Спецхимики. Антиракета Спринт или Алла Степанова

                Антиракета «Спринт»
                или            
                СТЕПАНОВА АЛЛА ИВАНОВНА,
д.т.н., профессор, лауреат Государственной премии, заслуженный изобретатель РСФСР, академик РАЕН
.
   В каждом спецхимическом НИИ я встречал женщин, которые занимали среднюю руководящую должность начальника отдела или самостоятельной лаборатории, которых уважала вся отрасль и побаивался даже собственный директор. Эти дамы выдвинулись в годы войны, когда в тылу образовался заметный дефицит мужчин. Сейчас эта категория практически исчезла, те «военные» дамы ушли в мир иной, а новых по понятным причинам не появилось, им просто загородили дорогу мужчины. Как мы шутили: «Самый плохой мужик лучше самой хорошей женщины уже потому, что никогда не уйдет в декрет». Редким исключением стала моя однокашница Алла Ивановна Степанова.

     Невысокого роста, с пепельными пышными волосами и большими серыми глазами она среди студентов считалась красавицей, и наши парни были не прочь познакомиться с ней поближе. Однако у нее с первого курса образовался постоянный кавалер, парень лет на восемь-десять старше нас, который приезжал в институт на собственном «Москвиче» первого выпуска, - роскошь в то время весьма великая. Этот уже вполне взрослый человек решительно отгонял от Аллы Степановой всех потенциальных соперников из безусых студентов на безопасное расстояние. Они поженились еще в ВУЗе, но Алла не сменила фамилию. Потом я узнал, что ее отец занимал какой-то весьма  ответственный пост в Казани, и она, видимо, решила сохранить известную и авторитетную фамилию.

     Она училась на отлично, получила «красный» диплом, ее фамилию золотыми буквами занесли на почетную стену в главном корпусе КХТИ. По распределению она вместе с мужем попала на работу в Пермский НИИ-130, потом переименованный в НИИПМ, НИИ полимерных материалов. Этот НИИ образовался из того самого ОТБ НКВД, куда товарищ Берия в 1941 году согнал за колючую проволоку для авральной работы почти всех уцелевших спецхимиков. Из опытного производства при этом ОТБ НКВД вырос огромный завод по выпуску порохов и твердых ракетных топлив. Естественно, НИИ и завод имели громкое и славное прошлое, но к нашему появлению на спецхимической сцене эту славу уже несколько затмили московский НИИ-6 и подмосковный НИИ-125 академика Жукова. Как отмечали еще древние, слава земная проходит.

   После окончания института я надолго потерял Аллу из виду и встретился с ней лет через 15, когда наше высокое руководство подключило наш бийский НИИ-9 к разработке быстрогорящего топлива для советской антиракеты в помощь НИИПМ. Для нас это направление не было основным, и особых успехов тут мы не достигли.

   Этот рассказ я начал с волевых «военных» дам потому, что Алла Ивановна в НИИ-130 попала после окончания ВУЗа в самостоятельную крупную лабораторию, которой много лет уверенно руководила именно такая дама, Евгения Гавриловна Романова, кандидат наук и лауреат Сталинской, потом Государственной премии. Я не раз встречал Романову на отраслевых совещаниях и конференциях, неплохо познакомился с ней, уважал ее за твердость характера, за былые заслуги и за то, что она на равных говорила с заместителями министра, начальством главка и имела обширные, крепкие связи в смежных НИИ и ВУЗах.

   Однако работать под началом Романовой оказалось нелегко. Много позже Алла Ивановна пожаловалась мне:

   - Она буквально эксплуатировала меня. Я работала как каторжная в лаборатории, да еще писала по два десятка экспресс-отчетов в месяц. У меня правую руку судорогой сводило.

