Встреча

                Сколько лет этот сон я таила…
                Но надежды питала не зря:
                Наконец-то маячит над миром
                Просветлевшего мира заря!

                Вот уж Крым стал с Россией единым,
                Ну, а там, дай же Бог, мы опять
                Породнимся с родной Украиной,
                «Оттенив» всю заморскую тать.


        Катя была на целых пятнадцать лет старше своей племянницы Ани. Ей так льстили восторги племяшки по поводу её косметики, бижутерии и нарядов, что каждый раз в конце летних каникул, когда Ане приходилось уезжать домой, вся Катина косметика, что находилась на грани вымирания, сломанная или поднадоевшая бижутерия уезжали с Аней из Украины в Россию в качестве самого драгоценного подарка.

– Ах!.. – Аня с умилением прижимала ладошки к груди, разглядывая, как прихорашивается перед зеркалом Катя. – Ты такая красивая!

Катя!.. Она казалась принцессой. Ане нравились даже её конопушки, обильно усаженные на носу и щеках. Медные локоны её густых волос были настолько послушны, что любая укладка вызывала у Ани восторг. Аня морщилась потом, разглядывая себя в зеркале, и смачивала водой свой непослушный одуванчик на голове...

Всё это было в далёком детстве. Папа Ани уехал к бабушке на Украину. Насовсем. Завёл там новую семью. Катя вышла замуж. Аня тоже выросла, жила в России. В сложный период всеобщего дефицита обзавелась семьёй, нарожала ребятишек.
В трудные времена из-за повальной нехватки элементарных повседневных вещей, старое не выкидывалось – перекраивалось, перешивалось, складывалось на «про запас». И среди этого «запаса» у взрослой Анны, долго ещё хранилась шкатулочка с Катиными «драгоценностями». Каждый раз, когда Анна натыкалась на неё, к горлу подкатывал комок. Так хотелось съездить туда, на Украину, встретиться, пообщаться!

Последний раз удалось поговорить с Катей по телефону в конце девяностых. Уже прошло почти десять лет, как Украина отсоединилась от России, но связь работала.  Анна узнала, что умер папа, Катя похоронила бабушку, дедушку, овдовела и живёт теперь с сыном в родительском доме. Жаловалась на повсеместную на Украине катастрофическую нехватку зарплаты: «Ни о каком памятнике на могиле бабушки даже речи не идёт! Ед; купить не на что! Мы тут просто выживаем».

И всё. С тех пор... – письма не доходили, телеграммы оставались без ответа, телефонные звонки с переговорного пункта тоже попадали в никуда. Да и газеты неприятно и тревожно озадачивали редкими рассказами о том, как где-то, возле границы с Украиной, находили брошенные мешки нераспечатанных писем…

– Гриша, ну как же так? – услышав по телевизору очередную новость, Анна застывала в проходе между кухней и залом. – Мы же всегда были самыми близкими странами! Что случилось? Конец двадцатого века! Письма-то тут при чём? Ну надо же – целые мешки писем! Может и мои там? А я думала что Катя обиделась, на письма не отвечает, трубку не берёт...

Муж, оторвавшись от телевизора, безрадостным тяжёлым взглядом смотрел на неё, нервно теребящую в руках подол фартука, и вздыхал:

– Это политика! Ты иди, не слушай. Всё равно мы не в силах что-то изменить. Мне вообще кажется, что это начало чего-то более масштабного. То ли ещё будет!..

Анна досадовала, переживала. Будучи когда-то такой своей, такой родной и братской, Украина постепенно и как будто планомерно становилась всё враждебней и недружелюбней. А с некоторых пор вообще стала недоступной заграницей. Мечта повидаться с Катей, посетить могилки отца и дедов стала далёкой и недостижимой.
Мириться с этим было очень тяжело. В тяжёлых думах прошли десятки лет. К переживаниям Анны Васильевны добавились Оранжевая революция, страшный Майдан, события в Крыму, Донецк, Луганск, Специальная военная операция, Курск... До слёз, до боли в сердце она вспоминала слова мужа «То ли ещё будет».

Фашизм! Откуда он взялся? Как это отразится на родных ей людей? Как они теперь будут относиться к России? К Анне? Что с ними? Живы ли?

Она тогда ещё на знала, что единственный Катин сын – там, на Украине, пошёл по стопам их бабушки, прошедшей Великую Отечественную войну в офицерской должности, и тоже стал кадровым военным. Она не знала, что ещё на этапе начала этой военной заварушки его зачислят в состав военных сил Украины и он там пропадёт «без вести». Она не знала, что с началом Специальной военной операции её племянник в России – единственный сын младшей сестры, такой же кадровый офицер, но только российской армии, не раз побывав в разных горячих точках до этого, погибнет в самом начале СВО в ходе боёв в Запорожской области... Это всё будет потом. А пока Анна с тайной надеждой продолжала штудировать социальные сети, пытаясь хоть как-то выйти на след киевских родственников.

След не отыскивался. Контактов не было. Тревога за родных, отрезанных теперь ещё и линией фронта, грызла Анну изнутри, день за днём превращаясь в фоновую боль, в немой вопрос, не находивший ответа.

И тогда к ней пришёл сон – не мимолётное видение, а целый, дарованный свыше мир. В нём царила тишина, не пугающая, а благодатная, и пыль на дорогах была не пороховой, а обычной, летней.


