За Рубиконом 3. Жить по новому

 А сыновья времени не теряют, упрёки слушают, да дело делают. Проекты сочиняют да рисуют – у кого лучше выйдет, а к согласию опять прийти не могут. Батькин характер видимо всем мешает. И они ничего толкового не устроили и тоже разбежались, каждый по своим владениям. А остальная родня тоже времени зря не теряет, призрачной свободой тешится да всяк своё гнездо на свой лад лицует.

  Братья, когда по домам собрались, Борису сказали: "Ты  эту кашу заварил, тебе и расхлёбывать. А у нас и своих забот - полон рот."

 Борис норовом крут, напастям кланяться не привык. Закатал рукава, и за дело взялся. Раскатал старую избу и из тех же бревен сруб на  новый фундамент поставил. Стены, хоть и старые, но крепкие получились. До осени потолок настелил и стропила поставил. А вот на крышу, ни матерьяла, ни ума – не хватило.
Да ещё, на беду, сам надорвался и слёг. А без крыши – что за жильё? Подручные его старым хламом скаты заслонили. Не крыша, а срам один получился. Ни тепла, ни суха. По избе ропот пошёл. Кто - то шкурничать кинулся, кто - то землянки да схороны ладить; иные в батькин кошель лапу пихали. Некоторые не только о стройке забыли, но и обязательные дела забросили.

 И, намёрзлись и намоклись мы, в той избе, а выхода нет. Соседи своими заботами заняты..." – прервал свой рассказ дед и поправил наживку.
 – Ну, чего молчишь? – обратился он к внуку не услышав никакого отклика на свой рассказ. – Нешто неправильно старшеклассник написал? –

 – Наверное, правильно, только, юродиво как-то... Что же тот десятиклассник так небрежно про судьбу Отечества рассказал? –  поморщился внук и добавил. – Дров вы тогда много наломали. –

 – Так ведь у нас, Иванушко, совета на главные дела никто не спрашивал. Не принято было. Главные дела тогда на большой высоте зачинались. Нам только слушать и исполнять доверяли. И непонятное, и непосильное и несуразное – всё сверху шло. Не зря ту перестройку народ переломом да Рубиконом прозвал, – сетуя на неоправдываемые им самим дела, промолвил дед.

  Внук насадил перекрученной ниткой свернувшегося червяка и, поплевав на него, чуть слышно "блюмкнул" поплавком едва не на средину невеликого водоёма:
 – А вы бы неправое дело не подхватывали, оно бы там, на верху и застряло, а дальше не пошло, – промолвил он, поудобнее устраивая удочку.

 – Велика Русь Иванушко, да во всех местах – разная. А для такого отпора не малое время надобно, пока такая сила народу к одной мысли придет. Да и у руля державы оказался человек – на редкость бездарный. Сломать, чего хочешь, умел и мог, а вот создать полезное – на это его не хватало. А, может быть, не хотел. А, возможно, чужой воле подчинялся...

 Кто неправедных целей добивается, тот людей не сплачивает, а в раздор пускает. Так и у нас в России случилось.  Первым делом порушили "нерушимый союз рабочих и крестьян". Помнишь, я тебе показывал старую открытку, где женщина с серпом и мужчина с молотом вместе стоят? Вот это символ того союза. –

 – Какой же он нерушимый, если его порушили? – удивляется Ваня.
 – Не только гениальное в простоте заключается. Коварное – тоже. А в России тогда с продовольствием немалый саботаж был, на манер чилийского. Когда там Аугусто Пиночет, Сальвадора Альенде с главного поста сталкивал.

  А тут из-за границы забросили прорву продуктов. В красивой упаковке, с бантиками. У них там перепроизводство провизии было, всё гроши стоило, а нам в диво. Да и пояса уже, сколько времени, на слабом месте болтались, вот и клюнули все. Иной раз до совсем глупого доходило. Все же банки и коробки, словно ёлочные игрушки раскрашены и расписаны. И всё на чужом языке. Ничего никому не понять. Одни предположения – чего снаружи нарисовано, то и внутри должно быть. По картинкам определяли.

