Я ведь глупая. - девушка улыбнулась, почти как он. Болезненно живо.

Он вскочил, принялся танцевать, балансируя на краю крыши, потом нагнулся, поцеловал ее в ледяную щеку.

Счастливые моменты не могут быть настолько реальными. Поэтому-то люди и бояться безграничного счастья.

Когда он принялся танцевать по крыше дальше, отдаваясь чувству с юношеским азартом - что-то екнуло, дернулось в ожившем сердце.

Ветер все нарастал и нарастал, разрывая уши своим гулом.

А потом... Ветер сорвал полупроржавешую железку, рванул лист крыши.

Парень не удержался. Он медленно, как во сне, съехал к краю и упал в объятия лютого ветра.

- Помни меня! Я вернусь! Вернусь к тебе. - услышала она предсмертный вопль, разрезавший вой ветра и монотонную песнь дождя.

***

Она не плакала, молчала. Слезы она израсходовала давно, когда была юна душой. Ее тонкие губы посинели, а лицо от напряжения пошло желтоватыми пятнами.

- Вот, видишь, какая я катастрофически везучая. - она говорила с насмешкой. Смеясь и плача над своей судьбой.

Человеку больно - лучше пропускать его слова мимо ушей.

- А куда теперь? - кофе кончился - сигареты она выкурила.

- Мне дали работу. В Калининграде. - Отмахнулась она, пожав плечами, - Я не могу вернуться и простить мать. Проще уехать куда подальше.

Молчание затянулось, а чем закончить разговор мы не знали.

- Девушки, можно с вами познакомиться? - раздался бархатный голос около моего уха.

И подняв глаза, я увидела ...

У него были волосы цвета колосистой пшеницы и глаза, что прозрачнее самого чистого источника. И улыбка такая, какая бывает лишь у чистых, невинных детей.

- Моя подруга в вашем распоряжении. - мой голос звучал хрипло, надломленно, словно голос старухи.

- Девушка. - замялся парень.

Алиса вскинула зеленые глаза с желтыми прожилками. Замолчала. Глаза стремительно меняли цвет, становясь зелено-голубыми. И, главное, из них исчезли желтые, сумасшедшие прожилки.

- Ты пришел... Вернулся.. - прошептала она и,вскочив, уткнулась ему в грудь.

Парень непонимающе взглянул на меня - я пожала плечами, взяла сумку и направилась к выходу.

***

На улице была холодная зима. Из привокзального кафе выходила молодая пара, с двух сторон держа за руки очень шустрого пацаненка.

Девушка обернулась, будто почувствовав мой взгляд. У нее были спокойные светло-голубые глаза.

***

- Почему ты так улыбаешься? - спросил мой спутник, по совместительству молодой человек.

- Потому что она нашла покой. Нашла покой, не окутанный сигаретным дымом. - медленно протянула в ответ.

- Все-то твоя философия! - Фыркнул он, - Пошли, а то опоздаем на поезд.

- Пошли..