Вот оно – знакомое местечко под Киевом. Вот станция, вот привычная дорожка. Посёлок, уже успевший немного оправиться от последствий военного конфликта, весело кивает ей ветками шелковицы, растущей вдоль тротуара, ведущего к дому бабушки, присматривается, а потом, узнав, радостно трепещет листвой, радуется – я тебя помню, здравствуй!

– Здравствуй! – весело отвечает ему Васильевна и смеётся своей детской выходке.

Сколько же здесь в детстве было съедено этих ягод! К глазам подступают слёзы, предательски щиплет в носу. Какой восторг – снова оказаться тут! Сердце с каждым шагом всё больше и больше подпрыгивало вверх, грозило повиснуть комом в горле. Знакомый дворик… дом… дверь… 

Перед дверью холодом окатывает страх: «Мне за шестьдесят, значит Кате под восемьдесят. Жива ли? Что там за дверью?»

Анна никому не сообщала о своём приезде. Да и кому сообщать? Её изболевшееся, изнывшееся от многолетнего неведения сердце в миг рассыпалось на мелкие кусочки, бьющиеся во всех уголках тела. Она резко нажала на кнопку звонка, да так и застыла с поднятой рукой, прижав лоб к двери и прислушиваясь к тишине. Дрожь пробежала по ногам. Анна позвонила ещё. – Тишина! «Бух, бух!» – бухало в груди и в висках, беспощадно растаптывая последний шанс на встречу.

Уже не надеясь ни на что, Анна Васильевна с силой нажала на кнопку и держала, пока не устал палец. И тут... – дверь открылась. Перед ней стояла красивая, с точеной фигурой и шикарной копной густых рыжих волос, пожилая дама. Зелёные огромные глаза, из-под длинных, слегка подкрашенных ресниц, украшали правильной формы чуть скуловатое веснушчатое, покрытое редкими морщинками лицо. Анна сразу её узнала. Катя всегда была такой – статной и грациозно-величественной. Прошедшие годы почти не коснулись её внешности и не очень-то выделяли почтенный возраст. Но перемены всё же были – будучи всегда общительной и жизнерадостной, сейчас на пороге стояла и смотрела сквозь Анну, не выражая никаких эмоций, строгая уставшая женщина с потухшим, безжизненным взглядом – Екатерина Григорьевна. Они глядели друг на друга: одна – готовая броситься в объятия, другая – показывая явное безразличие и недовольство.

Боясь спугнуть своё счастье, Анна осторожно сделала шаг, медленно взяла руку Екатерины Григорьевны в свои ладони и, не видя с её стороны никакого желания к общению, смотрела и смотрела на неё взглядом, переполненным самыми теплыми, самыми добрыми, но до невозможности спутанными мыслями. Мысли роились, сгустились в туманный клубок. «Что делать? Как себя вести?» Анна совсем перестала понимать, что происходит и, не найдя нужных слов, обессилено ткнулась лицом в плечо тёти. Так ничего и не сказав, зарыдала – громко, протяжно. Обрывки мыслей, то просили прощения, то радовались долгожданной встрече, то срывались, пытаясь понять причину пустоты тётиного взгляда. Горечь разлуки, отчуждённости и отсутствие нужных слов вырывались наружу новыми всхлипами.

В голове промелькнула картина сорокалетней давности. Погостив несколько дней с мужем и годовалой дочкой у бабушки на Украине, Аня с семьёй уже сидели в московском поезде на Киевском вокзале. До отправления оставались считанные минуты. И вот, от вокзального многолюдья отделяется знакомая фигура. Радостная, сияющая, Катя подбегает к вагону и говорит, говорит, стараясь перекричать голос диспетчера, объявляющего отправление поезда. Отпросившись с работы, она прибежала на вокзал, чтобы хоть на несколько минут увидеться с семьёй племянницы. Тогда Аня не смогла даже сойти на перрон, так как поезд тронулся, а они на ходу всё что-то говорили и говорили друг другу, переходя на крик и посылая воздушные поцелуи…
«А сейчас… – Катя словно чужая».

Время остановилось. Постепенно пришло осознание, что «тебе тут не рады, пора уходить, пока...» и в голове закрутилась фраза, от которой стало ещё тяжелее: «Пока не прогнали». Но уйти не могла, а только крепче сжимала в ладонях руку тёти. Казалось – выпусти её, и оборвётся, окончательно потеряется связующая их тонкая ниточка. В слезах Анна не заметила, как тётя, прижавшись, обняла племянницу и тоже дала волю слезам.

И лились эти горькие, очищающие, объединяющие бабьи слёзы в четыре ручья. Преодолев боль утрат и горечь военной операции, Аня с Катей нашли в себе силы объединиться. Каждой было, что вспомнить, о чём рассказать, в чём выплакаться. И было в этих потоках столько горечи и надежды, столько чувств, столько бездонного, всепоглощающего облегчения…


Этот сон был настолько ясным и осязаемым, будто кто-то бережно положил Анне его на подушку, – не просто утешение, а тихая, непоколебимая уверенность, что скоро отгремит последний залп и колокола зазвонят иначе. Проснувшись, Анна ещё долго лежала с закрытыми глазами, храня в ладонях тепло того, призрачного объятия, и впервые за много лет в её сердце рядом с тоской, поселилось терпеливое ожидание мира и встречи.