   Насколько я знаю, все «военные» дамы в отрасли отличались строгостью и высокой требовательностью, даже жесткостью  к подчиненным, - да ведь иначе они не пробились бы на свои нелегкие и ответственные должности. Руководить отделом или самостоятельной лабораторией и в самом деле было непросто. Такой начальник полностью отвечал за  все дела в своем подразделении, за все грехи сотрудников, а никаких административных прав у него практически не было. Вот и приходилось эти права «качать» самому.

   Лет через 15 Романова ушла на пенсию и отправилась из НИИ в местный ВУЗ заведовать кафедрой, а начальницей лаборатории стала Алла Ивановна. К этому времени она имела немалые заслуги за спиной, получила орден Трудового Красного знамени, стала кандидатом наук и уже несколько лет ее выбирали депутатом Пермского горсовета. Невысокого роста, даже, пожалуй, маленькая, Алла Ивановна тоже успела выработать весьма твердый характер и сотрудники ее заметно побаивались. Помню, на сорокалетний юбилей они подарили своей начальнице огромную фотографию головы тигра с грозно оскаленной клыкастой пастью. Алла Ивановна не обиделась и повесила эту фотографию в своем кабинете. Могу сказать, что эта тигриная морда производила сильное впечатление.

   Практически сразу после повышения в должности Алла Ивановна среди прочих работ начала разработку быстрогорящего твердого топлива для антиракеты. Эта антиракета, аналог американской антиракеты «Спринт»,  предназначалась для уничтожения вражеских ракетных ядерных и термоядерных головных частей, когда их прозевали службы дальнего обнаружения, когда эти атомные «головки» уже  находились на нисходящем участке своей баллистической траектории и с космической скоростью мчались к целям на нашей территории. Антиракета должна стартовать с огромным ускорением и с чудовищными перегрузками, чтобы буквально за несколько секунд успеть перехватить такую вражескую «головку» и уничтожить ее.
 
    А для этого топливо в ракете должно гореть со скоростью 100-150 миллиметров в секунду, когда обычные наши твердые топлива горели со скоростью не больше 10 миллиметров в секунду. Это то же самое, что заставить спринтера бежать стометровку не за девять, а за одну секунду  и даже быстрее.
 
      По специнформации мы знали, что в США резкий старт антиракеты обеспечивается совсем другим способом. Высокий уровень технологии позволял американским ракетчикам создать ракету на обычном твердом топливе, а высокую скорость его горения они получали за счет большого давления в камере сгорания. При нашем уровне металлургии и металлообработки антиракета такой конструкции имела бы огромную, буквально неподъемную массу. Поэтому за общее отставание советской промышленности пришлось отдуваться нам, спецхимикам.
 
      В НИИ-130 в отличие от нашего НИИ-9 было несколько крупных самостоятельных рецептурно-технологических лабораторий, и директор НИИ Козлов Леонид Николаевич поручил эту очень трудную задачу сразу всем лабораториям, - в духе здорового социалистического соревнования.
 
    Конечно же, для начала НИИПМ сорвал сроки разработки быстрогорящего топлива и заряда на его основе. Задача оказалась не такой простой, как представлялось высокому руководству страны. Пороха, ракетные топлива и взрывчатые вещества относятся к энергонасыщенным системам и очень легко выделяют заключенную в них энергию. Чем выше будет у порохов и топлив скорость горения или скорость детонации у ВВ, тем чувствительные станут они к любым внешним воздействиям. Как говорили в нашей среде, они начинают взрываться даже от взгляда. В НИИПМ произошло несколько аварий с человеческими жертвами, но это не приблизило решение сложнейшей проблемы.
 
  После грозной и нервной коллегии министерства, где Козлову и его заместителю по науке Мошеву Валерию Варфоломеевичу пришлось очень несладко, к проблеме подключили все четыре спецхимических НИИ, которые имели дело с ракетными твердыми топливами. Наш НИИ-9, уже переименованный из-за шпионской деятельности Пеньковского в АНИИХТ, тоже стал участником этой работы.
 
