Встреча

                Сколько лет этот сон я таила…
                Но надежды питала не зря:
                Наконец-то маячит над миром
                Просветлевшего мира заря!

                Вот уж Крым стал с Россией единым,
                Ну, а там, дал бы Бог, мы опять
                Породнимся с родной Украиной,
                «Оттенив» всю заморскую тать.


        ...Письма не доходили, телеграммы оставались без ответа, телефонные звонки, и те попадали в никуда. Да и средства массовой информации неприятно и тревожно потрясали редкими рассказами о том, как где-то, возле границы, находили брошенные мешки нераспечатанных писем…

        Будучи когда-то такой своей, такой родной и братской, Украина постепенно и как будто планомерно становилась все враждебней и недружелюбней. К концу двадцатого века всеобщий кризис, инфляция всё туже стягивали поясок, как у русских, так и украинских середнячков. Елена давно уже мечтала попасть на могилки отца и бабушки, повидать тётку – младшую отцову сестру, которая жила там же. Где-то там остались и два её родных брата с племянниками, связь с которыми тоже была безвозвратно потеряна.  С некоторых пор Украина стала для неё недоступной заграницей. Проблем хватало. Поездка даже в «ближнее зарубежье» теперь казалась ей непозволительной роскошью.  Да и постоянно вырастающие из своих одёжек детишки, требовали всё больше новых затрат.

       Как-то незаметно в работе и заботах, в разлуках и мыслях прошло более двух десятков лет. Контактов с роднёй так и не было. Но всё же желанные встречи, после которых надолго оставались приятные впечатления, происходили, правда, только во снах, да и то лишь с одной бабушкой. И вот вдруг открылась ей нечаянная радость – счастливый случай помог-таки добраться до Боярки. Ласковое украинское солнце, как и раньше, окутывало своим нежным теплом буйную зелень, щедро дарящую прохожим желанную тень. Ласточки носились, то ныряя в безоблачное иссиня – глубокое небо, то, едва задев высь своим крылом, мелькали перед глазами, как маленькие ястребки. Знакомая тропинка заставила сердечко взволнованно забиться. Оно с каждым шагом всё больше и больше подпрыгивало куда-то вверх. Знакомый дворик… дом… дверь… Только тот, кто хоть однажды возвращался после долгой разлуки в места своего счастливого детства, может в полной мере понять трепет души, любовь и ностальгию, жажду встречи и боязнь неприятных неожиданностей.

      Катя доводилась ей тётей, хотя была всего лет на тринадцать постарше. «Мне пятьдесят, значит ей немногим больше шестидесяти – подумала Елена, – должна быть жива». Что там – за дверью? Её сердечко уже давно рассыпалось на мелкие кусочки, бьющиеся во всех уголках тела. Лена нажала на кнопку звонка, да так и застыла с поднятой рукой, прислушиваясь к тишине. Томительное ожидание дрожью пробежало по ногам. Всё больше волнуясь, она позвонила ещё, потом ещё. Наконец, дверь открылась. Перед ней стояла красивая, с точеной фигурой и шикарной копной густых рыжих волос, женщина. Зелёные огромные глаза, из под длинных, слегка подкрашенных ресниц, украшали правильной формы, чуть скуловатое веснушчатое лицо. Лена сразу её узнала. Катя всегда была такой – статной и грациозно-величественной. Прошедшие годы совершенно не коснулись её внешности и не выдавали почтенного возраста. Но перемены всё же были – будучи всегда общительной и жизнерадостной, сейчас на пороге молча стояла и смотрела сквозь племянницу женщина с потухшим, безжизненным взглядом, не выражая никаких эмоций.

      Они стояли и глядели друг на друга: одна – готовая броситься в объятия, другая – показывая явное безразличие и недовольство. Боясь спугнуть своё счастье и потерять такую долгожданную встречу, Лена осторожно сделала шаг, медленно взяла Катину руку в свои ладони и, не видя с её стороны никакого желания к общению, смотрела и смотрела на свою родственницу взглядом, переполненным самыми теплыми, самыми радостными и добрыми мыслями. Что делать, как себя вести? Мысли роились, сгустившись в туманный клубок. В конце концов, не найдя нужных слов, Елена обессилено ткнулась лицом в Катино плечо и, так ничего и не сказав, зарыдала громко, протяжно. Обрывки мыслей, вместе со слезами то просили у Катерины прощения, то радовались долгожданной встрече, то срывались, пытаясь понять причину пустоты в как будто ничего не видящем Катином взгляде. Горечь разлуки, отчужденности и отсутствие нужных слов вырывались наружу новыми всхлипами.

      В голове промелькнула картинка почти тридцатилетней давности… Погостив несколько дней с мужем и годовалой дочкой у бабушки в Боярке, отправляясь домой, они уже сели в московский поезд на Киевском вокзале. Екатерина жила тогда со своей семьей в Киеве. До отправления оставались считанные минуты. И вот, от вокзального многолюдья отделилась знакомая фигура. Радостная, сияющая, Катя подбегает к вагону и говорит, говорит, стараясь перекричать голос, объявляющий отправление поезда. Отпросившись с работы, она прибежала на вокзал, чтобы хоть на несколько минут их увидеть. Тогда Елена даже не смогла сойти на перрон, так как поезд тронулся, а они на ходу всё что-то говорили и говорили друг другу, переходя на крик и посылая воздушные поцелуи…

      А сейчас… – Катерина словно чужая... От этой мысли новый горячий поток снова оросил такое родное и такое далёкое тёткино плечо. «Я сейчас уйду, я ненадолго» – говорила Лена мысленно, беспрестанно  целуя его, совсем уже промокшее от её слёз. Она тщетно пыталась понять, почему та её не узнаёт, понять причину такой «слепоты». Осознавала, что надо уходить, но уйти, не могла, а только крепче сжимала в своих ладонях Катину руку. Казалось – выпусти её и оборвется, окончательно потеряется связующая их тонкая ниточка. В слезах Лена даже не заметила, как Катя, вдруг прижавшись к племяннице, тоже обняла её, и лились бабьи слёзы в четыре ручья…

      И было в этих слезах столько чувств, столько слов…