Эваристия

...Календарь на стене (да-да, тот самый, "365 дней с Марией", что висит в каждом втором католическом доме и в каждом первом церковном офисе), сообщает, что сегодня - святой Эварист, память.

 Кто он был? История донесла до нас только то, что он был одним из первых пап, и мучеником за веру. Умер за веру, это много может сказать о человеке. А впрочем, нет. Люди, говоря смерти "да" не таковы, какими они были до того всю жизнь...

А какой он был, мальчик, затем и муж, решивший выбрать священство в те зыбкие времена. И как-то ведь просочился сквозь время, болезни, мириады осколков бытия, что могли бы помешать, отклонить путь на милиметр в сторону - и стал Папой.

И что-то он любил, чему-то улыбался; и теперь перед моим внутренним взором колышутся беззвучно почти двухтысячелетней давности цветы на окраинах Вечного города, и тени бабочек, на них садящихся. Ими любовался - человек, бывший тогда Папой, и приходило в его сердце то, необъяснимое, что называем мы опошленным, заезженным словом "благодать". Оно приходило, чтобы не закончилось тогда еще только начатое - наша многоболезная Церковь, чтобы на его место мог придти - также ниоткуда, новый кто-то. Ни от цветов, ни от бабочек не осталось теперь даже пыли. А быть может, они стали цветом камушков, и из них сделали краски-истертый порошок, веселую лазурь, которой покрыли купол одного собора, кто знает...

Когда-то историю пятого Римского Папы записали на глиняной дощечке, да телячьей коже, переписали затем на бумагу. Веками густо, как мед, лилось время: табличка раскололась, кожу погрызли мыши, и дети их- бумагу.

Осколки, обрывки - так и истаяла, подобно свече под утро, история одной Вселенной. И ни на миг не остановилось равнодушное мироздание. Все, что выживало, торопилось жить: построили тысячелетие спустя город, и другой, и многие; и изобрели, и открыли. И рождалось и погибало многое, без цены и счету, и забыто было безо всякого возврату : как если бы в час, когда все живое спит, в дальнем углу небосклона погасла бы звездочка - никто бы не хватился потом. На безропотных травах и камнях воздвигали храмы, на безымянных плечах и руках укладывали земную твердь.

 Через почти два десятка веков, море вечности вынесло к ногам камушек, отесанный волнами, осколок таблички: "пятый папа Римский Эварист, мученик". А ведь могло и не вынести, а ведь можно было и не заметить - сколько там на берегу таких!

И проросли внутрь сердца двухтысячелетние цветы, расправили крылья невесомые, прозрачные бабочки.

И всё почти что повторилось: многоболезная душная Церковь, отроки, девы, старцы; все людские пороки и добродетели, и голос епископа, над головой склоненной над купелью девы: " - Эваристия! Я крещу тебя, во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!"