Остроф

Ликуй, душа - дитя Эфира, пожив на множестве планет,
Не сотворив себе кумира, ты лишь одной дала обет -
Обет любви и возвращенья в конце бескрайнего пути.
Пришла пора! Оси смещенье позволит землю обрести -
Творец своим благословеньем создал архитектурный крен,
Чтобы тебя в пункт назначенья доставил ветер перемен.
О да, Он строг в своих расчетах, о да, ни что не просто так,
Но ведь, при всех Его заботах, Он - Чудак!

                Дядюшка  Дун


Он жил на этом острове давно, можно сказать, с самого детства. Его привез сюда человек волей судьбы, заменивший ему отца и мать – дядюшка Дун. Старик никогда ему не рассказывал, как сам здесь оказался, почему предпочел суровость безлюдного острова комфорту и густонаселенности материка. Да, в общем-то, он и не особенно интересовался. Дядя Дун любил это место, звал его Остроф и передал свою любовь племяннику, вместе с видавшим виды катером и небольшим домом, который умудрился построить здесь без посторонней помощи. Даже теперь, спустя много лет после смерти Дуна, он не знает какие тайны хранит старый металлический ящик, служивший дядюшке своеобразным архивом. Хотя ключ от ящика, как и прежде, болтается на общей связке. Вам может показаться, что это полное отсутствие любопытства или еще какая-то проблема, но давайте не будем совершать ошибку, рассматривая все с точки зрения материка. Островная жизнь иная и воспитывает она человека иначе. 
Он просто продолжал жить на острове, продолжал решать ежедневные задачи, которые ставила перед ним уединенная жизнь. До той поры, пока не увидел Ее. Нет, она не приплыла на остров, влекомая зовом судьбы - здесь не бывало гостей. Они встретились на берегу материка, куда он отправлялся иной раз под вечер на своем катере, послушать звуки ночной жизни города. Как и принято, курортное побережье было усеяно ресторанами, кафе, ночными клубами. Все они предлагали свои угощения и музыку, много музыки, разной. Она звучала отовсюду, она завораживала его, будоражила, звала, но он не осмеливался ступить дальше того места, где швартовал катер. Он сидел на песке, вбирая в себя мелодии ночи, подчас в полном смятении чувств, не понимая, что они пробуждают в нем и куда зовут.
В один из таких моментов его взор обратился к женщине в вечернем платье. Он видел, как она выскользнула из дверей близлежащего ресторана и чуть ли не бегом направилась к берегу. Добравшись до песка, она скинула свои туфли на высоком каблуке и взяла их в руку. Женщина стремилась к воде так, будто бы от этого зависела ее жизнь. Его она не замечала. Да и с чего бы ей высматривать кого-то на пустынном берегу, когда ночью вся жизнь перемещается с пляжа к иным, не менее приятным удовольствиям. Добравшись до воды, она, похоже, немного успокоилась и начала что-то искать в черной сумочке, висевшей у нее на плече. Затем раздался щелчок, на мгновение вспыхнуло небольшое пламя, сменившееся свечением красной точки. Он понял, что она закурила сигарету. Женщина захлопнула сумочку и глубоко затянулась. Куря, она стала прогуливаться вдоль берега, периодически поворачиваясь к воде и вглядываясь в темную даль.
Наблюдая за ней, он, неожиданно для самого себя, поднялся с песка и направился к тому месту, где она останавливалась минуту назад, прикурить сигарету. Ночь не была такой светлой, как это бывает при большой луне, но звезды, все как одна, висели на своих местах. Он заметил их отблеск в серебристом глянце какого-то узкого предмета, почти скрывшегося в песке, и подобрал находку. Ею оказалась перьевая ручка, одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что стоит такая безделица уйму денег. 
«Должно быть, она выпала из сумочки этой женщины», -  резонно подумалось ему. Он постоял немного, собираясь с духом, дабы возвестить ей о своей находке и вернуть ценный предмет.
Он пошел следом за ней:
- Простите, извините, вы, кажется, обронили это…
Она вздрогнула от неожиданно раздавшегося за спиной голоса и обернулась. Или, вернее сказать, она обернулась, услышав за спиной едва внятное бормотание, в котором вряд ли сумела разобрать хоть слово. Но, он был замечен. Незнакомка переводила удивленный взгляд с его лица, на раскрытую ладонь, которая демонстрировала ей изящную серебряную ручку. Несколькими секундами позже, сообразив в чем собственно дело, она взяла вещицу с его ладони и поблагодарила. Удивление покинуло ее взгляд, уступая место заинтересованному огоньку. Что ее в нем заинтересовало, он не знал, по правде говоря, он даже не распознал эту заинтересованность. Ему казалось, что она заговорила с ним просто так, из вежливости. Хотя это не имело никакого значения, ведь говорить с ней оказалось удивительно легко. Едва ли эту легкость можно было отнести за счет воздушности ее вечернего платья. Оно-то как раз вызывало смутное неотвязное волнение или она в нем… Мысли путались, и он предпочел сосредоточиться на тех вопросах, которые ему задавала незнакомка. Через какой-нибудь час она уже знала всю его жизнь, которая, естественно, целиком сводилась к рассказам об острове. Только не подумайте, что она предпочитала все узнать о собеседнике, оставаясь для него загадкой. Напротив, в том и был секрет ее легкости – так же запросто она могла поведать о себе, не жеманничая и не лукавя.
Из их разговора он понял, что ее жизнь была наполнена общением с невероятным количеством людей, как будто она все время кого-то среди них искала. В ее кругу можно было встретить представителей всех социальных классов, от простых уборщиков до весьма влиятельных жителей города. Она прибежала на берег, стремясь отделаться от очередного поклонника, ожидавшего ее в том дорогущем ресторане, где проходил богатый шумный банкет. Она не знала, чего искала, знала только, что пока этого не нашла. И ей не хотелось возвращаться назад.
Повинуясь внезапному порыву, он предложил показать ей остров. Она согласилась.


