Часть 2 Между небом и землёй Глава 5

Глава 5
Портал, ведущий домой, остался не использованным. Такрин не сможет его пройти без меня. Я глянул на руку, метка оставленная глашатаем уже едва различима - время перехода заканчивалось. «Ключ» или руна, переданная мне очкариком, исчезнет с минуты на минуту. «Пусть я останусь, лишь бы эта тварь не проникла и в мой мир. Больше не глянув в сторону Яви, я побежал назад в деревню.
Страх как бич подгонял меня по лесной дороге в Марьинку. Летние кроссовки легко касались земли. Хотя, даже чуть слышный топот собственных ног пугал воображение невиданными чудовищами. Теперь я верил в существование призраков. И почему люди полагают, что они белые как облако? Наверное, благодаря диснеевскому Касперу? На самом деле, гости из преисподней не отличались дружелюбием. Сгустками тёмной энергии, уничтожающей всё живое – вот чем они являлись. Устроили шабаш в лесу и нападать не спешили. Через пару часов связи Чудесного мира оборвутся и тени смогут беспрепятственно охотиться в деревне сколь угодно. Марьинка превращалась в деревню-призрак, сначала сжигали всё живое вокруг, «сладенькое» оставили на потом. – «А служивые во главе с воеводой, придя следующим летом, почешут затылки, гадая, куда ушли люди. А они не уйдут. Лягут слоем пыли вокруг своих же избушек».
«Скоро, ещё чуть-чуть! Уже видно первые домишки Марьинки!» – лёгкие жгло от учащённого дыхания, бок кололо после бега, я вынужденно перешел на шаг. – «Сначала разбужу Есению, она расскажет отцу то, что я увидел. Действовать нужно максимально тихо и не создавать суеты. Иначе пожирающие лес твари набросятся на деревню».
За мной следили. Неприятное ощущение сдавило затылок, вниз поползла тревога, словно опасность физически коснулась спины. Желание остановиться и оглянуться подавил дополнительным усилием воли ещё до того, как оно взяло верх. Страх придал ускорение шагам, когда казалось, что выдохся окончательно. Я удивился этой новой волне страха. Она была похожа на барьер, отделявший меня от высокого порыва, ностальгически юного по эмоциональному состоянию и яркого в стремлении к благородной цели. И я жутко испугался не успеть. Я ничего больше так не хотел, как спасти Есению, и я наплевал на все виды страха, освобождая себя на безумство: пусть я превращусь в пыль, но я должен ей помочь. Разум реагировал на новые условия, мгновенно оценив ситуацию, выдал спасительное решение: «Переиграть судьбу!».
Дырка в старом заборе. Не доходя до следующего поворота, я пролез через пролом и прижался к внутренней стороне плотной дощатой стены. Оставляя преследователей в неведении о моём местонахождении, я припал к доскам и притаился, в надежде, что если это тень, то она опять пролетит мимо.
В узкую щель между старых досок я увидел как легонько и совсем бесшумно по дорожке катится деревянное колесо. Откуда оно взялось? Я прислушался, не слышно ли шагов или стука копыт: хозяин колеса мог появиться в любую секунду. Едва различимый шорох принадлежал только колесу. Оно, без телеги, катилось вертикально, преодолело лужу и пригорок, немного постояв, «в раздумье», поменяло направление и свернуло за угол, который я должен был миновать, если бы не скрывался за дыркой в заборе.
Я почувствовал дрожь. Мне уже не было страшно. Меня затрясло как новичка охотника, увидевшего опасного зверя. Не дожидаясь того, кто дистанционно запустил колесо с беззвучным мотором, я прокрался вдоль ограждения, срезая угол по чужому огороду. Плотные ряды кустарника и штакетник ограды отделял меня от колеса, я не знал, что мне делать, когда опять припал к доскам. Колесо неторопливо перекатывалось, без посторонней помощи. Сумерки скрыли колею оставленную им по краю лужи. Оно приближалось к прорехе в заборе за которым я притаился.
