Амфибия Ивановна. Гл. 1 Немного истории

               

      

  В г. Николаеве примерно в 1928-ом году жила молодая семейная пара. Они недавно поженились, чем очень удивили друзей новоиспечённого мужа. Такой статный, красивый, видный, высокий Иван выбрал в жёны смешную и, кстати, смешливую девчонку. Матрёна, так звали девушку, была маленького росточка, пухленькая, абсолютно ничем не примечательная девушка, скорее – девочка.

 Иван её звал «моя Мотичка», и очень трепетно к ней относился. Вот уж поистине: «Любовь зла, полюбишь и козла». Друзья открыто выражали своё недовольство его выбором. Но он только смеялся и говорил: «Мал золотник, да дорог». Действительно, Матрёна едва доставала ему до плеч. Он частенько таскал, не носил, а именно – таскал свою Мотичку на руках.

  - Мотичка! – говорил он. – Ну ка, иди сюда, я тебя потаскаю.
   Матрёна подбегала к нему со своими удивительно искрящимися глазками, из которых просто брызгали лучики, поднимала личико, и смотрела на Ивана, как бы говоря: «Я готова». Иван подхватывал свою Мотичку и начинал проделывать акробатические номера: то брал её под мышку и кружился, то кружил её вокруг себя как обруч, то поднимал её как ребёнка.

 Матрёна только тихонько ойкала. Потом он садился на стул, сажал её на колени и смачно целовал в щёчку. Им бы на лёд в теперешний «ледниковый период»: вот бы вытворяли поддержки! Супер акробатические!
 
   Иван обожал море, которого никогда не видел. Он прочитал массу книг о море и мореплавателях. У него были какие-то огромные уникальные книги о кораблях. Там были и парусники времён Петра 1, и новейшие суда. Он изучал устройство судов по чертежам, аккуратно сложенным и вложенным в книги.

  А ещё он увлекался фантастикой. Пытался и Мотичку к этому приобщить, но ей больше нравились классики: Тургенев, Гоголь, Л. Толстой и др. Вот только Достоевского она не приняла. Не понравился, да и всё. Возможно, не с той книги начала знакомство с его творчеством. Несмотря на некоторые разногласия, молодые были очень счастливы.

  Оба очень любили детей и мечтали о многочисленном потомстве. Как говорил Иван: «Не менее десяти штук». По требованию Ивана Матрёна поступила в педагогический ВУЗ на факультет «дошкольное воспитание», чтоб будущих детей «воспитывать по всем правилам».

   Сам Иван учился в каком-то Высшем мореходном училище в Ленинграде.
  В ту пору стал входить в моду первый советский писатель  фантаст Александр Беляев.
  В 1928 году в журнале «Вокруг света» был опубликован его роман «Человек-амфибия», о юноше, который мог жить и на суше, и под водой. Ивану безумно понравился этот роман.

 Он зачитывался им, как впоследствии  вся молодёжь Советского Союза. И как только у них родилась дочь, он дал ей имя – Амфибия. Так появилась на свет Амфибия Ивановна. Матрёна сначала была против такого имени, но мужу перечить не могла, приняла это с юмором и смирилась.

  Отец обожал дочку и совершенно серьёзно думал, что из неё вырастет что-то от амфибии. С раннего детства он ходил с ней на Волгу. В три годика Ама неплохо держалась на воде, была совершенно бесстрашная, озорная девочка с весьма специфическим характером. Весёлая с искрящимися глазками, она в такие минуты была очень похожа на мать, а когда настроение у неё менялось, она бычилась, хмурилась, смотрела из-под лобья.

 В это время её лучше не трогать. Обычно такое настроение у неё было, когда она что-то хотела сделать, но у неё не получалось. Тогда она сама пыталась справиться с задачей, не прося ни у кого помощи. Ивану нравилось её такое состояние. «Моя упрямица опять чего-то задумала. Помочь, доченька?» Но, доченька бросала на него быстрый взгляд и отрицательно мотала головой.

 После того, как она добивалась своей цели, настроение у неё резко менялось, она бежала к отцу и просила: «Пап, пошли на Волгу. Я смотрела, как рыбки плавают. Я тоже так хочу. У меня получится. Я поняла, как надо спиной делать». И действительно, она научилась плавать, прижимая руки к телу, или вытянув их вперёд, извиваясь телом. Ну, как в фильме, который выйдет на экраны много, много позже.