Они провели вместе уже много дней, но выражение скуки на ее лице не появлялось. Она быстро освоилась в доме. Двух часов, проведенных на чердаке, за изучением  содержимого объемных сундуков дяди Дуна, ей хватило, чтобы подыскать себе подходящую одежду и обувь для прогулок по острову. Расспросив его о дядюшке и получив то, неприлично скудное, количество информации, которым он владел, она принялась фантазировать о старике самостоятельно, воображая его то странным гениальным ученым, укрывшимся от мира ради своих исследований, то хранителем невиданных сокровищ, помещенных на остров каким-то тайным орденом, в котором он состоял. Племяннику оставалось только дивиться красочности этих образов, ведь ни опровергнуть, ни подтвердить ее предположений он не мог.
В одну из своих прогулок, они пришли к огромному древнему дереву, стоявшему в самом центре острова. Величие этого исполина могло впечатлить кого угодно. Он и сам до сих пор помнил то невероятное, захватывающее чувство, которое испытал, увидев дерево впервые. «Это дуб?» - только и сумел выдохнуть он, обращаясь к стоящему рядом дяде. Почему-то принято считать, что такие могучие, огромные деревья непременно дубы. «Это первое дерево Острофа» - ответил дядя Дун. Он  принял этот ответ как сам собой разумеющийся и не требующий дополнительных разъяснений. И она приняла, когда он, слово в слово, передал ей ответ старика, на ее, такой же точно, вопрос.
Корни дерева были настолько ветвистые и мощные, что перед тем как устремиться в глубь, они приподнялись над поверхностью и создавали своим хитросплетением пространство, размером с небольшую комнату. Корни служили ей потолком и стенами, а потом уходили в землю, решать свои непосредственные задачи. Но обнаружить ее неопытному глазу было не так то легко. Он нашел проход только спустя год после своего появления на острове, хотя ежедневно приходил к дереву, чтобы полазить и поиграть. Эта комната стала его первым личным открытием, его тайным прибежищем. В ней он предавался мечтам, в ней он скрывался от воображаемых врагов в своих детских играх, а иногда и от реальных дядюшкиных нагоняев.
Он решил похвастаться и показал ей проход. Как и ожидалось, она пришла в восторг. Ей захотелось немедленно осмотреть комнату. Она снова вспомнила о сокровищах и окончательно уверилась, что их спрятали именно там. Только без фонаря или лампы об осмотре не стоило мечтать - корни надежно хранили от солнца свои маленькие тайны. Он дал ей возможность убедиться в этом самой. Они договорились, что вернутся к дереву в другой раз, вооружившись подходящим источником света.

