Роман Ассириец Глава вторая

Глава 2.
          Я - ассириец

    Так и есть, во дворе снова завелась стройка, грохочут отбойные молотки, слышен какой-то металлический лязг и скрежет, крики гастарбайтеров из южных республик, матерная перебранка прорабов…Черт бы их всех побрал, когда это все кончится, ну в субботу-то можно было сделать перерыв?…

    На часах – половина девятого, я тупо и ошалело сижу на кровати, не в силах сделать ни одного движения. Снова тот же сон. Ниневия, Ниневия…Город крови, логовище львов, вся история которой – тысячелетия войн, кровь и страдания. Этот сон снится мне уже третий раз, но сегодня как-то особенно ясно, не поймешь, сон или явь, просто Голливуд, голова кругом…Ну и лицо было у этого жреца, не хотел бы я с ним встретиться на узкой дорожке…
 
    Впрочем, выбрось все это из головы, пора собираться. В одиннадцать часов – тренировка, сегодня Сэнсэй обещал познакомить со своим старым другом, о котором отзывался крайне почтительно и очень торжественным тоном,  заинтриговав совершенно. Любопытно, черт возьми, кто бы это мог быть. В этот момент за окном как-то особенно громко и противно взвыла «болгарка», я плюнул с досады и отправился в ванную.

    Уперевшись взглядом в свое отражение в зеркале, я поморщился. Под глазами синяки, лицо опухшее, борода растет какими-то клочьями, да и вид какой-то…несвежий и помятый. Тридцать три года – не шутка. Срочно бриться! Волосы снова отросли, когда только успевают, кажется, совсем недавно подстригал. После тренировки – к парикмахеру.

    За завтраком, механически пережевывая бутерброд с докторской колбасой, я снова мысленно вернулся к своему сну. Сколько же веков назад это было? Ниневия пала в 612 году до нашей эры, на дворе 2004 от рождества Христова. Но отголоски тех событий до сих пор в сознании выживших потомков великих воителей, которые через века пронесли память о своей родине. И меня это тоже непосредственно касается. На уровне генетической памяти. Нас около трех миллионов на всем земном шаре, мы – ассирийцы. Мы живем в разных странах, говорим на разных языках - осколки народа, тысячелетия назад подчинившего себе всю Месопотамию. Наши предки создали на костях порабощенных народов первую в истории человечества Империю, громоздя пирамиды из отрубленных голов непокорных. И это было задолго до Тамерлана. Великий хромец уже шел по хорошо протоптанной тропинке. Да и Сталин, думаю, был отлично знаком с историей великих завоеваний ассирийских царей, очевидно, у них переняв привычку к «великому переселению народов». Да, да...Еще тысячу лет назад до нашей эры завоеватели Междуречья  переселяли сотни тысяч побежденных на свои земли, отрывая их от родных корней, лишая традиций и культуры, пытаясь выбить из них национальную гордость и достоинство, превратить в послужное стадо рабов.. Соревновался он с ними, что ли…

    Там, где была наша родина, – теперь, в основном, Ирак, Сирия и Турция. Войны идут уже куда более современные, но не менее кровавые и бессмысленные. Мы же давно растеряли воинственность, научились уживаться с другими народами в мире, переняли их культуру, стараясь сберечь и свою.

    Много лет назад, еще в бытность мою курсантом первого курса восточного факультета московского Военного института иностранных языков, я приехал в Питер в свой первый зимний отпуск. Я был рад возможности навестить родителей и отвлечься от напряженной службы-учебы за те недолгие две недели, что выделило от своих щедрот командование. Все казалось странным на гражданке…

    Никто не ходил строем, не пел песен – каждый делал, что хотел, не имея понятия о распорядке дня. Иногда срабатывали новые привычки, и, хлопнув дверью подъезда, я автоматически кричал: «Свои!», - предупреждая несуществующего дневального на втором этаже. Это, мол, я иду, а не проверяющий с факультета или дежурный офицер. Или ловил себя на том, что, подойдя к магазину,  стою и жду команды «справа по одному заходи!». А то, что на все вопросы отвечал «так точно» или «никак нет»…Я невольно улыбнулся, смешно сейчас это вспоминать, но ведь было! Долив воды в электрический чайник, я вернул его в подставку и щелкнул включателем. Под его привычный шум я уселся за стол – вспоминать дальше.

