Этажи времени. Глава 8

Начало http://www.proza.ru/2015/11/10/848


– Ставский, просыпайтесь, – услышал Станислав Васильевич голос медсестры. Как и двое суток назад в реанимации, он не мог отделить сон от реальности, казалось, что не он – преподаватель университета, живущий в современной Москве, а профессор Николай Генрихович Ставский только что проснулся в гостевой комнате подмосковной психиатрической лечебницы. – Берите термометр, пора мерить температуру.

Термометр был неприятно холодным, но чувство холода было полной ерундой по сравнению со страхом, который испытывал Станислав Васильевич. Как могло такое случиться, что его сознание начинало раздваиваться на жизнь реальную и жизнь, которую он видит во сне? Непонятно, которая из этих жизней настоящая. Если так будет продолжаться, то с диагнозом «шизофрения» он точно окажется в психушке в селе Троицком. При этой мысли стало совсем страшно, как будто он в самом деле оказался пациентом в клинике Сергея Генриховича Ставского – своего родственника из далекого теперь уже начала двадцатого века. Как все это могло ему привидеться, и куда пропала Екатерина Андреевна?

– Игорь, доброе утро, – сдавленно произнес Станислав Васильевич.

– Доброе утро.

– Скажите, а когда ушла доктор?

– Как только вы заснули, она тихо встала и ушла. Где-то около десяти часов.

– Странно, а мне казалось, что она долго сидела около кровати, а я ей что-то рассказывал.

– Не, доктор что-то тихо сказала, и вы сразу заснули. Я даже удивился, как можно спать в присутствии такой красивой женщины, – подумал, что вы плохо себя чувствуете.

– Ну, точно шизофрения, – понял Станислав Васильевич, – натуральное раздвоение личности. Стоит только попасть в больницу, и вот вам – сразу все болезни налицо. Интересно, что я увижу или кем буду в следующий раз? Лучше, чтобы этого следующего раза не было вовсе, хотя, надо отдать должное моей болезни, истории снятся увлекательные. Так это же Екатерина Андреевна попросила рассказать о предках... Вот оно что! Так, выходит, она меня загипнотизировала, усыпила, а сама ушла! Зачем?

Больничная жизнь расписана по часам и минутам, все рабочие дни недели совершенно одинаковы, зато выходные – суббота и воскресенье – совершенно другое дело. После утреннего субботнего обхода начинается вольная жизнь больных, в отделениях остаются только дежурные врачи, кое-кому из пациентов даже удается покинуть стены медицинского учреждения, чтобы провести выходные дома или вне дома – где-нибудь на даче при шашлыках и вине. Главное, чтобы рано утром в понедельник тихонько лежать на своей кровати, прикинувшись «дохлым бараном», в ожидании лечащего врача. Врачи, конечно, все знают об этом, но если больной в выходные дни не слишком активно проводит время, то смотрят на такое безобразие сквозь пальцы.

Однако Станиславу Васильевичу не суждено было насладиться свободой субботы и воскресенья. Пришедший доктор быстренько прослушал посредством стетоскопа что-то внутри его организма, приговаривая: «Дышите, не дышите», и вынес вердикт:

– На выписку!

Та же участь постигла и Игоря. Со словами: «Что у нас все еще делает этот симулянт?» – его отправили домой.

Процедура выписки заняла не более получаса; переодевшись в свой костюм, который после всех событий последних дней имел весьма помятый вид, Станислав Васильевич вышел из здания больницы на улицу. Недалеко от выхода он увидел трамвайную остановку и движущийся вдалеке трамвай, который наверняка привезет его к какой-нибудь станции метро, а там уже добраться домой будет нетрудно.

Рядом притормозил автомобиль, в правом окне появилась светлая женская голова.

– Станислав Васильевич, доброе утро! Давайте я вас подвезу, если нам по пути, – за рулем машины была Екатерина Андреевна.

Увидев доктора, Станислав Васильевич понял, что возражать Екатерине Андреевне он просто не состоянии; эта женщина заняла место в его сознании, будто всегда там и находилась; она была всегда рядом и будет всегда, как и ее золотая цепочка на шее, запах духов, тонкие руки с красивыми длинными пальцами.

– Садитесь быстрее, а то здесь остановка запрещена, – скороговоркой произнесла Екатерина Андреевна.

Ставский неловко плюхнулся на сиденье, захлопнул дверцу, машина сразу тронулась.

– Станислав, давай перейдем на «ты», нам обоим так будет проще.

– Хорошо, Екатерина Ан… Катя. Мне все это кажется или я сплю? Или у меня какая-то болезнь вроде наркомании: сейчас действие наркотика закончится – и ты пропадешь? Где сон, где явь? У меня раздвоение личности или, точнее, размножение личности – в общем, шизофрения.

– Нет, Стас, то, что ты описываешь – не шизофрения, а диссоциативное расстройство идентичности. Но ты особо не переживай – это не самая страшная болезнь. А главное – то, что нет у тебя никакого расстройства идентичности. Вот, посмотри на меня, я живая и теплая сижу рядом, можешь потрогать, я никуда не исчезну. Мне надо тебе кое-что объяснить, а то ты находишься в каком-то странном состоянии, предлагаю поехать сейчас ко мне домой.