Что же это я все время называю их «он» да «она»? Кажется,  я рассказываю о своих героях уже довольно долго, чтобы захотелось дать им имена. Вы можете выбрать те, что вам по душе, а я, пожалуй, назову их Аллос и Этери. Ну вот, теперь можно продолжать.

Они повернули обратно к дому. Аллос заметно погрустнел, но старался не подавать вида. Он никак не мог понять шутит ли она, когда говорит о сокровищах, или вполне серьезна? Не из тех ли она искательниц, чьи образы подробно описывались в книгах? Ему очень хотелось верить, что Этери задержалась здесь так надолго из-за него и из-за острова, но эти вопросы мешали. И, само собой, напрашивался еще один вопрос, окончательно его смутивший - почему ему так хочется в это верить?
Приближалось празднование Дня святого Патрика. Аллос вспомнил о нем случайно, а, возможно, потому, что его мысли постоянно возвращались к тем неудобным вопросам, которые у него возникли после похода к дереву. Праздник святого Патрика ассоциировался с лепреконами -  сказочными существами, хранителями древних сокровищ. Считалось, что если человеку удастся поймать лепрекона, то он может заставить его показать то место, где лежит сокровище.
Идея! Вот он способ все прояснить! В День святого Патрика он отведет ее снова к дереву для обещанной демонстрации тайной комнаты. С видом шутливой сказки, он сообщит, что поймал шустрого лепрекона и тот подтвердил ее догадку – сокровище действительно зарыто там. Он возьмет с собой маленькую лопату, чтобы Этери могла вдоволь порыться в земле. Естественно, он не оставит ее ни с чем – «сокровище» он зароет заранее. Он купит на материке резной состаренный сундучок и положит в него… Что же он положит? Единственной, по-настоящему, ценной вещью на острове была ее ручка. Та самая, которую она обронила тогда на берегу. Серебряная, инкрустированная золотом и драгоценными камнями – чем не сокровище? Он, всего лишь, хотел дать ей понять, что ему нечего предложить ей, кроме себя и этого совершенно обычного, местами каменистого, острова.

Этери, счастливая, доставала из неглубокой ямки сундучок, ее перепачканные землей пальцы подрагивали от радостного возбуждения. Она подняла крышку. Ее голова дернулась, Аллос испугался, увидев перемену в ее лице - это было лицо человека, которому неожиданно дали пощечину. Этери вынула из сундука серебряную ручку и вышла из тайной комнаты, не сказав ни слова. Она вообще больше ничего не сказала, кроме нескольких слов просьбы о возвращении на материк. 
Он был вне себя от горя. Каждый вечер Аллос отправлялся на катере к тому берегу, где они встретились впервые. Поначалу он тешил себя надеждой, что однажды она придет туда и все ему объяснит или хоть что-нибудь объяснит. Но она не пришла.
Зато пришли другие, вернее, приплыли. Спустя несколько месяцев после их расставания на острове появились люди в деловых костюмах с неприятными постными лицами. Они представились юристами одного городского воротилы. Размахивая перед его носом какими-то бумагами, они заявили, что их босс договорился с муниципалитетом об аренде Острофа сроком на сто лет и намерен построить здесь высококлассный отель для представителей высшего общества. Аллосу милостиво разрешили остаться, более того, ему положили весьма щедрое жалование и ввели в должность смотрителя острова. Это был конец всему: его жизни, жизни его острова.

