Аптерос

Вторую колониальную экспедицию называли великим проектом. Над ней работали половина населения Земли, а так же жители колоний на Марсе и станций Юпитера. Лучшие учёные проектировали криогенные камеры, создавали корабли, рассчитывали ресурсы. Экипаж отбирался тщательнее, чем когда-либо. Были учтены ошибки Первой колониальной, были вложены миллиарды, были…
Для всего мира Вторая колониальная исчезла навсегда через два дня после отлёта. Заглохли сигналы, пропали корабли, не осталось ни единого следа или намёка на то, куда делся целый флот. Месяц траура — и начался проект «Третья колониальная».

В далёком космосе, через миллионы лет — световых и обычных — флот Второй колониальной начал торможение. Пробудившимся людям спешно пришлось искать способы выжить: без поддержки, без связи, среди скудных ресурсов найденной бортовым компьютером планеты. Одним небесным телом колония не ограничилась, спешно осваивались новые планетоиды, экзопланеты… И наступил момент, когда земляне столкнулись с обитателями этой звёздной системы.
Они называли себя Умбра.

Имя корабля звучало злой насмешкой в устах любого.
— «Аптерос», — раздался голос диспетчера. — На взлёт.
— На взлёт, — повторил пилот.
Шевельнулись только его губы. Он сидел в своём кресле, скрестив крепкие руки на груди. Сильные пальцы, покрытые узорами мелких белых полос-шрамов, не касались панели управления, голубые глаза внимательно наблюдали за самой необычной частью корабля — так называемым симбионтом. Схожая с человеческой внешность не могла обмануть: выдавали неестественно оранжевая радужка и того же цвета узор контактных линий, способствующих связи с кораблём, похожий на татуировку. Контактные линии шли по всему телу Умбра, Сако знал об этом от биотехников, но из-под закрытого серебристого комбинезона были видны лишь те, что заползали на правую щеку. По лицу симбионта сложно было понять, что тот испытывает и слышал ли вообще команду, но двигатели «Аптерос» послушно включились, давая кораблю импульс взлететь.
Пилот вздохнул.
— Ты — мой первый биокорабль, — сообщил он симбионту. — Пилот второй категории, Сако Тун. А тебя как звать, «Аптерос»?
— Три-четыре-семь, «Аптерос», — голос у неземного создания был хрипловатый, словно у подростка. — Можешь называть меня Хейти.
— Хорошо, — Сако повернулся к панели управления. — Можно?
— Можно.

Люди были необходимы биокораблям. Точнее, им были необходимы пилоты. Умбра — два в одном, корабль и гуманоидная часть, прозванная по незнанию симбионтом, хотя оба тела были объединены общим разумом, а не отдельными сознаниями. Этот необычный вид был организован по типу улья: Умбра, именуемый Первым, управлял целой колонией, множеством особей. Он принимал важные решения, он создавал новых Умбра. Он был одновременно верфью и биогенетической лабораторией с инкубаторами. И он же был склочным вздорным симбионтом по имени Клото, подсоединенным по глупой ошибке — человеческой, конечно — к боевому крейсеру «Нирвана». Именно он едва не начал войну с человеческой расой, но благодаря биотехнику, бывшему с ним рядом, Первый пошёл на компромисс. Один Клото, управлявший слишком большим числом особей, не мог быть везде и одновременно, — и его заменили люди-пилоты. От них требовалось реагировать в необычных ситуациях, быстро действовать и, конечно же, любить своего партнёра-корабль.
Сако Тун не то чтобы не любил «Аптерос». Он не любил то, что про неё рассказывали.

Предыдущий пилот «Аптерос» умер от отравления. Он умирал долго, медленно и мучительно, пока ядовитый газ проникал в его лёгкие, встраивался в молекулы его тела, сжигая заживо и разъедая изнутри. Скафандр оказался повреждён, и, во время исследования одной из аномалий незнакомой планеты, человек оказался беззащитен перед ядовитой атмосферой. «Аптерос» достаточно было подлететь к своему пилоту, но вместо этого корабль не двигался с места, методично принимая радиопередачу умирающего, не делая ничего, чтобы облегчить его страдания. Объяснений от Хейти так и не последовало.
Сако знал об этом. Да что уж, об этом знали все! Сослуживцы провожали его, словно смертника, но отчего-то Туну «Аптерос» не внушала страха. Скорее, оставляла ощущение неизведанного. Сако решил: он узнает, почему «Аптерос» убила предыдущего пилота. И выживет.