 Иван радовался успехам дочери. «Видишь, Мотичка, она у нас уже человечек-амфибия. А?» В пять лет она плавала разными стилями. И это  при том, что отец мало времени проводил дома. А как она ныряла! Даже отец, который её тренировал, удивлялся, как эта кроха может столько времени находиться под водой. Под водой она тоже плавала и как «моряки», и как «рыбки». Плавала до посинения.

  Матрёна всё причитала: «Только бы не заболела». «Не каркай, Мотичка, не каркай. Она ж у нас амфибия! Она рождена для воды». Он выхватывал дочь из воды, кружил, целовал. Все весело смеялись. Это были для Амы самые счастливые дни.

 После окончания училища он дважды уходил в море по нескольку месяцев. Его «женщинки», как он называл жену и дочь, очень скучали. Ждали. Ама готовила для отца разные сюрпризы: то что-нибудь нарисует, то смастерит. Рисунки у неё были больше похожи на чертежи.

Однажды она удивила, так удивила отца! Она нашла подходящую дощечку, каким-то образом выдолбила серединку. Получилась лодочка. Потом она вбила три огромных гвоздя и насадила на них бумажки. Когда папа приехал на побывку, она, сверкая как мать глазками, показала своё детище: «Пап, я тебе на память парусник сделала». Отец, очень удивился способностям дочери. Ей всего то около шести годков. Такие вещи мальчишки лет 10-12-ти только начинают делать.
 
  - И тебе никто не помогал? - недоверчиво спросил он.
  - Я сама, сама! – радостно, хотя немного обиженно твердила Ама.
  - Слушай, Мотичка, ты знаешь, кого ты родила? Ты родила гения. Подрастёт, она весь мир удивит.

  И отец, и мать гордились своей дочерью. Жаль только, что отца часто и подолгу не было дома. А Иван после плавания загорелся усовершенствовать в кораблях различные узлы. Просчитал, начертил, показал капитану, потом по рекомендации капитана ознакомил со своими идеями высокое начальство. Всё было одобрено, и его «по партийной линии» (он уже был членом ВКП(б)) перевели на завод руководителем вновь созданного отдела по внедрению рацпредложений.

    Матрёна тоже успела добиться успехов в своей работе: Ей, молоденькой и смешливой девочке, доверили руководство детским садиком. Не Бог весть что, но работа требует и любви и внимания к детям, и умения ладить с обслуживающим персоналом. Удивительно то, что Матрёна сразу завоевала уважение сотрудников и любовь детишек.

 Сразу эту кроху стали звать по имени и отчеству. Оказалось, что Матрёна Антоновна может не только согревать собеседников своим лучистым взглядом, но и сжигать лучиками-молниями тех, кто это заслуживал. Её тоже приняли в члены ВКП (б), ибо руководитель должен был быть обязательно партийным.
  Как-то Иван приехал с радостной вестью: Скоро дадут большую комнату в семейном общежитии, и они, наконец-то будут всё время вместе. Жена и дочка прыгали от радости. Иван поднимал и швырял на кровать то одну, то другую. Наконец они успокоились. Всю ночь они не могли уснуть: строили планы - один грандиознее другого.
 
   Утром Иван попрощался со своими «женщинками» и уехал в Ленинград. Прошла неделя, другая, от Вани нет никаких вестей. Матрёна сидит, что называется, на чемоданах. С работой уладила: если в Ленинграде она устроится в детсад работать, то всё будет оформлено «переводом», чтоб не терялся стаж. Матрёна дала телеграмму, вызывая его на переговоры. Молчание. Она дала телеграмму начальству, чтоб узнать, доехал ли до Ленинграда. Начальство ничего не ответило.
 
  И вдруг вечером приходят трое молодых людей в кожаных куртках типа той, что носил Иван, когда плавал.
  - Володкина Матрёна Антоновна?
  - Да. Что-нибудь с Иваном Сергеевичем случилось? Нет ни писем, ни телеграммы. На звонки не отвечает.

  - Собирайтесь. Машина ждёт внизу.
  - Да я готова. Всё в чемоданы упаковано, а мебель Ваня сказал, сам отправит багажом.
  У Матрёны улучшилось настроение. Она засуетилась.