Отель выстроили с необычайной скоростью. Нужно отдать должное архитектору, здание не имело ничего общего с каким-нибудь огромным современным чудовищем. Скорее, оно напоминало старинный особняк тех размеров, какие могло бы пожелать радушное семейство, чтобы с легкостью и шиком принять дорогих его сердцу гостей. Затем, на смену строителям прибыла следующая группа работников, их усердие было направлено на территорию, прилегающую к особняку. Они трудились день и ночь, как муравьи, вымащивая декоративным камнем аллейки, дорожки, прокладывая гравийные тропинки.
Они все шире расползались по острову, стремясь сделать его пригодным для прогулок пузатых снобов. Аллос не мог на это смотреть. Несколько раз он грузил свои пожитки на катер, порываясь покинуть Остроф навсегда. И несколько раз возвращался, ведь это был его дом - истинный дом. Все приготовления были закончены, со дня на день ожидалось торжественное открытие и прием первых постояльцев. На остров прибыло великое множество обслуживающего персонала, и отель загудел их голосами, подобно пчелиному улью.
Аллос спасался тем, что с раннего утра покидал свой дом и отправлялся на скалистую часть острова, где просиживал до глубокого вечера, бесцельно глядя на водные просторы. Его тело замирало на долгие часы в одной позе, сердце болело, а душа прибывала в отчаянии. Мыслями он бесконечно возвращался в тот злополучный день – День святого Патрика. Что же такое ужасное, непоправимое он совершил тогда, разыграв ее, предложив вместо сокровища ее красивую ручку? Он не находил ответ. Наверное, мало кто, поразмыслив над этой ситуацией, продолжал бы так упорно его искать. В конце концов, она действительно могла являться той самой искательницей сокровищ, которую он так опасался в ней обнаружить. Тогда естественно, что она испытала разочарование и предпочла поскорее убраться с острова. Она могла быть просто вздорной, взбалмошной особой, коих невероятное множество, а искать объяснение их поступкам - глупо. Да вот только эти рассуждения пришлись бы в пору тем, кто не видел перемены в ее лице, а он видел. В тот роковой момент его глазам предстала женщина, оскорбленная в своих чувствах.
Скоро мы и сами убедимся в его правоте. Вдоль берега острова на самых малых оборотах шла яхта. Она плыла так близко, будто стремилась дать возможность как следует себя рассмотреть, броситься в глаза, предстать во всем своем белоснежном великолепии. Аллос, погруженный в свои горькие мысли, не замечал ее приближения, но сейчас, когда она оказалась совсем рядом, он был вынужден обратить на нее внимание. Это была яхта того самого городского воротилы, который неумолимо осваивал его остров и наводил здесь свои порядки. За время строительства она уже несколько раз причаливала к острову. На берег спускались какие-то люди с фотоаппаратами, они кругом носились, повсюду заглядывали, ежесекундно щелкая затворами, потом возвращались на судно, и оно неспешно отплывало. Помнится, он еще удивлялся, что ни разу на остров не спустился сам хозяин, словно его совершенно не интересовала его же собственная затея.
На палубе были двое. Женщина в воздушном нежно бирюзовом платье стояла лицом к берегу и рассматривала остров в бинокль. Возле нее крутился долговязый средних лет мужчина в белой тенниске и шортах. Похоже, он старался привлечь к себе ее внимание, устав от однообразного созерцания береговой полосы.
Той женщиной была Этери. Аллос буквально взмок, узнав ее. Голова у него пошла кругом: «Что это значит? Что все это значит? Что она делает на той яхте?» Он вскочил на ноги, намереваясь прыгнуть в воду прямо с того места, где стоял, в надежде на милость судьбы и плыть к судну, чтобы потребовать у Этери ответа. Не тут-то было, она заметила его значительно раньше, и пока он силился осмыслить увиденное, яхта уже разворачивалась в сторону материка и набирала обороты. Догнать такую штуковину вплавь было невозможно, да и на его катере, до которого, к тому же, пришлось бы слишком долго бежать. Кажется, эта женщина появлялась в его жизни только затем, чтобы основательно свести с ума, подбрасывая одну мучительную загадку за другой и лишая возможности их разгадать.
Аллос бросился бежать к отелю. Наверняка, кто-то из обслуги или администраторов мог предоставить ему информацию. Ведь все они горожане, все они с материка, а жизнь там полна всевозможных слухов. Он не особенно представлял, как их добывают, поэтому решил спросить прямо: «Знают ли они что-то о женщине, с которой их хозяин курсирует на яхте вдоль острова?»
Конечно же, они знали. Ему все разъяснили, не мешкая, а потом долго гадали между собой о том, что за странный смотритель у острова, кому он нужен и за что ему столько платят?  С их слов, Этери была невестой хозяина, вся эта затея с островом и отелем была ее желанием и его подарком! Здесь все принадлежало ей!
Аллосу показалось, что на него рухнула огромная каменная глыба и раздавила. Она раздавила не столько его тело, сколько то чувствительное нечто, которое тело в себе размещает…
Он бродил по острову, ничего не видя перед собой, ноги несли его сами. Казалось, что они единственное в нем, что продолжало жить. Они остановились, как по команде, только тогда, когда привели его к дереву - «первому дереву Острофа». Первое Дерево невозможно не увидеть, в каком бы состоянии человек не находился, никому невозможно, никогда. Он стоял и смотрел на этого могучего великана, на благословенное место своих детских игр, на добрые корни, создавшие для него однажды ту спасительную и мечтательную тайную комнату. Он смотрел, и в его глазах скапливалась ярость. Она хлынула по щекам потоком слез, он упал на колени и неистово закричал:

- Я хочу, чтобы они убрались отсюда, все до единого! Иначе, я уничтожу их собственными руками!

Кому знакомы мгновения такого неистовства, хорошо знает, что им на смену приходит спасительное забытье и мир погружается в темноту.

Аллос очнулся и обнаружил себя лежащим возле дерева, уже наступило утро нового дня. Высоко в кроне щебетали птицы, перелетая с ветки на ветку. Что-то в них показалось ему странным, но он никак не мог понять что, пока одна из них не слетела на землю и не начала прохаживаться поблизости от него. У птицы было три крыла! Аллос потер глаза и снова посмотрел на птицу – все равно три. Может, он бы еще долго так лежал, таращась на нее, если бы его не вывел из оцепенения вой сирены, вырвавшийся из горла отеля. Это была система экстренного оповещения. Он помнил, как его сводил с ума этот истошный вой, когда ее отлаживали после установки и проверяли. Аллос поднялся на ноги и побежал в сторону отеля. Сейчас он был бы рад воспользоваться одной из мощеных дорожек, чьи ленты еще недавно скользили во все стороны острова, но их не было. Везде, в пояс высотой, росла зеленая сочная трава – мечта скотовода.
В отеле была неразбериха, люди бессмысленно метались по коридорам, наталкиваясь друг на друга и бранясь. Аллос поймал какого-то парня, похожего на портье и старался выяснить у него, что привело всех в такое замешательство. Оказалось, что они тоже видели трикрылых птиц, не говоря уже о высокой густой траве, выросшей вокруг отеля за одну ночь. Только, в их случае, птицы не щебетали, перелетая с ветки на ветку, а вели себя весьма нахально. Они целой стаей слетелись к отелю еще ранним утром, противно гоготали, стучали в окна клювами, испугав и перебудив всех.
Это было то, что нужно! Вот он способ избавиться от чужого присутствия здесь раз и навсегда! Аллос попросил парня собрать людей в холле отеля, для того, чтобы он как смотритель мог объяснить им причину этих странных перемен на острове. Нет, истинную причину он и сам пока не знал, но зато придумал, как воспользоваться ситуацией и подлить масла в огонь.
Все собрались довольно быстро -  человеческое сознание не терпит неопределенности. Аллос помялся для вида, давая понять, что собирается открыть им некую тайну, чего, разумеется,  не стал бы делать, если бы их жизням не грозила серьезная опасность. Они обратились в слух. Дальше было легко. Он рассказал им, что причиной этих аномалий является радиоактивное излучение, которое идет прямо из недр острова. Оно то ослабевает, то усиливается, вызывая такой неестественный рост растений и изменяя животный мир. Поэтому остров всегда был безлюдным, и никто не стремился его освоить. Он божился, что предупреждал об этом юристов, а через них и самого хозяина, но они не приняли его слова всерьез.
К обеду на острове, кроме него, уже не было ни единого человека. Он вздохнул с облегчением. Теперь у него есть возможность спокойно разобраться, что происходит здесь на самом деле. Может, в бумагах дяди Дуна он сумеет найти ответы, ведь дядюшка знал остров, как никто другой. Кажется, пришло время открыть старый металлический ящик.
Долго рыться в бумагах Аллосу не пришлось. Письмо, написанное для него дядей, лежало на самом верху. Он раскрыл его и начал читать. Дядя сообщал, что не оставляет племяннику никаких бумаг на Остроф, ибо таковых не существует, да они ему и не понадобятся. Остроф никому не принадлежит. Он может стать домом только для тех, кто любит его всем сердцем и кого любит он сам.  Острофа нет на карте, однако он легко появляется в любой ее точке, где пожелает. В таких путешествиях и протекала их жизнь, пока он не привез Аллоса.  Как и всякий ребенок, Аллос нуждался в стабильности, поэтому Остроф степенно осел неподалеку от материка и не двигался с места все эти годы. Дядя Дун всегда был немногословен, он быстро выдохся и, выразив уверенность, что племянник постепенно во всем разберется сам, закончил письмо.