    Да. Так вот именно в тот мой приезд и произошло событие, которое надолго отпечаталось в моей памяти. Я был тогда дома, бездельничал в своей комнате, одним глазом наблюдая похождения Индианы Джонса на экране, когда вдруг услышал голоса в прихожей. Голос отца и его гостя, с которым они до этого надолго заперлись в кабинете и что-то, по-видимому, обсуждали. Похоже было, что спор их благополучно не разрешился, но вели они его теперь в прихожей. Наверно, гость собрался уходить.

- Как ты можешь так говорить, Владимир, разве ты не заинтересован в том, чтобы сохранить культуру наших предков, разве не об этом мы мечтали с тобой столько лет? Если не мы, то кто? Это миссия, это долг, наконец! Твой долг! – голос гостя был взволнован, он слегка охрип, видимо, они спорили не один час.

-  Да пойми же ты, Гриша, - устало убеждал его отец – все, что ты говоришь, это верно! Но выводы, выводы! И какое отношение, ради всего святого, это имеет к деятельности этой организации? Культуру надо именно хранить, бережно передавать от поколения к поколению, а не насаждать огнем и мечом! И какая историческая родина, какое суверенное государство, о чем ты говоришь? Ты же ученый! Где твоя логика, ощущение реальности? Это было тысячи лет назад, это бред, миф, химера! Опасная химера, заметь, опасная!

    Я выглянул в коридор,  отец провожал какого-то человека, которого я видел впервые. Незнакомец был болезненного вида, бледен, редкие волосы растрепаны, было видно, что он очень устал, но готов отстаивать свою точку зрения до победного конца. Отец же был искренне огорчен чем-то и расстроен, он помог гостю надеть его длинное потертое пальто, смахивающее на шинель, и заботливо поправил шарф на его тощей шее. Но гость, казалось, не замечал ничего вокруг.

- Прощай, Владимир, жаль, что ты  не с нами. Голос крови, похоже, молчит в тебе. Бережно хранить и передавать, говоришь ты? – и тут его длинный и желтый палец неожиданно нацелился в мою сторону, - а много ли ты передал своему сыну? Понимает ли он, кто он такой? А ведь он и такие, как он, – будущее нашего народа! Надежда, понимаешь ты, надежда!  Молчишь? Прощай. Я ухожу.

- Прощай, Гриша, береги себя. Ты во многом прав, но выводы твои я не могу принять, тем более, то, что ты предлагаешь. Прости, - отец низко склонил голову и отступил на шаг назад. - Тебе надо отдохнуть и выспаться. Если ты не против, я тебя навещу на днях, -  голос отца был ровен, но я-то чувствовал, чего это ему стоило.

    Тот, кого отец называл Гришей, медленно повернулся, ссутулив плечи, постоял так еще минуту, словно что-то собираясь сказать, потом махнул безнадежно рукой и вышел.
- Что случилось, папа, кто этот человек, и о чем вы спорили? – наконец я смог задать свой вопрос. – И при чем тут вообще я?
- Это великий человек, сынок, – закрыв дверь на замок, повернулся ко мне отец, его лицо посерело от усталости, было видно, как он осунулся. – Но он болен, он в отчаянии, и он ошибается.  Хотя…

    Не договорив, отец развернулся и ушел к себе в кабинет, бессильно шаркая по паркету, оставив меня стоять на пороге своей комнаты. Я хмыкнул, пожал плечами и снова улегся на диван к телевизору – Индиана Джонс и его очаровательная спутница бодро отражали нападение полуголых дикарей. Больше в тот день мы об этом не говорили.

    На следующее утро, после завтрака, отец позвал меня к себе в кабинет и, едва я переступил порог,  задал мне вопрос, который поверг меня в замешательство.
- Сынок, знаешь ли ты, кто мы?
- В каком смысле, папа, что ты имеешь в виду?
- Хорошо, - сказал отец, - присядь. Я расскажу тебе то, что знаю я. Мы с тобой ассирийцы. Это ты, разумеется, знаешь.

    Еще бы, я не раз заполнял анкеты с графой «национальность» и устал отвечать на дурацкие вопросы. Но я давно перестал обращать на это внимание, ну ассириец. Подумаешь! Есть армяне, евреи, русские, грузины, азербайджанцы, ну а мы – ассирийцы. Только анкеты напоминали мне о моем необычном для окружающих происхождении, да, пожалуй, праздничный стол, когда мама готовила национальные блюда со странными названиями по бабушкиным рецептам. Я, как и многие поколения моих предков, родился в России, говорю на русском языке, да и внешне ничем никогда не отличался от своих сверстников, разве брови были погуще. Да и имя-отчество мое – Александр Владимирович – тоже редким не назовешь.