Для манёвра остался миг. Я упал на колени на грядку рядом с забором, просунул руку в щель между досками и дёрнул на себя, схватившись за деревянный обод. Ещё секунда ушла на то, чтобы развернуть его узкой стороной и протащить сквозь щель. Прикосновение к «деревянной поверхности» вызвало неожиданную реакцию. Я держал колесо с пятью перемычками, а кожа чувствовала тепло живой плоти. Пальцы с усилием удерживали нечто тяжелое и незримо-меняющееся. Азарт прошел, сменившись омерзением. Вместо твёрдого дерева в моих руках металось существо невидимое взглядом. Оно извивалось, увеличивалось, разжимая мои пальцы.
Отвращение подкатило к желудку. Кожа покрылась мурашками, руки ждали от мозга одной команды: «Брось его!». Я с усилием подавил брезгливость и быстро, как мог, закинул шевелящийся клубок на кол, торчащий из покореженной ограды.
Контуры колеса расплывались. Оно подпрыгнуло, повисло под другим углом, замерло и снова дёрнулось. Передо мной неодушевлённый предмет самостоятельно решал возникшую проблему и поражал энергичностью в стремлении спрыгнуть с забора.
Вытирая с ладоней противные ощущения, проникшие в нервы, я нащупал продетую в джинсы верёвку. Потянув, развязал узел и, вытянув из штанов, сложенную вдвое бечёвку, вставил один конец в середину колеса. Верёвка была длинной, поэтому мне не пришлось даже приближаться к дёргающейся, чёртовой штуковине. Держась на расстоянии завязал простым узлом, закрепляя на заборе широкую петлю.
Деревянный обод шмякнулся о землю, принял вертикальное положение и прыгнул на меня как собака ограниченная цепью. Я сплюнул, - «Что за хрень твориться?! Похоже, не побежит теперь за мной? Еще три дома и я спасу Сенечку».
За спиной послышался стон. Зрелище, развернувшееся у забора, заставило проморгаться. То, что проявилось на месте пойманного колеса, напоминало цирковой иллюзион, иначе как объяснить, почему верёвку, удерживающую обод на грядке, закрыли смятыми шмотками. Мозг подогнал одно похожее обстоятельство из глубокого детства: яркий свет и ловкие руки фокусника. Только не было ни фанфар, ни волшебника. Разум протестовал, обрабатывая зрительную информацию: пустой женский платок заполнялся, приобретая форму головы, под кофтой выросла спина, а руки, с искорёженными мышечным спазмом пальцами, потянулись в мою сторону, схватили пустоту и безвольно упали. В темноте на грядке тяжело вздохнула женщина.
Человек - не проклятое колесо, умирал на грядке, с верёвкой, уходящей в пищевод. Меня вывернуло недавним ужином. Тело женщины, изуродованное продетой сквозь него верёвкой, было изогнуто в позвоночнике. Длина верёвки не позволила ему выпрямиться под действием судорог.
Оцепенение сковывало мои движения, нарушая все клятвы Гиппократа, я отползал от тела на пятках, ладонях и заднице, чтобы вновь завалиться на бок. Вид моей невольной жертвы вызвал приступ рвоты. Закрыв глаза, я не избавился от страшной картины, впечатанной в память навсегда: предсмертные конвульсии разбивали тело волнами, верёвка врезалась в лицо, перекашивая рот. Поздний вечер скрывал её черты, но под треклятым платком, расшитым в мелкий цветочек, я видел не старуху, шедшую от Волошиных. В тот же платок была одета молодая женщина.
Оставляя её на грядке, я распрощался с частью себя. Опустошенность и печаль – две составляющие, оставшиеся во мне, наполнили душу горем. Я не хотел её смерти. Я не хотел…
В доме Паныча не спали. Я тихо открыл незапертую дверь и вошел. Отец сидел на стуле в прихожей, девчонки на скамейке, рядом с матерью, обнимавшей Есению. Картина ожидания горя или расставания? Они повернулись на моё появление.