– В Медведково?

– Да, в него самое, будь оно неладно. Хорошо, что сегодня суббота, улицы не так забиты транспортом, может, и доедем минут за пятьдесят.

Проехав по каким-то московским закоулкам, вскоре машина влилась в интенсивный поток других автомобилей, движущихся по магистральным улицам столицы. Мелькнули здание института Склифосовского, Сухаревская площадь. Почему-то при виде площади в памяти Станислава Васильевича всплыли имя Якова Брюса и приписываемый ему Брюсов календарь.

– Катя, а ты никогда не была в подземельях Сухаревой башни? – спросил Ставский.

Не отрывая глаз от дороги, Екатерина Андреевна, как бы задумавшись на несколько секунд, отчетливо произнесла:

– В физическом смысле не была и тебе не советую. Можно потерять очень многое, нехорошее это место. А мысленно бывала там, и не раз. А почему ты спросил об этом?

– Даже не знаю, когда проезжали площадь, подумалось о Сухаревской башне и ее истории.

– Мне лучше сразу говорить правду, ты подумал о колдуне Брюсе и его предсказаниях.

– Ты что, умеешь читать мысли?

– Почти, только это называется иначе, я тебе потом расскажу.

Проспект Мира в субботний день был не перегружен транспортом, и уже через двадцать минут Екатерина Андреевна парковала автомобиль на стоянке рядом с новым домом, построенным на месте снесенных при реконструкции проезда Шокальского пятиэтажек.

Двухкомнатная квартира располагалась на пятнадцатом этаже; первое, что увидел Станислав Васильевич, как только была открыта входная дверь, это мозаичное стекло в двери кухни. Солнечный свет проходил через разноцветную мозаику, и хотя мозаичный сюжет имел прямое отношение к летнему отдыху – тропические фрукты, море и пальмы, – в памяти возникла картина, виденная когда-то давно в прибалтийской лютеранской церкви.

Тогда, поздней осенью, в хмурый дождливый день, Ставский сидел с закрытыми глазами на скамье в небольшой сельской церкви и слушал орган. Прихожан почти не было, что совсем не мешало органисту – он играл для себя, слегка отклоняясь от нотной партитуры, импровизируя на тему хоральной прелюдии Баха «Ich ruf ’ zu dir, Herr Jesu Christ»*. Неожиданно сквозь прикрытые веки проник свет, который усиливался как бы в такт с музыкой. Ставский открыл глаза; солнечные лучи освещали мозаичные панно в окнах церкви, лики святых казались ожившими, хотелось так сидеть целую вечность, слушать музыку и смотреть на витражи.

– Стас, что ты замер на пороге, проходи в комнату.

– Знаешь, твоя мозаика мне напомнила один прекрасный миг в моей жизни, который, наверное, больше никогда не повторится.

– Если так, то никто тебе не мешает смотреть сколь угодно долго на дверь в мою кухню и предаваться воспоминаниям, – расхохоталась Екатерина Андреевна.

– Очень опасное предложение. Вдруг я действительно решу остаться, чтобы смотреть на дверь, на комнату и на тебя, не боишься?

– Если бы я тебя боялась, то не привезла бы к себе. Да, ты еще забыл про рыбок: придется не только смотреть на них, а кормить, менять воду и чистить аквариум. Кстати, на меня можешь смотреть столько, сколько хочешь, мне будет приятно.

– Надеюсь, мой доктор, что ты не шутишь?

– Нет, Станислав Васильевич, не шучу. Мы всё почувствовали и поняли с самой первой встречи, несколько дней назад, в реанимации. Только попробуй сказать, что это не так!

– Не скажу, хотя если быть совсем точным, то там, в реанимации, до того, как ты вошла ко мне, было достаточно страшно, я совершенно не понимал, что со мной и где я нахожусь. А потом – твоя цепочка передо мною и твои волосы, выбивающиеся из-под шапочки.

– А-а, заметил цепочку? Она имеет свою историю и досталась мне от мамы, а ей эту прелестную игрушку подарила одна армянка, точнее армянская цыганка. Мама, еще до замужества, как-то с подружками собралась поехать на летние каникулы в Ялту, и когда они покупали билеты в кассе на вокзале, к ним привязалась невысокая черноволосая женщина, говорившая с кавказским акцентом. Она попросила посмотреть ее билет, чтобы понять с какой платформы отправляется поезд. Мамины подружки, изучив всем коллективом билет, пришли к неутешительному выводу, что поезд отправляется с другого вокзала. Армянка очень расстроилась, заплакала – до отправления поезда оставалось менее часа, а мама ни с того ни с сего достала из сумочки кошелек и протянула его плачущей женщине.

– Возьмите, здесь хватит на такси, чтобы успеть доехать до вашего вокзала.

– Спасибо тебе, дочка, но деньги у меня есть, а плачу оттого, что я такая дура, всегда все путаю. Я вижу, ты добрая девочка, разреши мне тебя отблагодарить. Моя бабушка цыганка, научила меня гадать, но только на добро, не бойся, дай руку.