- Но ты не знаешь другого, сынок, - продолжал отец, встав за моей спиной и положив мне руку на плечо. – Мы не просто ассирийцы, мы прямые потомки царской династии, правившей в Месопотамии  более пятисот лет. Григорий тоже историк, мы вместе учились в университете. Он - ассириолог,  почти всю жизнь посвятил изучению древних списков царей, изучил шумерский, аккадский и арамейский языки, был в нескольких экспедициях в Ираке, Иране и Армении, шесть лет проработал в Иракском национальном музее, чудом избежав гибели во время американского вторжения.

    Если то, что творили американцы во время оккупации Багдада не есть тщательно спланированный вандализм, направленный против мировой культуры, то я просто выжил из ума. Какие все-таки мерзавцы, разграбить музеи, растащить его запасники, разбить и перекорежить сотни древнейших и ценнейших экспонатов…Гриша ценой своей жизни был вынужден защищать часть нашего наследия, чудом остался жив и не угодил в тюрьму на Гуантанамо. Но прошел через все круги ада, допросы и издевательства…Он великий человек! Так вот, он также изучил сотни записей, что хранятся сейчас в Британском и Берлинском музеях. Во время своих экспедиций он и подцепил эту проклятую лихорадку, которая мучает его уже третий год. Вчера Гриша представил мне неопровержимые доказательства, что в нас течет кровь древних царей Ашшура. И предложил мне возглавить организацию, цель которой, только представь себе, – возрождение ассирийского государства, независимого и автономного, в его исторических границах. Бред! Утопия! Химера! Разумеется, я отказался! Я не Бен-Гурион и не Ясир Арафат. Я обычный преподаватель истории, каких сотни...

    Отец был взволнован, голос его дрожал и срывался. Он снял запотевшие очки и начал протирать их носовым платком.

    Я попытался встать со стула, но отец удержал меня, нажав на мое плечо.

- Постой, погоди. Выслушай меня до конца. Тем не менее, я согласен с Гришей в том, что мы несем ответственность перед нашими соплеменниками. Особенно, если он прав в своих расчетах. Сейчас ты еще молод и у тебя впереди пять лет учебы, но пообещай мне, что если когда-нибудь ты сможешь быть полезен нашему народу, ты сделаешь все, что ты в силах сделать и даже больше.

- Конечно, папа,  я обещаю, - несколько растерянно произнес я, - но что именно я должен буду сделать?

- Я не знаю. Никто не знает. Просто надо быть готовым.

    На том и кончился наш разговор тем зимним утром. В обед отцу позвонили из больницы, оказалось, что ночью с Гришей случился проникающий инфаркт, утром его обнаружила соседка, она же вызвала скорую. Спустя три часа он скончался в Покровской больнице, в реанимации, не приходя в сознание. При нем была тетрадка с записями, на обложке было имя отца, адрес и телефон, по которому и позвонил заведующий отделением из Покровки. На отца было страшно смотреть, так он был подавлен и разбит. Мы поддерживали его как могли, мама не отпускала его ни на шаг, приехали старые друзья, взявшие на себя все печальные хлопоты – родных у Гриши не было никого. Спустя три дня я вернулся в Москву, в институт, начался новый семестр. Постепенно, напряженная учеба, караулы, наряды и дежурства  заняли все мое время и мысли.

    Прошло пятнадцать лет. Я давно закончил ВИИЯ, успел послужить в войсках и уволиться в запас в звании капитана ввиду полной бессмысленности и бесперспективности этого занятия. Семь лет назад умер отец – не выдержало сердце, следом за ним, за год, как-то быстро и незаметно, истаяла мама. После маминых похорон я вернулся в нашу большую и пустую квартиру на Васильевском острове, долго и потерянно бродил по комнатам и решил, что армия мне осточертела, я возвращаюсь домой. Сюда, где жили мои родители. Может быть, тогда мое никчемное существование приобретет хоть какой-то смысл. Так я и поступил. С работой мне помогли бывшие однокашники, уже давно освоившиеся на гражданке. Начал я с переводчика в западной фирме, через год стал менеджером проекта, а еще через два – заместителем генерального. Генеральный все время пропадал то в Орландо, то в Бирмингеме, а все вопросы по руководству компанией в России автоматически ложились на меня. Контора наша занималась оффшорным программированием, или, другими словами, мы успешно продавали мозги наших программистов на запад, выполняя  заказы, которые регулярно и щедро оплачивались.

    Жизнь моя вошла в стабильную колею, завелись деньги, счет в банке, иномарка. Но по-прежнему меня не покидало ощущение пустоты и отсутствия смысла. До тех пор, пока в мою жизнь не вошло Кендо.