- Вы вернулись?
Отец встал, открыв рот, желая облечь своё изумление в слова, но предоставил это дочке, уселся на прежнее место, начал массировать лоб. Настасья Кирилловна отвела глаза, она бы не стала смущать мужа, прячущего не прошенную влагу в глазах.
- Мы-то гадаем, почему кольцо не исчезает. – Есения взяла меня за руку, разглядывая моё лицо, словно не веря, что это действительно я.
Мне тянуть резину было не с руки, поэтому начал с ходу:
- Передай отцу - люди в опасности. Нужно их увести отсюда, пока Путь не закрылся.
Вкратце, с перерывами, я описывал то, что видел к западу от деревни. Есения переводила каждое предложение.
Паныч задул свечу. Несколько инструкций семье и оба родителя направились в разные стороны сразу за калиткой. Девочки разделились, Кровинка пошла с матерью, Даринка и Зарёнка - к Дуне, а мы с Есенией к другим соседям.
- Как сказать, чтобы будили других и уходили в город?
Она выдала непомерно длинную фразу. Я не смог запомнить.
- Опасность? Идите туда?
 Повторив в уме слова, я уверился, что теперь способен предупредить сельчан.
Тихо и быстро вывести больше пяти сотен человек не получилось. Детский плачь, топот копыт, скрип дверей далеко разносились в ночном воздухе. Кто-то умудрился освещать себе путь огнём, несколько костров запылали на площади. Попытка через Есению убедить мужчин, чтобы бросали скотину и уходили незаметно, провалилась из-за упрямства и глупости.
Тени атаковали беззвучно. Первые жертвы погибли незаметно для большинства, могло показаться, что они растворились, окутанные чёрным туманом.
Потап умер рядом с женой, у дверей сарая, застав тихую расправу над его скотом: как только они открыли хлев, тень прошла сквозь них, выжигая смертельные раны, буквально расчленила пополам и не вернулась, чтобы поглотить то, что осталось. Я понимал - охота на людей переросла в скорейшее убийство, а это значит, шансов на спасение не осталось.
Кровожадные духи буйствовали, слившись с темнотой ночи. Невидимые и неуязвимые они как пули простреливали дворы и улицы, поражая всё живое. Люди падали на землю со страшными увечьями.
Я наклонился, чтобы поднять женщину. Она была цела, но отказывалась уходить, цепляясь за чьё-то тело. Я оттащил её со двора и передал заботу о ней людям на площади.
Крик ужаса добавил отчаяния беспросветной безнадёжности. В следующем дворе женщина прижимала к себе девочку и кричала в голос. Рядом на крыльце, лежала человеческая рука. Её мышцы разжались, выпуская горящий факел. Мужчина скорчился чуть дальше с прожженным туловищем. Огромная рана запеклась и не кровоточила. Оставшейся, второй рукой он подтянул факел и скинул его с деревянного крыльца. Жаль, что он умер только после того, как успел увидеть, что в доме, о котором он заботился из последних сил, жить стало не кому. Тень пронзила его жену и дочь, до того, как я успел к ним подбежать.
В тот момент я проклял развернувшийся перед нами ад, в котором человеческая беспомощность истязалась потерями любимых.
Я подобрал злосчастный факел, унося свет вместе с картинами жестокой расправы. Несколько дворов назад, я отстал от Есении. На секунду потерял её из виду и не смог найти вновь.
Осознание реальной угрозы вызвало людскую панику. Опасный шум усилился, делая нас ещё более уязвимыми: крики, стоны, плачь, топот копыт. Призраки нападали со всех сторон, ранили и убивали, легко калечили людей целыми группами, играя в смертельные салочки. Редко кому из жертв удавалось сохранить способность двигаться. Дорога на запад оказалась отрезанной. Выбрались единицы. Оставшиеся в деревне спрятались в тёмных домах и были обречены.
