Лишний

     Москва. Конечная. Вагоны замерли,  раздёрнув  двери - створки. И тотчас  сотни ног  зашаркали и застучали, как будто самосвал посыпал по асфальту щебень.
   Путь справа   свободен и  отделяет  нашу платформу от соседней;  и по той, сию минуту безлюдной платформе, спешно ковыляет  рыжий пёс на трёх лапах. Одна передняя висит как тряпка и  шаркает асфальт. Он явно кого-то высматривает на нашей платформе. Бегает то вперёд, то назад. Подбежал к самому краю. Перед ним глубокий специальный ров, на дне которого блестит безукоризненно прямая сталь. Нет, здесь и на четырёх ногах не перепрыгнуть. Зорко следит за толпой. Вытягивает шею,  ловит запахи. И вдруг!  учуял или углядел.  И весь «заулыбался». Пушистый хвост отчаянно работает и тонкий- тонкий свист струит из пасти: « Я здесь, я жду,  ну погоди же!» Но с нашей платформы, где ,якобы , мелькнул хозяин, ни ответа, ни привета. Все чужие, все спешат…
      И всю вину за невстречу пёс берёт на себя. Изо всех сил он похромал  в обход платформ,  чтобы  успеть наперерез у входа на вокзал. Спешит на трёх ногах и волочит четвёртую. Доковылял. У самой двери на вокзал остановился. На  морде беспокойств. Нет его. Толпа редеет, перрон пустеет. Ещё минуту или две глаза его умоляют:  « Ну покажись, ну покажись…» Потом собака  отходит от двери. Присела. Мне кажется, что пёс ужался, как если б кто-то проколол надутую игрушку. Устраивается под стеной и лижет  раненую лапу. « Если б не она, возможно и догнал бы.  Но что же здесь поделаешь?  Старик.  Теперь ещё калека. Вот  и не успел опять,» -- пеняет бедолага сам ебе.          Внизу,  у основания огромного  вокзального фасада  он, как лохматый свальный  мусор, неубранный  случайно.
        Свернулся рыжим калочом и задремал. Вполне возможно,  вспоминает пёс недавний разговор хозяина  с каким-то незнакомым человеком.  Конечно, до конца он слов  хозяина  не понял ( «зачем он нужен мне»,  «куда его девать в  многоэтажке»,  «беспородный   старый» ), но что-то нехорошее учуял. Даже заворчал. Предчувствие не обмануло…

        Если одиночество имеет степени, то высшая из них - это одиночество зверя в каменном мешке города. Там зверь похож на человека, лишённого и рук, и ног, и глаз, и речи. Нет путеводных запахов и звуков. Нет пищи. Нет воды. Он  весь живой кусок  из боли и страха.
        Читатель, нужно ли мне продолжать?