Граф

               
     - Грегуар ! - Капризным голосом проворковал граф Невзоров и отодвинул чуть в сторону бородинскую бугульму. - Где мой утренний кафэ нуар ? Несите его скорее, непременно несите прямиком в дортуар.
     Грегуар Свинадзе, эфиопствующий и потный меринос в очках и буденовке, изогнувшись полевой лилией, томно цокал по тротуару серебряным копытцем, пошлой рукой зажав кофейник, молочник и невнятный кумар, торопясь исполнить желание графа. Бугульма крякнула. Граф нахмурился. Грегуар Свинадзе прибыл. А я засмеялся.
     Товарищ  Маузер попросил слова. Собравшиеся на дагестанскую маевку рабочие, сбившись в плотный комок, шевеля напряженными усами и скрюченными пальцами, стуча сапогами, проклиная самодержавный стиль правления и предстоящие выборы президента США, злобствующего демократа или клеветнического республиканца - пока неясно, темно и смутно, но время, оно, понимаешь, покажет и не ждет, мимикой обсудили просьбу и, придя к парадоксальному, но от того не менее гениальному выводу, что сегодня поздно, а завтра никогда не наступит, бросились на телеграф. Граф Невзоров был уже там, заняв кабинет председателя комитета рабочих и матросских депутатов телеграфа, телетайпа и телефакса всей Телепни и окрестностей самовольным десантом, марш-броском, абхазским самоходом, попивал кофе и занудливо шпынял Грегуара Свинадзе бородинской бугульмой, щекочась прихотливым предплечьем, возбуждая грозную мужественность и теребя проколотый сосок, украшенный кольцом Нибелунгов. Рабочие прянули. Граф жамкнул. Грегуар Свинадзе поверил. А я засмеялся.
     Мистресс Перу, матерая и суровая аматерка, матюрка дней моих суровых, тюркоязычная и с бровями, приподняла колокольчик,зябко трезвонящий в безвоздушном пространстве предчувствий и ожиданий, острым язычком облизнула его язык, щелкнула пальчиком по полированной поверхности торца, на которой виднелись тени неизбежных разочарований, склонив головку, послушала трепетящий и тонко-комариный звук и только тут выдохнула :
     - Вот оно.
     Товарищ Маузер клацнул. Рабочие оглянулись, переглянулись, вывернув шеи и карманы, обследовали собственную идентичность, убедились в профнепригодности и предательстве интересов и подступили к графу. Тот лежал на столе председателя, накинув полу шинели на курчавую шевелюру Грегуара Свинадзе, сноровисто шевелящегося и жарко дышащего в пах графа, затянутый чертовой кожей коричневых чикчиров с алыми леерами, помахивая, вальяжно и небрежно, бородинской бугульмой, сочной, дерзкой, еще вчера жирной, но сегодня сутулой и смурной, а назавтра, кто знает, может, и не будет никакой бугульмы, мутирует голубушка наша,оборотится сызранью или ворванью и не докажешь. Рабочие порскнули. Граф пырснул. Грегуар Свинадзе пукнул. А я засмеялся.
     Мистресс Перу шагнула навстречу. Товарищ Маузер не поверил и отвернулся, мушкой на восток, где ночные самураи в саманных пищеблоках уже варили наваристую пищу, грели походный чай, перекликаясь закопченными голосами упорных долгоносых водоплавающих, этим несложным образом сводя пограничных граничеров с ума и с бела света, как копеечку, грошик малый, доллар фальшивый из тех еще, чеченских, авизо, длинных и опасных. Мы все знали. Но не все. И не всегда. Так, изредка. Постными днями прохаживаясь туда, сюда и отсюда граф Невзоров не просто знал, ведал, потому, посмеивался, покуривал трубочку, помахивал веточкой, ласково приголубливал Грегуара Свинадзе, не допуская, однако, до более решительных решений, скалил зубы в тоскливые лица рабочих, не забывая выбивать дурь из его головы, готовой украситься пейсами по случаю, усами по обмену и бородой по образу и подобию бородинской бугульмы. Рабочие осознали. Граф отъехал. Грегуар Свинадзе забыл. Мистресс Перу - это мистресс Перу. А я засмеялся.