Новые звуки врезались в общий гомон. Угрожающий шепот в сочетании с металлическим шелестом. Так могли бы разговаривать огромные змеи, если бы обрели такую способность. Напуганные и измотанные ужасом и горем люди сбились в кучу между кострами на площади. Многие, как и я повернулись, в ожидании новой беды, идущей с востока.
Тени, сновали в темноте, но их атаки прекратились. Неужели они ожидают нового союзника, с грозным шипением приближающегося к нам?
Мы увидели не ползущего змея – к нам пришла помощь. Это были люди, их было много. Не вооружённая армия спасения, отгоняла духов звуком, резонирующим в каждом человеке.
Прибывшие обступили людей, защищая по периметру и направляя всех на запад. Они освещали путь, излучая звуки телом. Гнетущий, потусторонний звук вызывал желание заткнуть уши и бежать без оглядки, прерывался на долю секунды и возобновлялся вновь, повторяя свою жуткую шипящую мелодию. И мы шли и терпели, а чёрные тени, послушно, держались на расстоянии.
Я осмотрелся. Нас осталось меньше сотни! Я увидел Микушина, на местном наречии он поторапливал и без того послушных жителей, не ощущая идущих от него устрашающих вибраций. Меня, возвышающегося над другими, заметили сёстры Есении, я пробился в толпе к ним на встречу,
- Дарина, где Есения?
Непонимание и страх в глазах девчонок.
- Сейнел?
Дарина пролепетала имя сестры, показала в сторону дома Волошиных, прямо по улице. Понимающим кивком, я прекратил бесполезный поток слов и подтолкнул Зарёнку в глубь толпы, пожелав им найти родных.
Дом Волошиных оказался запертым изнутри. Пару раз стукнул в дверь, не надеясь особо на ответ. Разумеется, если на крики и свет за окном не отозвались, то уверенность, что в доме кто-то остался, улетучилась с каждым ударом кулака по дереву, - «никого, если не считать одной упрямой девчонки. И мне бы найти её поскорее», - ворчал я неслышно, про себя, обходя дом по периметру.
Впереди кто-то негромко переругивался. Смельчаки однако! Спорили детскими голосами. Да, послышался лепет, один из спорщиков - ребёнок. Хотелось верить, что в первом я узнал голос Есении. За углом маленькая фигурка едва различимо белела на фоне деревянной стены.
- Есения, - позвал я тихонько, чтоб не напугать, когда подкрался вплотную. Она сжалась, как нашаливший школьник, потом так же тихо спросила:
- Миша?! – в голосе сомнение отступило от неожиданного эмоционального волнения, я даже не понял, как она оказалась рядом и прыгнула, повиснув на мне.
Поставил её на ноги, высматривая в темноте причины неожиданной радости, и сразу две руки обхватили мою голову, притягивая вниз к её лицу, губы прижались сильно, до боли, словно от этого зависела, как минимум очень многое. Я сомневался, стоит ли мне помогать этой трудяжке. Поцелуй выходил очень странный, типа сказали «Надо!», а как это надо делать не объяснили, и я послушно подчинился.
- Всё! – выдохнула Есения, наконец, отрываясь от меня, - Похоже на пиявку?
- Не очень, - только, что не добавил вслух «скорее уж на рыбу». А она уже прилипла ко мне, втягивая мою губу до боли. С ума сошла, наверное, учиться целоваться именно сейчас, стоит стихнуть удаляющему шипению и призраки тут же вернутся. Я оторвался от её лица, прерывая практическое занятие, и потянул её за собой.
- Подождите! Постойте же минутку! Волошиных не было. Тут открытое окно, если Вы меня подсадите, я быстренько проверю.
- Ясно. Мать Тереза, твою же за ногу! – мой злой шепот под её губами перешел в быстрый поцелуй.