 Мужики бутылку спирта / Рояль" – назывался / купят а на закуску возьмут, чего помясистее нарисовано. Хорошенько угостятся, а на другой день узнают, что кобелиной едой закусывали. И смех, и мат. Но, только смех сквозь свои же слёзы. Нищать начали. Крестьяне – первые...
 – Неужели сами себя содержать не могли? – Снова удивляется внук.

 – Так, раньше, все на селе –на общий конвейер работали. Как на заводе. Ничего своего, за редким исключением, не держали. Это ещё со времён правления Никиты Хрущёва пошло. Ничего своего – всё на общую кучу, а после работы культурно отдыхать. Такая государственная политика была. А кто не слушался, тому огород по крылечко обрезали. Вот и дообрезали – селянин из крестьянина в обывателя превратился. А как прорву забугорных харчей наволокли, свой  продукт убыточным стал.

  За бесценок всё своё сбывали, дешевле, чем на него тратили. Чем больше продукта произведёшь, тем скорее по миру пойдёшь. Зароптали мы. На протест в города ринулись. Рабочих звали: "Помоги, брат - рабочий, поддержи в трудную пору. Не давай променять нас на заграничные фантики..."

 А рабочим тогда жизнь легче нашей устроили. Заработки всё же ещё не плохие были. Харч в избытке. Чего не жить?  Затрепанные заграничные легковые машины, опять же, стали завозить. Стоили они не дорого. Европейцу изъезженную рухлядь, чем на свалку тащить, да там за место платить – он её подкрасит, да нашим перекупщикам и сплавит. Вот горожане и клюнули.

 Мы на митинг колонной идём, а они на нас, как на потерянных смотрят. И братскую солидарность, как в Польше – не оказывают. Какой же это союз?

 А после нас и их по миру пустили. С ними ещё коварнее обошлись и досталось им ещё круче.  Бояре каждого человека хозяином всей собственности объявили. Каждому на эту собственность по ваучеру выдали. Какую хочешь фабрику или завод на этот ваучер купи. Не один, конечно, а со товарищи. И живи – богатей. Снова клюнули. А пока самые отсталые да негодные производства между всеми делили – смотрят, а все природные богатства России и вся самая заглавная и самая доходная промышленность уже в руках главных бояр и главных жуликов оказалась. И они теперь любую погоду в экономике устраивать могут. И всё, вроде бы, по закону устроено. Комар носа не подточит.
 
 А потом цены вздули до запредельного уровня. Инфляция галопом скакала, а мы за нею загнанной рысцой тряслись. А не побежишь – следом за тобой каток нищеты катит. И уж он-то не промажет.
  Стон по России пошёл. На нехорошую грань тогда Россия срывалась.  В Москве даже из танков по Парламенту палили. Людей не мало убили. Бунты то - там, то - тут, случались. Но уже только мелкие; где-то дорогу запрудят, где-то забастовку организуют или голодовку объявят.

 Увезут туда мешок денег, словно горчичников налепят на больные места и переломы и снова тихо. Иногда обездоленный люд в Москве у Премьера под воротами, на Горбатом мосту, собирался. Да что с того толку? Так, декорация одна. И мы туда не раз хаживали. Не один день на лютом холоде стыли.

  Шахтёры однажды на том мосту всё лето просидели. Касками по мостовой стучат, зарплату требуют. Совестят бояр, напоминают, что это они, шахтёры,  своими забастовками старую власть расшатывали, дорогу им на трон торили. А бояре им из окна фигу кажут, коньячок из культурных рюмочек потягивают и ни шиша не дают. Обещают только. Так всё лето просидели, да не солоно хлебая, во глубину сибирских руд и подались.

=================================     Продолжение следует...     =================================
Фото из интернета. Сборка автора.