   Сразу скажу, что мы в своем НИИ старались вовсю, но за несколько лет напряженной работы не смогли ничем помочь пермякам решить эту проблему. У меня в отделе мучительной смертью погиб один человек и двое стали инвалидами. На очередной конференции отрасли по этому вопросу, которую проводил в Перми заместитель министра В.Н. Раевский, я довольно резко сказал, что пора прекратить порочную практику распыления сил и средств, которые ни к чему конструктивному не приводят, но лишь увеличивают число человеческих жертв. За это анархистское выступление меня крепко отчитал мой директор Я.Ф.Савченко, а Раевский какое-то время подозревал меня в умственной неполноценности.
 
    Но это случилось позднее, а пока мы честно старались осуществить неосуществимое: повысить скорость горения топлива в десять-двадцать раз. Однако опять прошли директивные сроки, установленные Решением ЦК КПСС и Совмина, воз оставался все там же, и снова собралась коллегия. На этот раз ввиду откровенно аварийной ситуации с проблемой коллегию проводил сам министр В.В.Бахирев. Об этой коллегии, на которой имел несчастье присутствовать и я, во всей отрасли  долгие годы ходили самые мрачные легенды.
 
    Если отбросить вымыслы, то на моих глазах главный докладчик Л.Н.Козлов, жизнерадостный восьмипудовый здоровяк сорока пяти лет, после полуторачасового пристрастного допроса сошел с трибуны похудевшим, поникшим стариком. Его заместителю по науке В.В.Мошеву досталось еще крепче. С замдиректорами других задействованных НИИ министр вообще не церемонился. Докладывать на коллегии от нашего АНИИХТ должен был я, но, к счастью, приехал Г.В.Сакович, и на трибуну пошел он.
 
    Из уважения к заместителям директоров всех спецхимических НИИ, я умолчу о деталях откровенных и нелицеприятных  допросов с пристрастием, которые устроил министр всем докладчикам. Он не давал им говорить заранее подготовленный доклад, а сразу буквально сбивал с ног тяжелыми вопросами, на которых нет положительного ответа. «Вы не говорите мне, как вы не умеете работать, вы скажите, когда задание будет выполнено», - в такой самой мягкой форме можно выразить вопросы министра к докладчикам. В заключительном выступлении В.В.Бахирев дал оценку заместителям директоров НИИ, которая стала исторической и передавалась спецхимиками из уст в уста. Постараюсь передать его слова возможно точнее.

    - Вы, товарищи заместители директоров, все доктора, профессора, лауреаты и даже членкоры. Страна дала вам все, о чем может мечтать ученый. Вы получаете зарплату больше, чем я, министр. Но вы не отрабатываете ваш кусок белого хлеба с толстым слоем масла и с черной икрой. Я требую от директоров НИИ в месячный срок дать мне персональные предложения о замене этих ваших нерадивых заместителей на более работоспособных.

    Конечно, никого из заместителей не согнали с насиженных кресел. Но эффект был потрясающий. Заместители директоров, привыкшие к заслуженным уважительным обращениям, краснели, бледнели,  тряслись и заикались от злости. Наши интеллигентные смежники из ВУЗов и академических НИИ долго не могли придти в себя от нервного потрясения. Как эта оценка отразилась на нас, начальниках отделов, лучше не вспоминать.
 
      По решению коллегии срок выполнения работ в третий раз был продлен, как сказал министр, на его личный риск. И тут, наконец, наступил звездный час Аллы Ивановны Степановой. Она решила эту труднейшую задачу, с которой не справились остальные три отдела НИИПМ, плюс четыре подключенных им в помощь спецхимических НИИ. Не буду запутывать Читателя деталями. Почти все мы, «помощники» НИИПМ, с невероятными ухищрениями уже получали топлива со скоростью горения в 30-40 миллиметров в секунду. Но требовалось 100-150 миллиметров в секунду. И она разработала такое топливо!