Она ловко взобралась на подоконник, и схватилась за мою рубашку, когда я подтягивался на руках следом за ней. Перевалившись через окно, завис, чтоб собраться силами и перекинуть ноги, а она присела, не выпуская ворота моей рубахи, присосалась ко мне и ведь самой смешно, то хихикнет, то губы засосёт. А на улице чудовища летают, где между прочим значительная часть моего тела карабкается, а ей что? Я мурашками покрылся, явно не от удовольствия.
Наконец, справившись с ногами и ввалившись в комнату, я как мог бодро выпрямился, сразу же отряхнул её руку, чтобы не позволить ей отпустить меня добровольно. Если она и была уверенна, что без посторонней помощи, с одной попытки я бы в дом не попал, то виду не подала. Ну, не спортсмен я и никогда им не был! Бедное моё самолюбие! И как я мог его сохранить, когда меня, то призраками пугали, то целовали как умели? Мне опять, жутко захотелось убежать, и бежать несколько километров к ряду, потому, что обычная прогулка мне уже не помогла бы. – «Так! Ещё немного и кондрашка меня обнимет», - предупредили остатки полученного образования, ускоренно переформированного к здешним условиям.
Дом у Волшиных – что замок, а времени в обрез.
- Я знаю, где их комнаты, - сократила поиски моя сумасшедшая. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Есения позвала хозяев, имена разлетелись громко в тишине большой комнаты, но нам не ответили. Внутри дома всё казалось покинутым и по-сиротски грустным, откуда-то взялось эхо, а ведь убранство комнат вроде как на месте.
Направляясь к выходу, мы заглянули в кухню. На полу, распластавшись ниц, лежало тело. Я развернул Волошина за плечо. Запах алкоголя ударил в нос. Он пытался грубо оттолкнуть меня, пробормотал:
- Чтоб вам всем! Пошли вон!
Я не сразу-то и понял, что я различил его бранные слова.
- Афанасий Степанович, - позвала ласково Есения. - Тут такое твориться! - не отступалась она от хозяина.
- Сенечка, - ласково произнёс староста, и потянулся, чтобы обнять, - Сенечка, она их забрала... – руки повисли безвольными плетями, сморщенное лицо перекосилось, - за…заб…ра… - он захлебнулся пьяными рыданиями.
- Кто? - смогла выдавить, потрясённая его видом Есения.
- Крогоруша..., бишь её заразу - Липата... – он начал заикаться от слёз.
Есения набрала в ковш воды и протянула ему,
- Липата Фёдоровна - ведьма?
- Да, я давно её раскрыл, - речь становилась всё более связной, словно он быстро приходил в себя. - Ещё два лета назад её на капище заприметил. И она меня - дурака неосторожного - тоже.
- Лёшку сына моего забрала. Митькой и Настенькой -  детьми нас немыми связывала. Так, ведь их всех забрала. И Катерину и Настеньку с собой увела проклятая.
- Почему ты допустил такое? – пусть грубый, но как показалось, мой вопрос был в тему.
- А что я мог против ведьмы? Я как эти годы прожил - не помню. Воду пью и хмелею, - он повертел ковш в руках, - разума и сил совсем лишился. После Митькиных похорон еле приполз и отрубился, проснулся уже темно, моих дома нет. А она сидит, вот на том же стуле где ты сейчас, - он указал на стул подо мной, - башку разукрашенным платочком прикрыла и ухмыляется. Мол, жизнь мне оставляет потому, что нет надобности такого никчёмного тупицу убивать – до утра-то всё равно никто не доживёт. И хохочет, а я всё хуже и хуже её различаю, как в тумане. Как на пол упал - уже не помню. – Он опустил голову, вытер слезу рукавом, восстанавливая силы, только чтобы признать своё поражение окончательно и простонал: Откуда берётся такая жестокость? Сенечка, я ведь жизнь этой деревне посвятил, обо всех заботился. Она, - рассказывал он о знахарке, - в старой избушке поселилась - ей крышу крыть мужиков собрал, помогал, как мог, а она так со мной.
- Ты говоришь, у старухи платочек расписной? – Чем-то зацепил меня расшитый, цветной платок.
