Раечка

Раечка
Кавказская экспедиция 1973 года от ОСИПЛа была большая, несколько партий забросили в разные аулы, говорившие на разных языках и диалектах. Нам достался старинный агульский аул Рича. Его завоевывали и разрушали монголы, Тамерлан, Надир-шах, Ермолов, но каждый раз он восстанавливался заново. Расположенный на стратегически важном пути к Каспию, к Махачкале, к Дербенту он был предметом постоянных притязаний склонных к экспансии воинственных народов, но никогда его жители не сдавались без боя. Постоянная угроза извне выработала у жителей аула не очень доброжелательное отношение к пришельцам и перманентную готовность к вооруженной защите. Когда-то вокруг поселения была большая стена, сторожевые башни, под землей - подземные ходы. Со времен средневековья здесь сохранилась старинная мечеть, на камнях которой высечены краткие описания древних событий. Знаменитый аул, и, как мне показалось, мрачноватый и напряженный. В грибоедовские времена здесь убили какого-то русского полковника, место которого по пьесе занял Скалозуб. После нас, в 1996 Бодров старший снимал здесь "Кавказского пленника", и дело чуть было не обернулось бедой. Местные джигиты, охранявшие съемочную группу, в какой-то момент захватили заложников и потребовали выкуп. Спасли военные.
Мы поселились, как обычно, в школе. Настроение у нас было прекрасное. К вечеру решили поиграть в жмурки. Бегали, смеялись, девочки повизгивали, в коридоре стоял гомон и топот. Сняв в очередной раз с глаз чей-то надушенный шарфик, я вдруг увидел, что к окну (2 этажа) с внешней стороны прилипло несколько лиц местной молодежи с большим интересом наблюдавших за нашими игрищами. Как истолковывали они то, что происходило внутри, было достаточно очевидно, и то, что они захотят поучаствовать в наших предполагаемых развлечениях, мне, для которого эта экспедиция была уже седьмой, было тоже совершенно понятно. Я, что было сил, полетел к входной двери. Слава богу, туда еще никто не вошел. Толстая, крепкая доска, служившая надежным засовом, была на месте, и я успел на несколько минут опередить авангард джигитов, решительно настроенных на то, чтобы повеселиться с московскими барышнями. В дверь сначала деликатно, а потом все громче и громче стали стучать. Ситуация была, прямо скажем, не из приятных. Я поднялся на второй этаж, приготовившись отразить вторжение через окно, но там снизу вдруг раздался какой-то грозный женский окрик. Дети посыпались со стены и разбежались в рассыпную, держась от хохота за животы. Перестали стучать и в дверь. Все стихло. Мы ничего не могли понять. Все разъяснилось минут через пять. Во входную дверь снова постучали, но уже совершенно мирно. Мы, на всякий случай спросили, кто там, и в ответ на чистом русском языке южным казацким говорком нам было сказано: "Разогнала я их, не бойтесь, открывайте, я русская". В дверь вошла сухонькая пожилая женщина. Широкую улыбку селянки украшали три зуба, один сверху и два снизу. Морщинистое, конопатое лицо сияло от радости.
- Хосподи Исусе Христе, первый раз за десять лет довелось своих увидеть. Меня зовут Рая, Раечкой дома звали. Я с Кубани. А там замуж вышла за солдатика из этих мест, Магомета. Такой он красавец был! Никто б не устоял. - Она вытерла уголком надвинутого на лоб платка уголки губ. Мы пригласили ее выпить с нами чаю, угостили столичными сладостями. А она, разомлев, рассказала свою историю.