   Я хорошо помню, как однажды привез Степановой, координатору работ, свой очередной квартальный отчет о работе, которая опять оставалась не выполненной. Алла Ивановна небрежно перелистала наш труд, отложила его в сторону и сказала:

    - Знаешь, мы, наверно, скоро откажемся от вашей помощи.

    - Как!? – закричал. – Вы что, нашли решение!?

    - Кажется, да, - скромно ответила Алла Ивановна и мило улыбнулась. Эта кокетливая дамская улыбка на фоне огромной фотографии оскаленной морды разъяренного тигра выглядела очень эффектно.
 
   Через некоторое время выяснились подробности. Одним из эффективных  способов повышения скорости горения топлива было измельчение частиц перхлората аммония. Все это прекрасно знали и использовали. Но беда в том, что сильно измельчить перхлорат не удавалось, частицы мельче 30-40 микрон снова слипались. Мы все смирились с этим  и не старались прыгнуть выше головы.
      А вот Алла Ивановна сумела измельчить перхлорат до микронной величины и даже мельче. И она нашла способ, чтобы частицы не слипались. Скорость горения топлива сразу увеличилась до требуемой величины. Самое смешной, мы все знали о таком способе, применяли его в лабораториях, но никто, кроме нее не догадался применить этот способ в производстве.
 
    Неразрешимая проблема была разрешена. НИИПМ начал изготавливать заряды для антиракеты, и вскоре ее приняли на вооружение.  Казалось бы, Аллу Ивановну нужно срочно осыпать наградами, премиями, а ее бронзовый памятник при жизни поставить у проходной. Но не тут-то было. Она продолжала скромно трудиться на своем месте без каких-либо звонких отличий. Я немного удивился, но хватало своих забот, которые не позволяли сильно размышлять о чужих странностях.
 
      Через пару лет пришло письмо из НИИПМ, в котором сообщалось о скорой защите дикторской диссертации Е.Г.Романовой. Наш АНИИХТ назначался головной организацией по защите, и надо было написать отзыв. Мой шеф Сакович передал эту почетную обязанность мне вместе с самой диссертацией. Я прочитал диссертацию, - ничего особенного. Как многие ветераны отрасли, Романова собрала в этом труде все достижения, к которым она имела отношение за долгий беспорочный трудовой стаж. Но последняя глава меня удивила. В ней Романова описывала тот самый способ измельчения перхлората, который я считал изобретением Аллы Ивановны, с ее же слов.
 
     Однако письмо было официальным, подписал его хорошо знакомый мне директор НИИПМ Л.Н.Козлов. Если диссертация представлена на защиту, значит, она прошла обсуждение в НИИПМ в присутствии всех заинтересованных лиц, и никаких возражений не последовало. Я знал, что в защите докторской диссертации самый трудный этап, - получить заключение своей родной организации, заключение «на полноту исследований». Под этим безобидным термином понималось, что материал диссертации на самом деле принадлежит автору, что автор не позаимствовал ничего из трудов своих коллег без их согласия. При наличии такого заключения сама защита становилась во многом простой формальностью. Еще древние говорили, что нет пророка в своем отечестве, и это заключение «о полноте» являлось признанием автора пророком именно в своем отчестве.
 
   Я поудивлялся, пожал плечами, - видно, Алла Ивановна, как нередко бывает, малость преувеличила свою роль в этом деле, - написал положительный отзыв, утвердил его у замдиректора и отправил по месту защиты.
 
   Вскоре в Москве проходила очередная конференция по очередной важной проблеме, я там встретил Аллу Ивановну и совершенно случайно рассказал ей о диссертации Е.Г.Романовой, - я уже почти забыл об этой истории. Алла Ивановна страшно удивилась. Мало того, всегда спокойная, всегда вежливо улыбающаяся, она совершенно расстроилась и чуть не со слезами уверять меня, что она ничего не знала об этом.
 