- Ну. Так она его у моей жены и забрала. Тот платок с красными маками, в прошлом году, мной самолично с ярмарки привезён, а эта дрянь забрала. Я даже сразу и не узнал. Смотрю, по деревне ходит в новый платок ряженая, ну я домой пришел, спрашиваю у жены про свой подарок, а она мне - терпи, только бы дети целы были. И ведь забрала... всех забрала.
- Я видел бабку в платочке, и в этом же платке сегодня женщина была - не старуха, а молодая женщина.
- Михаил...она...кро-го-руша... – Есения замерла от страшной догадки.
- А теперь для тех, кто потупее! – пришлось надавить на собеседников, так как я не мог знать, что значит молодость для крогоруши.
Есения опустила голову, в её глазах появились слёзы, но отвечать не стала.
- Не молчи. Думаешь, что я не понял, отчего крогоруша помолодела. Бедные мои девочки, - простонал староста. И опять молчат оба. Я стоял и гадал, что ведьма с ними сделала.
- Она их годы... себе... забрала, - решилась, наконец, озвучить Есения, тихо так, одними губами.
Ну конечно! И как я сам не догадался!
Дальше в потоке слов Есению было не остановить, она руками всплеснула, когда заявила что поняла про Липату и многие события становятся объяснимыми,
- Если она в Марьинку пришла, аккурат в год, когда Авдотья умерла, значит и у нашей няньки ОНА могла молодость забирать…- рассуждала она вслух. -Да, только не так смело как сейчас, а осторожно, чтобы не заметили, как она здоровье поправляет, - согласилась сама с собой. - И про брата она наверняка знает, - последовал вывод. - Ведьма перестала таиться, значит, ей хватит смелости признаться, что она с Роней сделала! Скажи, - она взяла меня за руку, готовая идти к ведьме, без промедления, - где ты помолодевшую Липату Фёдоровну видел? Мне нужно к ней… спросить!
- Спросить - не получиться.
- Почему?
- Я ей, того - вред нанёс… не совместимый с жизнью, – не смог выговорить слово «убил».
- Как это?
- Она… это, в огороде на грядке.
- И что она на грядке делает?
- Ну, лежит – не дышит совсем.
- Ты чего? Думаешь - умерла ведьма? – заподозрил меня в слабоумии Волошин.
- Уверен.
- Нет, парень, ведьму так просто не убить.
- Я и не убивал. Смотрю, колесо по дороге само катится, схватил его и верёвкой к забору привязал, чтобы от меня отстало. А вместо колеса на грядке женщина в агонии забилась. Я перепугался до чёртиков, бежал, аж пятки сверкали, - «и про сумку с одеждой, оставленную у ограды забыл» - добавил я мысленно.
В полутьме скорее почувствовал, чем увидел, как две пары глаз уставились на меня в изумлении.
- А что я мог сделать? Я боялся, что меня перехватят и народ останется в деревне теням на съедение. – Тишина. – Слушайте, нам пора выбираться, - внёс я рациональное предложение, напоминая, что мы не чаю попить собрались.
- Вы поторопитесь, пока Путь не закрылся, - подгонял нас староста, хотя сам решил остаться. - Я к Липате в избушку схожу, там жену и дочку поищу.
- Ты только подожди до рассвета. На улице сейчас не безопасно, - Волошин узнал о таинственном исчезновении деревень и разгадку тайны за один раз. Слушал, словно пропускал каждое слово через себя, то стенал, то стучал от волнения по своему колену пальцами, а пару раз выдал свои переживания вслух:
- Если бы я не был таким глупцом… - винил он себя, слушая о гибели людей.
- Что бы ты сделал?
- Рассказал воеводе про крогорушу.
- И у твоих детей даже шанса бы не осталось.
Впервые за несколько лет, со смертью крогоруши, вода которую он выпил не вызывала алкогольного дурмана, её остатки капали из забытого в руках ковша на пол, вторя его слезам.