Рубель-тоже денюжка

                Подарок для моей любимой Нади Толокно
     Я подкрался на цыпочках, позвонил и убежал. Уже на бегу, между этажами, меня настиг ее голос, звуковой волной ударив в спину :
     - Стой, дурак !
     Остановившись, я закурил и как ни в чем ни бывало принялся рассматривать обшарпанные стены подъезда, разрисованные народным творчеством разнообразных племен и общественных групп матушки Сибири : задорные свастики перемежались невнятными эпитетами, вычурные половые органы, скопированные с возбужденного паленым алкоголем мужского достоинства, налезали на бодрые лозунги, расклеенные несколько лет назад трудолюбивыми и ответственными управдомами, и обещания благ истомленным долгим ожиданием ветеранам, вплоть до отдельных квартир в виде уютных сосновых ящичков и путевок по профсоюзной линии в щедрый Крым, наш. Она спустилась ко мне, как была, в домашних тапочках и спортивном костюме на голое тело. Это хорошо.
      - Мужа-то нет.
      Взяла за руку и повела в сказочные чертоги, когда-то запланированные предательским товарищем Хрущевым, отложенные - не время, Федор - застойным товарищем Брежневым, забытые еще более предательским товарищем Горбачевым, но все же сбацанные благословенным господином Путиным, маленьким, но нашим. Как Крым. Ввек бы его не видеть.
     - Это ты про кого ? - Наливая чай спросила она, хрустко ломая баранки и отодвигая в угол аккордеон.
     - Про обоих. Или правильнее говорить : обеих ? Хотя, - я остро глянул в шальные глаза, - это уже было.
     - Ну да, - согласилась она, - у нас с тобой, любовь моя, все уже было. Ты мне практически родной.
     Это было по кайфу. Родной. Как брат, только лучше. Интересно, если б я приволок майне клайне швестер, они как, сцепились бы на лестнице или дома, забавно, глянуть на эдакое. В голове пронеслась фееричная картина вцепившихся друг другу в волосы девчонок, орущих что-то, громко и истерично. Одна, по-ходу, гимн михалковский голосит, а вторая чё-нибудь на английском, а я, такой, сижу в сторонке и тихонечко бормочу бессмертные строки из " Луки Мудищева", ну, там, где " отойди, а то как двину х...ем в жопу или спину", надо же такое придумать, х...ем - и в спину. А вот если б меня на " Порше" подвезла единственная, вот понт был бы реально конский, сидит она за рулем в найковской олимпийке, ждет приказ, а я курю рядышком, посматриваю по сторонам, ворон и сорок считаю, размышляю, напеваю из их же сибирской " Гражданской обороны", не про нож в спину, нет, много чести, " Тошноту", самая актуальная песня на сегодняшний день. Потом щелкну пальцами и погнали, " Порш" - это вещь, махом домчали, а у подъезда уж сходняк, ждут, переминаются, нервничают, боятся малехо, не без того, это вам не с какой-нибудь Мадонной встречаться, это, понимаешь...
     - Эгей !
     Размечтавшись, я забылся и съел все баранки. Она от жадности и крикнула " Эгей !", мол, очнись, мне еще твою водительницу кормить.
     - Не ссы, у нее с собой есть.
     - У кого ?
     - У Маши.
     - Какой Маши ? Ты что, - она оглянулась, - не один ?
     Вскочила и заметалась, заглядывая в углы, шкафы и даже антресоли. Жаль, полатей не было, утратили духовность, Сибирь - и без полатей. Впрочем, косоглазые чурки из стремных боевичков и говенные спортсмены-ветераны так не думают, прут буром в страну заветную, дабы припасть, пропитаться духом и съеб...ся в еще более стремные боевички отечественного розлива и тренеры вовремя падающих в нокаут мускулистых боксеров, неизвестных, на хрен, за пределами духовной, заветной и вот-вот могучей державы, распрямившейся и вставшей - раком- в ожидании трепетных прикосновений и ударов чуть ниже спины.
     - Нет никого, - наконец, успокоилась она. Села. - А то муж вернется, а тут...