    - Помоги мне, - просила, даже умоляла она, - это мое, поверь. У меня ничего более важного нет. Человек вообще за всю жизнь может сделать только что-то одно такое важное. Она просто давала мне студентов на дипломирование, а я включала ее соавтором в статьи.

     - А Козлов? – спросил – Я верил ей, но ведь Козлов подписал все документы, значит, он не считал, что Романова совершила плагиат, то есть попросту украла достижение у Аллы Ивановны.

     - Не знаю, - растерянно говорила Алла Ивановна, - ничего не понимаю.
 
    Я вернулся в АНИИХТ в большом недоумении, рассказал об этом Саковичу. Он тоже поудивлялся, но потом решил:
    
   - Это их дело. Пусть сами разбираются.
 
   - А если тут плагиат?

   - Это их дело, - повторил Сакович уже более твердо. - Я назначен первым оппонентом, уже выслал свою рецензию, и менять ничего не буду. И ты ничего не делай.
 
    Когда Сакович упирается, его не переспоришь, но в такие моменты у меня тоже проявляется ослиное упрямство. Страшно не люблю, когда кто-то мне качает права.
 
   Я тут же отправился на телетайп и от своего имени отправил ученому секретарю подмосковного НИИ, - защита намечалась там, - свое личное мнение, как автора отзыва головной организации. Я написал, что по дошедшим до меня сведениям, материалы, изложенные в последней главе диссертации Романовой, получены в лаборатории А.И.Степановой, и могут быть использованы другими лицами только при согласии упомянутой Степановой.
 
     Такое замечание всегда вызывает шум в науке, а жуковский подмосковный НИИ всегда отличался повышенным интересом к научным скандалам. Случился пассаж, защиту Романовой отложили, а мне Сакович устроил сцену у фонтана.

    Потом Алла Ивановна написала мне, что все улажено, что на тройственном совещании они с Романовой и Козловым договорились о разделе интересов. Романова успешно защитилась. При встрече с спросил об этой истории у Л.Н.Козлова, он откровенно сказал:

    - У Аллы Ивановны все впереди. А у Романовой это единственная серьезная глава в диссертации. Я должен был помочь ветерану отрасли.

    Позже каждый из остальных трех начальников рецептурно-технологических отделов НИИПМ уверял меня, что субмикронный перхлорат – его личное достижение. Мой старинный товарищ из НИИПМ, бывший замдиректора Г.И.Чебуков тоже клялся, что субмикронный перхлорат придумал он лично.
 
   Это распространенное явление в прикладной науке. Время гениальных одиночек прошло, научный поиск ведется широким фронтом, в работе задействованы десятки, а то и сотни научных работников, и многие из них склонны приписать основную заслугу в решении проблемы себе, любимому.
 
    Мы снова встретились с Аллой Ивановной лишь через несколько лет. Я защищал докторскую диссертацию в Ленинградском технологическом институте. Потом заболела  стенографистка, а ВАК принимал протокол о защите только в стенографическом виде. Оформление других документов тоже заняло много времени, и я задержался в ЛТИ. И тут ученый секретарь ЛТИ объявила о защите докторской диссертации Аллы Ивановны Степановой.
 
    Алла Ивановна прилетела в Ленинград на следующий же день. Прилетела не одна. Перед защитой заболел ее третий оппонент, и ей пришлось срочно искать замену. Вот с этим новым третьим оппонентом она и прилетела, это был заведующий нашей пороховой кафедрой в КХТИ, симпатичный здоровенный и еще молодой мужчина. Защита Степановой прошла успешно, но с этого момента жизнь Аллы Ивановны резко изменилась.
 