Магомет сразу сказал ей, что жить может только в своем Рича. И Раечка, еще не вполне понимая, на что себя обрекает, согласилась оставить здесь все знакомое и родное, родителей и братьев, теток своих и дядьев, и поехать с ним. Он предупредил ее, что агульцам по традиции не разрешается жениться ни на русских, ни на армянках, вообще ни на ком, кроме своих, агулок, поэтому ждать им на его родине теплого приема и распростертых объятий не стоит. "Но ты меня берешь, Магомет, замуж? - спросила Раечка, - значит, не дашь в обиду?". "Беру, - сказал Магомет, - в обиду не дам. А ты не сбежишь от меня? Там жить тяжело... и опасно". "Я казачка, - просто ответила Раечка, но слово это, "казачка", было таким твердым и нежным, что сомнения Магомета осели, как пыль после дождя.
Суровые горы Агула произвели на Раечку сильное впечатление. Она поклонилась им, как воспитателям мужа, в знак признания и над нею их власти. Поклонилась им так, как будто ждала, что от людей ответа не будет. Так и вышло. Магомет вышел из дома родителей чернее тучи. Раечку в дом никто не пригласил, и она сидела на чемоданах перед входом. Вокруг нее тут же собрались местные мальчишки, показывали на нее пальцами, смеялись, но она и бровью не повела. Как рассказал потом Магомет, отец и дед требовали, чтобы он отправил ее обратно и женился на девушке, с которой был обручен до армии. Они уехали в райцентр, Тпиг. Устроились у давнего друга Магомета, неженатого еще Рашида. Магомет быстро нашел работу, он был мастером на все руки. Копили на собственный дом. Детей пока не заводили. Года через полтора Рашид решил жениться. Денег у Раечки с Магометом было хоть и недостаточно, но что-то уже построить было можно. Они купили палатку, поставили ее в Рича и с помощью Рашида начали строиться. Тут-то и начались их бедствия. Весь род Магомета ополчился против худенькой конопатой девушки. На палатку падали камни, несколько раз Раечка чуть не попадала под камнепад сама, у них крали вещи, пытались поджечь палатку. Но не на тех напали. Магомет был невозмутимо спокоен, как мог, защищал свою Раечку от всех напастей. Единственное место, где он был бессилен что-либо сделать, - площадка у источника. Там была женская территория, и там местные девушки делали все, чтобы жизнь Раечке медом не казалась.
Немного легче стало, когда они построили дом. Стены из небольших валунов были надежным прикрытием. Но стоило Раечке только выйти за порог, как ее снова подстерегали свист камней и козни односельчан и односельчанок. Через год у молодоженов родился сын, и они, опасаясь за судьбу мальчугана, купили по ружью и стали спина к спине защищаться не на жизнь, а насмерть, но и враги их, родичи, взяли в руки оружие. Жертв правда пока не было, но война за соблюдение традиций с каждым днем становилась все опаснее. Раечка, тем временем, постепенно осваивала сложный язык односельчан. При первой же попытке что-то сказать агульцам на их родном языке, она попала впросак. В агульском вместо одного русского /х/ было точно больше четырех похожих на него звуков. Не умея произнести правильный звук, Раечка, сама того не желая, произвела какое-то непристойное ругательство. Народ вначале насторожился, но Раечкино лицо настолько не вязалось с этим мужским крепким словом, что все начали хохотать.