  - Так, чемодан с детскими вещами последним возьмём, чтоб был ближе…
  Мужчины переглянулись. Молча, терпеливо чего-то ждали.
  - Ну вот, всё теперь в куче. Вы поможете отнести к машине? А почему сам Иван не приехал? Ну, конечно, срочная работа. Да, я бы подождала, - тарахтела и тарахтела возбуждённая женщина.

   Наконец один из мужчин, откашлявшись, сказал:
  - Матрёна Антоновна, пока съездим без вещей, а потом приедем за вещами. Девочка часик, другой может побыть одна? Лучше бы без всяких соседок. Девочка! Ты одна не будешь плакать? Мама скоро вернётся.
  - Могу одна. Я ничего не боюсь, - с вызовом сказала Ама, гордо тряхнув головой.

  - Ну, вот и ладненько. Поехали.
    Внизу стояла машина, крытая чёрным брезентом. В народе называли «Чёрный ворон».
Возбуждённая Матрёна не придала этому никакого значения. Один из мужчин что-то сказал шофёру и пригласил Матрёну сесть в кабину. Матрёна сразу начала шофёру говорить, что они с мужем редко встречаются: он служил на флоте, а теперь работает на заводе.

  - Он очень талантливый! Ему обещали большую комнату в семейном общежитии. Наконец, дождались. Теперь уж ни за что не расстанемся.
  - Приехали, гражданочка. Сейчас помогу, тут высокая ступенька, - сказал шофёр, увидев, какая она маленькая.

   Войдя в здание, она как-то вся собралась. Что-то тревожное висело здесь в воздухе, тягостное. Открыли дверь и сказали кому-то:
  - Гражданка Володкина доставлена.

  - Пусть войдёт, - ответил чей-то глухой голос. – И её подтолкнули в комнату.
    В комнате было сумеречно. Свет не был включён. Горела только настольная лампа. Матрёна села на стул. Свет больше падал на её лицо, в то время, как лицо сидевшего по ту сторону стола, было трудно разглядеть, т.к. оно было в тени.
 
  Мужчина заговорил. Голос у него был достаточно приятный, располагающий к общению, и тревога, начавшая овладевать Матрёной, стала уменьшаться. Сначала, как обычно, назвал фамилию, имя, отчество, место жительства и место работы.

   - Всё правильно? Вы замужем за Володкиным Иваном Сергеевичем. Так? Что можете о нём сказать? Постарайтесь, как можно объективнее.
  О! Как можно объективно, если речь о её Иване. И она понеслась расписывать его достоинства.
  - Достаточно, достаточно. Хм. Не знаю, как Вам сказать. – Он повернул лампочку, и стало видно его лицо. – Понимаете, Ваш муж арестован. Обвинение очень серьёзное.

  - Это невозможно, - перебила его Матрёна. – Он же член Партии. Он честный, порядочный, сверхпорядочный….
  - Я вас хорошо понимаю. Вы его любите и верите. А его обвиняют в связи с контрреволюционерами, в шпионаже, в предательстве. Он – враг народа.
 
  - Послушайте, - начала Матрёна. Она, как педагог с психологическим образованием, видела, что перед ней добрый, отзывчивый человек, которому можно довериться. – Этого не может, ну, никак не может быть. Он любит Родину. Болеет за неё, особенно за её авторитет в мире. Он очень талантливый.
 Он ночами не спал, говорил: «Чувствую, что из …ну, какой-то детали, можно многое выжать. Но, не соображу, как. Вот, вроде понял, а просчитать, доказать расчётами не могу». А потом, как радовался, что нашёл решение. Прыгал, как ребёнок. «Наш флот должен быть лучшим в мире! И мы этого добьёмся!» Он очень любил Родину. Верите мне? Я тоже коммунистка. Я не имею права врать. Так ведь?

  - Да, всё так. Но его судили и нашлись доказательства, что он чертежи с завода передал за границу. Вы понимаете, что это значит? Предатель Родины!
- Чушь, чушь и чушь! Свои чертежи?! Он что? Рехнулся? Мне всё ясно: его оклеветали. Оклеветали, те, кто не хотел, чтоб наш флот был лучшим в мире. Это они – предатели!
 
   Следователь вздохнул, отвёл лампу от себя.
  - Матрена Антоновна. У меня уже нет времени на продолжение беседы, но Вы мне симпатичны, я  верю вам, и хочу помочь. Выслушайте меня внимательно, спокойно, вдумчиво. Я предлагаю вам отказаться от мужа, отречься. Написать, что с таким человеком вы не можете жить. Что он не достоин вас. И он больше  вам не муж.