    Не буду ничего утверждать, на Алла Ивановна вскоре переехала их Перми в Казань. Переехала одна, муж и сын остались в Перми. Доброжелатели говорили, что она поехала в Казань делить с сестрой большую родительскую квартиру. Злые языки говорили, что у нее «отношения» с тем самым новым третьим оппонентом. Все ждали, что они официально закрепят свои внезапно вспыхнувшие «отношения», но «третий оппонент» не спешил разводиться с женой. Алла Ивановна по конкурсу устроилась заведующей кафедрой химии в Казанском экономическом институте.
 
      Она не потеряла связи с НИИПМ и я узнал, что пермяки включили ее в очередную Государственную премию, Алла Ивановна стала лауреатом. Я старался следить за ее успехами, но жизнь постепенно разводила нас все дальше друг от друга. При встрече с другими пермяками, я всегда спрашивал о ней, но их ответы меня огорчали, ибо свидетельствовали о неуважэени к ней. Возможно, это в них говорила зависть.
 
    Один из наших общих знакомых рассказал, что Аллу Ивановну терпеть не мог всемогущий академик Жуков. Она, якобы, проявляла слишком большую настойчивость в желании узнать святая святых, - ход незаконченных работ в его НИИ. Его сотрудники тоже считали, что Алла Ивановна не отличалась большой деликатностью в этих вопросах. Она пускала в ход все ухищрения, в том числе свое женское обаяние. Любимым ее приемом был вопрос, заданный  нежным голосом капризной девочки:

     - Неужели вы откажете в этом маленькой женщине?

    В итоге Жуков, якобы, запретил вообще пускать эту «маленькую женщину» на территорию своего НИИ.
 
     К своему большому огорчению я тоже знал случаи, когда Алла Ивановна проявляла негативные черты  своего очень сильного характера. Мы с ней однажды случайно встретились в Москве, разговорились, я спросил ее, трудно ли ей было войти в Государственную премию. Стать лауреатом Государственной или тем более Ленинской премии – вопрос ни в коем случае не научно-технический, а чисто организационный. Есть у тебя связи в высоких инстанциях, есть у тебя честолюбивая настойчивость, - ты имеешь шансы на лауреатство. Нет у тебя таких качеств, - будь ты семи пядей во лбу, но лауреатом тебе не быть. Я знал, что это страшно тяжелый процесс, конкурентов очень много, а у Аллы Ивановны еще непонятная история с авторством по субмикронному перхлорату. К моему удивлению, Алла Ивановна небрежно ответила:

    - Я даже не знаю. Мне девочки все оформили.
 
    Мне стало неприятно. Такой ответ был явной неправдой. Это только в книгах советских писателей о трудовых героях человек включает утром радио и вдруг, к своему изумлению слышит, что он стал Лауреатом или там Героем соцтруда. А он то – ни сном ни духом… Вот ведь,помнит Родина всех своих героев! На самом деле, даже для получения почетной грамоты министерства претенденту приходится  оформлять кучу «бумаг», и бегать за множеством подписей. Никакие «девочки» тут не помогут. После этого я больше не встречал Аллу Ивановну.
 
     Она проработала в Казани довольно долго, лет семь или десять. «Третий оппонент» так и не развелся с женой, Алла Ивановна вернулась в Пермь. Не знаю, вернулась ли она во временно оставленную ею семью, не знаю, где она там работала, слышал только, что ее уже сильно постаревший, но все еще предприимчивый муж организовал какую-то свою фирму, возможно, она работала в этой фирме, возможно, заняла место Романовой в Пермском ВУЗе. Я полностью потерял ее из виду.

    Лет через пятнадцать после нашей последней встречи я от общего знакомого узнал, что Алла Ивановна умерла от рака в Пермском хосписе.  У Аллы Ивановны, якобы, не сложились отношения с сыном и особенно со снохой. О ее неладах с сыном я знал от нее самой. Она не раз жаловалась, что из-за напряженной работы ограничилась рождением единственного сына, что  сын больше тяготеет к отцу и с годами все больше отдаляется от матери. И вот, когда она заболела, сноха и сын поместили ее в это страшненькое  заведение.