Поединок
- Я не утомил вас своим мерным чтением? – и добавил вдруг пришедшим на ум сравнением: - Похожим на приглушенный ропот барабана… с голосом флейты…?
Никому в зале это сравнение не показалось вычурным, самовлюблённым.
- И нежным пением скрипки… - подсказал кто-то из публики. Здесь любили как и что он читал ... особенно небольшие, ёмкие по смыслу, лирические зарисовки, с печальным оттенком возвышенной грусти, за которыми закрепилось название полузабытого жанра стихотворений в прозе.
Он благодарно улыбнулся и пустился рассуждать о том, что философия считает слух важнее зрения, звук - полновеснее всех других проявлений бытия. Само слово любовь соответствует ноте ми, название которой происходит от итальянской фразы Mi-pa gestorum, означающей чудо.
А когда приглашённый на вечер признанный и любимый всем дамским сообществом исполнитель романсов ударил по струнам гитары и готовился запеть своим сладким и приятным тенором «В парке Чаир», вдруг, подхваченный лёгким и хмельным ветром успеха, не дожидаясь первых аккордов, чтец вступил с начальной фразой, пропел её тёплым и нежным piano, оказалось, что он нарушил признанный здесь неписанный закон. Закон этот состоял в том, что давно взошедший на вершины Олимпа и услаждавший там богов своим пением бард, не может позволить кому бы-то ни было разделять с ним лавры успеха. Он должен быть полновластным хозяином музыкального пространства.
Это был уроженец заволжских просторов. Лёгкие его, пропитанные благоуханиями степных трав, легко и свободно вбирали и выпускали нужный объём воздуха. Он слушал собственный голос, обожая его звучание, влюблённый в себя как в редкостный инструмент. И не желал, чтобы кто-то посягал на его безраздельное господство над душами слушающих его и покорённых его пением людей, большей частью, женщин. Да и сами они, вначале с раздвоенным сознанием, не зная, на кого обратить внимание, вскоре встали на сторону своего кумира.
И тот, кто взял первые такты, умолк и лишь иногда пробовал возобновить дуэт. Соперничества не вышло, да он и не искал его. Ему хотелось только равенства. Он ведь тоже имел право на звук. Но этого права за ним не признали. Конечно, он не проходил школу вокала, не делал упражнений для совершенствования звукового аппарата, не выступал на сцене, пел только в застольных компаниях, но краски его голоса были красивы, трогали сердца, звучание было верным, слух безупречным. Кое-кто ещё прислушивался к звукам его голоса, даже желая ему, если не полного торжества, то достойного соперничества, но большая часть публики встала на сторону того, у кого была репутация несравненного сладкоголосого лирика. Слова романса, как, впрочем, и всех других исполняемых им произведений, мастер камерного пения знал твёрдо, секреты исполнения были усвоены им за долгие годы выступлений в совершенстве, опытность чувствовалась во всём. Он во время делал паузы, сбивая соперника с ритма; послушные аккорды гитары, направляемые опытной рукой, помогали ему.
Его соперник сбивался, замолкал, потом снова вступал, в общем, мешал божественному торжеству солиста. Он проиграл этот невольный поединок. Всё было против него. Судьба с завидным постоянством ставила ему преграды, а он, соблюдая деликатность, не лез нахрапом в закрывавшиеся перед ним двери. И, как всегда, оставался с чувством неудачи, затаённой обиды. В сущности, и хотел-то немного: пригубить из праздничной чаши на пиру жизни, сделать глоток-другой. Он пел свободно и хорошо, только если душа плыла на крыльях радости, в воздухе были разлиты ферамоны любви. Но её так немного в мире и, кажется, становится всё меньше.
- Детская обидчивость, - смешная самовлюблённость, - скажет кто-то.
Может быть. Но ведь и такие чувства есть в мире. И, наверное, это не самая большая беда. Не самый большой грех. В конце концов, даже загрубевшая душа всегда остаётся детской. Всё стоит внимания, и всякая рана нуждается в целебном бальзаме, а душа - в справедливости, да, наконец, просто в пении, смывающем всё наносное, лишнее. Оно освобождает нас от тягостного гнёта и возвращает в мир свободы.
Свидетельство о публикации №215112500382