  Наступило молчание. Матрёна смотрела на следователя широко раскрытыми глазами, из которых холодные лучики обжигали лицо следователя. Она сидела, молчала и только метала и метала свои лучики.
  Следователь не выдержал. Он подтолкнул к ней бумагу.

  - Ну, что? Подписываете отказ? Подумайте о дочери. Если подпишите, вернётесь домой, на работу, и всё будет по-прежнему. А если нет, то пойдёте в тюрьму как соучастница.
  - Тюрьма. Тюрьма. Лучше тюрьма, чем предательство. Его будут судить в Ленинграде. А в Ленинграде замечательные люди и судьи. Они обязательно разберутся. И Пароходство замолвит словечко, ведь они смотрели его чертежи, его выкладки. Они направили его на завод, чтоб он смог осуществить свои намерения.

  - Они за свою недальновидность тоже поплатились. Суд уже был и всё доказано. Подписываете?
  - Ни за что! Человек, предавший своего близкого и родного человека сегодня, завтра с лёгкостью предаст Родину! Да, да! Предаст и продаст!
 
   Следователь вскинул на неё удивлённые глаза.
  - Ну, тогда подпишите эту бумагу.
  - А это что?
  - Это отказ от отречения.
  - А Вы не спутали? А то я подпишу не то.
  - Прочитайте.

    Матрёна стала смотреть в бумагу, ничего не видя. Всё расплылось. На бумаге только серые пятна: где-то короткие, где-то – длинные. Она макнула перо в чернильницу, посмотрела по - привычке на пёрышко, чтоб не поставить кляксу и спокойно (?) подписала.

  - Ну, вот. Теперь Вы не гражданка Советского Союза, а заключённая. Политическая заключённая. – Нажал на кнопку. – Уведите!
    Матрёна встала и направилась к двери.
  - Постойте, минуточку. Сейчас Вас отвезут на Вашу квартиру, возьмёте необходимые вещи для себя и дочери. Потом Вас отвезут, куда положено.
 
   - Прощайте, - твёрдым голосом сказала Матрёна. Дошла на негнущихся ногах до двери и стала оседать. Вошедший КГбист подхватил её и вынес из кабинета.
   «Какая маленькая, а какая крепкая! Жаль! Хорошая, видно семья была. И не верится, что предатели» - думал следователь после ухода Матрёны.

  Подъехали к дому уже по темноте. Мужчина в кожанке предложил Матрёне перепаковать чемодан, сложив  свои и девочкины вещи в один. Всё. Поехали. Ама ничего не спрашивала, не плакала, не капризничала. Ей хотелось взять несколько игрушек, но она своим чутким детским сердечком поняла, что маме не до этого.

   В кузове темно. Куда едут не понятно. Машина остановилась. Мужчины помогли им слезть. Матрёна огляделась. Вокзал. Подошли к длинному составу. Мужчина постучал в дверь вагона. Заскрежетал ключ. Дверь отворилась. Женщина в такой же кожанке недовольно заговорила: «Ещё ко мне? Что, других вагонов нет? Итак, как сельди в бочке».

   Мужчины ничего не ответили, дали её какую-то бумагу. Она оглядела Матрёну с дочкой и спустила ступеньки.
  В вагоне было душно, темно. Потом глаза привыкли, и она стала что-то различать. Это был вагон-теплушка. Зарешёченные окна почему-то очень высоко. А может, ей так показалось. В вагоне было очень много людей, и большинство с детишками. Были, даже, с грудными. Кто-то что-то кому-то сказал, и Матрёну пригласили пройти дальше. Тут ей освободили место у стеночки. Она поставила чемодан и посадила Аму.
 
   - А куда нас повезут, не знаете?
   - А кто ж его знает. Скорее всего, в Сибирь. Вроде, об этом поговаривают, - откликнулась одна из женщин.
 
   Матрёна села на чемодан, посадила Аму на колени и задумалась. «Ну и хорошо, что в Сибирь. Ваню, скорее всего, тоже туда отправят. Я его там найду. Обязательно найду. И будем снова вместе. Находили же жёны декабристов своих любимых, и я найду. Ей вспомнились стихи Пушкина:
 
    «Во глубине сибирских руд
    Храните гордое терпенье,
    Не пропадёт ваш скорбный труд
    И дум высокое стремленье».