     Она зажмурилась и представила. Возвращается муж из командировки, а из шкафа теннисистка выскакивает, орет, возможно даже - голая.
     - Почему ? Почему голая ?
     Я не знал, почему, откуда мне знать ее фантазии, вот, привязалась, почему да отчего.
     - Слушай, - это я ей предложил, - хошь, я тебе историю расскажу ?
     - Про теннисистов ?
     Вот клин попер, я -то думал, у меня одного такое бывает, думаешь о ком-нибудь, думаешь, я чаще о Гитлере думаю, если честно, сам не знаю, почему.
     - Не без этого...
     ... Голый Гитлер завершил сет мощнейшим ударом, довольно засмеялся и потрепал подскочившую Блонди по холке. Почесал в паху, обтерся байковым грузинским полотенцем, привезенным в прошлом году в дар Молотовым, и крикнул Юрию Визбору :
     - Харэ.
     Юрий Визбор сел на искусственное покрытие корта, жестом подозвал Окуджаву, до того скромно стоявшего у входа в бункер, принял гитару и запел, перебирая струны чуткими пальцами :
     - Компьютер Гитлер, я жду приказ,
     Я твой раб, я твой слуга...
     Подошедший Гитлер, уже обвязавшийся полотенцем, прервал его и с легким глуховатым австрийским акцентом, от которого так и не смог избавиться до конца своих дней, вежливо попросил почесать между лопаток, где капелька прозрачного пота задержала свой стремительный бег  по направлению поясницы и теперь сохла, причиняя мужественному организму дискомфорт и неудобство. " Как Крым", - отчего-то подумал Гитлер, вновь демонстрируя себе собственные сверхспособности, умозрительно представляя эвакуацию сорок четвертого года, хотя, на дворе бункера стоял тридцать пятый. Юрий Визбор, ленясь встать, небрежно ткнул его грифом гитары.
     - Ай, сука, - выругался теннисист. - Хрена ты меня в спину ударил ?
     Юрий Визбор, сверкая глазами, катая желваки и распушив редкие волосы, бледный и яростный, выпрямился во весь свой колоссальный рост - целых сто шестьдесят три сантиметра, тютелька в тютельку, без обмана - и заголосил :
     - Вихри враждебные веют над нами...
     Гитлер задрал голову к ясному небу .
     - Не п...ди. Нету никаких вихрей. Ева !
     Выбежала Ева с пылесосом в руках.
     - У нас пылесос какой марки, не знаешь ?
     - " Вихрь", - вмешался Окуджава, - или, на-крайняк, " Циклон".
     - " Б " ? - непонятно уточнил теннисист. Видя недоумение на лицах друзей, махнул рукой и поцеловал Еву.
     - " Бош", - хихикнула Ева, подставляя раскрасневшуюся щеку.
     Гитлер обиделся.
     - Хреновы лягушатники, не могут они, понимаешь, без оскорблений.
     Он сплюнул и сел в шезлонг. Ева, бросив пылесос, умчалась в подземные помещения бункера, но очень скоро вернулась, неся акваланг. Гитлер с подозрением посмотрел на аппарат.
     - Это зачем ?
     Ева пожала плечами, а Окуджава объяснил, что акваланг - лучшая рифма шезлонгу. Гитлер потряс головой, не понимая, взял с кособокого столика китайской работы пачку " Беломора", закурил и задумался. Друзья разошлись в разные стороны, а он думал. Никто не знал, о чем он думал в этот солнечный майский денек тридцать пятого года. Но все узнали, на своей шкуре и немного позже...
     Назойливый дверной звонок прервал мою историю. Она сидела рядом, не дыша, вытирая катящиеся слезы ладошкой, глубоко затягиваясь моими сигаретами, слушая и не веря, что именно так все и было на самом деле.
     - Муж, - утвердительно сказал я и пошел к выходу. В дверях столкнулся с мужиком и мелкой девчонкой, поздоровался и свалил. Скучно будет - свистни. Хотя, я, вроде, это уже говорил. Действительно, как родные, столько всего уже было.