Приобретая навыки агульской речи, Раечка однажды выяснила, что родственники мужа занимают в ауле высшие партийные должности. И тут ее осенило. Она привязала к спине маленького сына большим платком, оседлала мужнина коня и поскакала в райцентр. Там она пошла в райком партии, пробилась на прием к первому секретарю райкома и изложила ему суть дела. Она рассказала ему, что уже в течение нескольких лет секретарь ричинской парторганизации преследует русскую комсомолку за то, что она вышла замуж за его сына, что он не просто преследует ее на словах, но несколько раз пытался застрелить ее из ружья. И эта комсомолка она. Первый секретарь, утомленный своим величием, довольно равнодушно все это выслушал и сказал, что здесь в горах есть такой обычай, жениться только на агулках, что он понимает, что обычай этот, конечно же, пережиток старых воззрений, недостойный строителей коммунизма, что райком ведет с ним борьбу, однако обычаи в здешних местах очень прочные, и, хотя и меняются с годами, но очень медленно. Раечка пришла в ярость. О, она знала толк в партийном лицемерии, отец обучил ее приемам борьбы с партократами их же оружием. Да и сама она поднаторела в партийной демагогии, пару месяцев поработав секретаршей в горкоме партии. "Так, значит, вы не хотите помочь мне в борьбе с проявлениями агульского национализма? - грозно спросила Раечка, сама удивляясь, как из ее уст легко вылетают фанерно-кумачовые формы языка, на котором она раньше никогда не говорила. Только любовь к семье и полное отчаяние могли подсказать ей нужные образцы этой мерзкой, лживой языковой кисты. Брови партийного феодала взлетели при ее словах выше очков (с простыми стеклами, которые он носил для придания своей особе большего веса). - Да что там, продолжала наступать Раечка, - я вижу, что вы и сами законченный националист. Вы ведь заодно с ними. Ну, что ж, я, как комсомолка, должна буду донести до сведения ЦК Дагестана, а, если понадобится, то и до сведения ЦК КПСС, что первый секретарь агульского райкома, вопреки твердой интернациональной линии ЦК КПСС во главе с верным ленинцем, дорогим сердцу каждого советского человека, Леонидом Ильичем Брежневым, культивирует в своей партогранизации националистические настроения, более того, он потворствует националистам в попытках физической расправы с теми, кто борется с этим, по сути, фашистским, наследием феодализма. До свидания, гражданин первый секретарь. Я сейчас же выезжаю в Махачкалу, а оттуда - в Москву". Первый секретарь, слушая весь этот безукоризненный новояз без агульского акцента, пришел в большое волнение. С одной стороны, ее слова приводили его в состояние, близкое к тому, которое он чувствовал, стоя на коленях в пустой мечети, с другой, - он чувствовал в них нешуточную угрозу своему положению, которая перевешивала чувство тесной национальной близости к своему кунаку, отцу Магомета. Через эту русскую в его дом могла прийти беда, да и не только в его дом. Дом кунака мог пострадать еще сильнее! Решение пришло почти сразу. Он выбежал из кабинета, остановил Раечку, пожурил за горячность, за то, что она неуважительно относится к старшим, потом поблагодарил за очень верный сигнал, сказал, что всегда верил в комсомольцев, верных помощников партии, усадил ее в свой газ-69, на скакуна комсомолки посадил своего помощника, и они помчались в Рича. По дороге первый секретарь выяснил подробности военных действий между молодыми супругами и мужниным родом и последний километр пути потратил на составление гневной партийной речи, в конце которой должно было стоять "Или ты мине киладешь упартыбилет  на стол, панимаишь! (удар кулаком по столу) И вес тувой тухум у мине переходит в рядовых чиленэф пурофсоюз, или оставь сувой сын и, гилавный, его супуруг у в покои, накханец, панимаишь, килянусь Аллах!!!". Увидев Раечку с первым секретарем райкома, отец Магомета, бледный как полотно, пригласил их войти в дом. Поняв, что все это не к добру, он начал выстраивать в голове аргументы, которые бы... Не успел. Как только они вошли в комнату, первый секретарь разразился такой гневной тирадой, что отец понял, что ни аргументы, ни баран, ни даже стадо баранов не смогут заставить его ни пойти на попятный, ни даже замять это дело. Последние же слова поразили его, как гром среди ясного неба. Угроза была страшной. Она означала, что их род может по статусу занять место ниже, чем даже статус захудалых родов. И он сдался.
С тех пор Раечка стала одной из самых уважаемых женщин аула, совмещая это положение со статусом самого смешного носителя агульского языка. Взрослые еще старались сдерживаться, когда она говорила по-агульски, но дети хохотали в голос. И Раечка на них никогда не обижалась.
Поразительно, но в год нашего знакомства ей, как выяснилось, было всего 35, а выглядела она на все пятьдесят.


Рецензии