Мама машинально протянула руку и уже через секунду почувствовала, что она не может даже пошевелиться, перед ее глазами была только эта самая цепочка, которая сверкала разноцветными огоньками. Женщина что-то бормотала на непонятном языке, приблизила мамину ладонь к своему лицу, посмотрела и замолчала на полуслове. Затем, пощелкивая пальцами, взмахнула небольшим цветастым платочком.

Вернулся шум вокзала, стали слышны объявления о прибытии и отправлении поездов.

– Вот что, дочка, не буду я тебе гадать, возьми у меня эту цепочку, а когда ты родишь дочь, отдай ей, – при этом сняла с себя, скомкала в кулаке и вложила цепочку в мамину руку.

Через секунду армянка растворилась в толпе. Мама так и осталась стоять, пока не подошли подружки и не увели ее домой. Уже дома, рассматривая трофей, мама подумала, что цепочка, наверное, не из золота, – ну, не станет же случайная женщина на вокзале за просто так отдавать золотую вещь первому встречному, – и положила ее в шкатулку, где она и пролежала почти двадцать лет, пока я, перебирая мамины безделушки, не наткнулась на это ювелирное изделие. Вот тогда мне стала известна история цепочки, а мама, вспомнив слова армянки, отдала ее мне.

– И что, цепочка действительно не золотая?

– Вопрос сформулирован неправильно – не имеет значения, золотая цепочка или нет, она служит моим оберегом, и ценность ее именно в этом. А если говорить о химическом составе, то цепочка сделана почти из чистого золота. Давай что-нибудь поедим, а то у меня от голода начинает болеть голова. Ты с кофе-машиной справишься?

– Попробую.

– Тогда иди на кухню и работай.

Кофе-машина оказалась устройством довольно-таки примитивным, к тому же снабженным большим количеством надписей и поясняющих картинок. Через десять минут кофе был готов.

За это время Катя успела переодеться, извлечь из холодильника ветчину, сыр, масло и другую еду, порезать хлеб и помидоры. Было приятно сидеть на кухне, назло культурным европейцам пить кофе из больших чайных чашек и чувствовать себя совершенно свободными от неотложных дел, которые где-то там уже скопились и ждали своего часа, чтобы наброситься на наших героев.

– Стас, от тебя жутко воняет лекарствами и нашей больницей. Отправляйся в ванную, смывай с себя всю эту мерзость! Там разные шампуни, пенки, выбери на свой вкус.

– Мне не во что переодеться, ты же меня сразу похитила, не дав заехать домой.
– Сейчас что-нибудь подберу для тебя.

Катя прошла в спальню, плотно закрыла за собой дверь. Прошло минут пять, дверь открылась, на пороге стояла хозяйка, держа в одной руке мужскую пижаму, а в другой – махровый мужской банный халат.

– Выбирай, что больше подходит к текущему моменту.

Ставскому как-то не понравилось наличие разнообразной мужской одежды в Катиной спальне, но, с другой стороны, ведь понятно, что до его появления в этом доме у Кати была собственная жизнь, и он не имеет никакого права на свои капризы по этому поводу.

– Я предпочитаю халат, пижама – вечерняя одежда для настоящего джентльмена.

– Тогда забирай халат и марш мыться, залезай в ванну, отмокай, чтобы принять надлежащий настоящему джентльмену облик. И сильно не переживай, одежда у меня осталась от бывшего мужа, который теперь живет с другой женщиной и вполне счастлив.

Процесс отмокания несколько затянулся, лежать в теплой воде, совершенно расслабившись, было настолько приятно, что Ставский совершенно потерял чувство времени. Он задремал и не услышал, как дверь ванной открылась, и Катя тихонько подошла к краю ванны,

– Стас, ты, случайно, не заснул?

– Заснул, я не слышал, как ты вошла. Сейчас вылезаю.

– Давай-давай, а то у нас еще масса дел, – Катя вышла в коридор.

Обтерев тело мягким купальным полотенцем и завязав пояс халата, Станислав Васильевич вышел из ванной.

– Катя, ты где? – ответа не последовало.

Ставский заглянул на кухню, затем в гостиную, аккуратно тронул ручку двери в туалет, та поддалась, но в туалете никого не было, оставалась только закрытая дверь в спальню, он тихонько постучал,

– Ну, что ты стучишь, заходи, – услышал он Катин голос.

Станислав Васильеич приоткрыл дверь. В спальне был полумрак, на бельевом шкафчике в подсвечниках стояли две зажженные свечи: красная и желтая. Противоположная от занавешенного окна стена представляла собой одно большое зеркало, в котором отражались горящие свечи, кровать с кованой металлической решеткой в изголовье, на простыне без каких бы то ни было признаков одежды лежала Катя. Ставский развязал пояс, сбросил халат на пол и шагнул к кровати.


* «К Тебе, о Господи Христе Иисусе, я взываю». (нем.)


Переход к Главе 9. http://www.proza.ru/2015/11/26/101