Аллос еще держал его в руках, когда входная дверь отворилась и в дом вошла Этери.
Его сердцу хотелось броситься ей навстречу, что оно собственно и делало, пытаясь выскочить из груди, но он продолжал неподвижно сидеть на стуле:

- Что тебе здесь нужно? – он постарался, чтобы эти слова прозвучали грубо, но голос подвел и дрогнул в последний момент.
- Я приплыла посмотреть на трикрылых птиц.
Этот ответ его обескуражил, а ведь ему так хотелось чем-то ей досадить, чтобы хоть как-то отомстить за свои страдания:
- Сожалею, что из твоей затеи ничего не выйдет, столько денег выброшено на ветер… - он протянул ей дядино письмо.
Она жестом отклонила его:
- Я уже читала.
- Как читала? Когда читала? Почему ты мне ничего не сказала? Зачем же тогда..?
- Что я должна была тебе сказать, что я взяла ключ с общей связки и просмотрела дядюшкины бумаги, потому что ты ровным счетом ничего не знаешь ни о себе, ни о других и не торопишься узнать? Я пыталась тебя просветить: я расспрашивала тебя о дяде Дуне, заговаривала о сокровищах, об исследованиях гениального ученого. Я надеялась, что ты, не найдя что ответить, предложишь вместе разобрать его архив. Но нет!
- Так ты…
- Что я?
- Но почему же ты ушла тогда? Что я такого сделал? Я ведь всего лишь хотел дать тебе понять…
- Не утруждайся, я прекрасно все поняла.
- Что поняла?
- Что ты поймал лепрекона и он показал тебе, где лежит моя неприлично дорогая ручка, - съязвила она.
Он не знал смеяться ему или плакать. Ему показалось, что он наконец-то прозрел. Он подошел к ней и заключил в объятия:
- Я не должен был класть ее туда. Мне нужно было спрятать там какое-нибудь приятное «сокровище»…
- Глупое плюшевое сердечко, пустяковое колечко, да любую мечтательную чепуху, просто, чтобы я поняла… Ведь хватило же у тебя воображения притащить с материка тот резной сундук! – она и не думала вырываться.

Обнявшись, они подходили к бывшему отелю. Он рассказал Этери какой переполох вызвали чудачества Острофа, показал высокую траву, выросшую на месте дорожек, хотел и птиц показать, но их, как назло, нигде не было видно. Она улыбнулась:
- Я вообще не понимаю, почему он так долго все это терпел?
Аллос пожал плечами.
А Остроф улыбнулся ей в ответ. Да-да, он умел улыбаться. Как? Он просто растягивался в улыбке.

Ну разумеется, он был чудаком. Поэтому, давным-давно хотел создать свое самое заветное чудо – семью. Ради такого стоило потерпеть. По крайней мере, он так считал.