     Мой первый меч мне привез мой дружок и однокашник Мишка Бородин из поездки в Японию, куда его занесло из соседней Монголии. Выполняя сверхважное задание своей немецкой адвокатской конторы (в институте он изучал немецкий и монгольский, а после ВИИЯ еще закончил юрфак ЛГУ), он провел несколько недель в Улан-Баторе, к концу третьей недели взвыл окончательно и удрал в Японию на десять дней.
            
    Основательно отдохнув, подкрепив силы суши, сашими и сакэ, он вернулся в Питер и привез мне в подарок синай.  Бамбуковый меч для занятий Кендо вручила ему перед самым отъездом встречающая сторона. В знак уважения. Так меч попал ко мне.
Мишка был у нас на курсе спорторгом, это была очень весомая и выгодная должность. Когда мы бегали кроссы, он выдавал каждому номера, записывал фамилии в журнал и вел учет результатов на финише. За такую нагрузку кафедра проставляла ему зачеты по физподготовке «автоматом». С тех пор любовь к спорту глубоко вошла в его сердце. Особенно он полюбил горные лыжи, катался много и с упоением, всего себя отдавая этому модному «президентскому» виду спорта. Во Франции, Швеции, Германии. Меч оказался ему ни к чему, и он подарил его мне, и вот уже второй год с его легкой руки я изучаю Кендо.

   Найдя в интернетовском форуме фанатов этого единоборства, я быстро вошел в круг  заинтересованных людей, попал в клуб и познакомился с Сэнсэем. Сначала я увлекся физической нагрузкой, которой было предостаточно в первые месяцы, тело быстро окрепло, утратив бесформенную дряблость. Но прошли еще месяцы и месяцы, прежде чем я начал понимать, что Кендо это не просто спорт, а нечто гораздо большее. И может быть, именно с его помощью я найду ответы на мучающие меня вопросы…
 
    Забулькав,  вскипел чайник,  и резкий щелчок выключателя вернул меня к действительности. Я налил себе чаю, бросил в кружку ломтик лимона, задумчиво взял ложечку – размешать сахар, но, покрутив ее в руке,  положил на стол. Где-то тут я оставлял томик Брюсова, может на подоконнике? Нет, пусто. Ах, да…вчера же была Гюзаль, которая терпеливо собирает разбросанные по всему дому книги и складывает их в стопку на журнальном столике в гостиной, тщетно пытаясь привить мне хоть какое-то понятие о порядке. Гюзаль – моя домработница, мой ангел-хранитель. Вот уже семь лет, каждый вторник и пятницу она приводит мою берлогу в божеский вид, готовит еду – пальчики оближешь. Без нее я бы пропал, особенно божественно у нее получаются плов и фаршированная рыба. Ну и само собой – солянки, борщи, пироги с капустой – как уж тут похудеть…Так и есть, вот он, в стопке, маленький, истертый томик. Так, где же это…ммм….не то, и это не то… черт, где же оно? А! Вот! Нашел.

«Я вождь земных царей и царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон.
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Кто превзойдёт меня? Кто будет равен мне?
Деянья всех людей — как тень в безумном сне,
Мечта о подвигах — как детская забава.
Я исчерпал до дна тебя, мирская слава,
И вот стою один, величьем упоён.
Я вождь земных царей и царь Ассаргадон»

М-да. Мороз по коже. Так, посмотрим сноску, так, так…ага, «…поэтический пересказ надписи ассирийского царя Ассархаддона, обнаруженной при раскопках древней столицы Ассирии - Ниневии». Неделю назад я перечитывал Брюсова, и это стихотворение словно кольнуло меня. Это оно жило во мне, как заноза, все эти дни. Но отчего, что в нем я увидел тогда, что тщетно пытаюсь разгадать сейчас? Постой, постой, а не с тех ли пор и сон? Ну, конечно! Начитался. Все ясно. Проклятая впечатлительность. И все же…уж больно ярким был сон этот, словно все наяву. Словно я был там; жаль, что я не художник, я бы нарисовал этот город.

    Все. Хватит. Вперед, труба зовет!  Опоздать на тренировку мне всегда казалось кощунством.  Посуду в мойку, две минуты на сборы. Так, телефон, права, ключи от машины, от квартиры, вроде ничего не забыл, вспомни! – приказал я своему бестолково моргавшему отражению в зеркале. Полминуты еще постоял в раздумье, сон никак не шел у меня из головы. Так ничего и не вспомнив, я подхватил тренировочную сумку, мысленно отметив ее увесистость, и вышел за дверь.