Теорию обращения с биокораблями Сако изучил. Главный биотехник, Александр Эйсман, которому человечество было обязано мирным разрешением конфликта с Умбра, инструктировал пилота лично, вызвав на Заводскую-11.
— …а вся партия «три-четыре» не имеет половых признаков, так что воспринимай как хочешь. И запомни, — биотехник поправил очки, оглядываясь на замершего поодаль Первого, — ни при каких обстоятельствах не пытайся вскрыть альков. Это личное пространство симбионта, сердце «Аптерос». Контактная субстанция, как кислота, разъёст твоё тело в считанные секунды…
Точно так же, как ядовитая атмосфера разъела лёгкие моего предшественника, подумал Сако. На самом деле, не было нужды вторгаться в альков — помещение возле реактора «Аптерос». Что там находилось, пилот не знал, и узнать не пытался: уважение к кораблю было сильнее любопытства. А репутация Умбра заставляла их уважать.

Отец Сако Туна был армянским солдатом, мать — фоторепортёром из России. Они встретились во время конфликта на границе с Ираном, и Сако так никогда и не узнал, отчего они вдруг решили остаться вместе. От отца Сако унаследовал любовь к спорту, открытость и цвет глаз, а от матери — непослушные светлые волосы и привычку разглядывать фотоальбомы, восхищаясь красотой, пойманной в объектив.
Когда Сако едва увидел «Аптерос», он поразился тому, что такое прекрасное создание могли заклеймить убийцей. Изящные линии биокорабля класса «violino», созданного для патрулирования и разведки далёких краёв неосвоенного космоса, поражали воображение. Пилот не заметил, как перешёл на бег: страстно хотелось рассмотреть поближе, коснуться, зайти внутрь, провести пальцами по панели управления… Это было любовью с первого взгляда: Сако Тун влюбился в «Аптерос», и уже не боялся рассказов о её прошлом.
Он взбежал по трапу, перешагнул через порог шлюзовой камеры и ласково дотронулся до стены. Металл с бирюзовым отливом, ровный и гладкий — ни единой щербинки или царапины. Сако так и замер, зачарованно поглаживая приятно прохладную поверхность. Он восторженно наблюдал за мерцающими на поверхности металла и проводов солнечно-оранжевыми искрами, и как-то упустил момент, когда перед ним возник симбионт.
На первый взгляд он не отличался от тощего подростка, ростом чуть ниже плеч пилота. До этого Сако видел других симбионтов биокораблей лишь пару раз, но всё равно смог узнать характерные признаки гуманоидной формы Умбра: комбинезон из серебристого плотного материала с прилегающими к коже контактными пластинами, сложные серьги из корабельных деталей и яркий цвет глаз — у симбионта «Аптерос» это был оранжевый. Биотехник рассказывал, что радужка Умбра окрашивается при подключении: когда тело симбионта соединяется со своим телом-кораблём, то кровь и радужка обретают цвет, свойственный классу их корабля. Сако смотрел в глаза своего нового партнёра и видел там то, чего не мог постичь. Потеряв счет времени, он моргнул, переключив внимание на волосы, каштановым каскадом обрамлявшие миловидное лицо, едва закрывающие узор из контактных линий на щеке.
— А что с лицом? — выпалил Сако, даже не задумавшись о том, как это может прозвучать для симбионта.
Тот, однако, не выказал раздражения.
— Брак, — спокойно ответил он.
Контактные линии были словно рисунки хной — те же изящные узоры, но оранжевого цвета и похожие на рубцы.
— Скоро старт, — симбионт развернулся спиной к Сако. Несколько проводов «Аптерос» успели подползти к его ногам и соединиться с контактной пластиной у щиколотки. — Ты знаешь, где находится рубка?

Направляя корабль всё дальше от места старта, Сако не мог перестать размышлять. Ему казалось, что если уж «Аптерос» убила того пилота, то этому могла быть очень веская причина. Хейти не походил на того, кто действует необдуманно.
— Простите, — Эйсман на экране выглядел таким уставшим, что Сако стало неловко за поздний вызов, но он всё-таки озвучил свой вопрос: — Может, вам известно что-то о том, почему Хейти мог убить предыдущего пилота «Аптерос»?
Александр вздохнул, оглянувшись. Позади, как всегда, маячил Клото — у края дисплея была видна лишь копна непослушных фиолетовых волос.
— Хейти не убивал его, — мягко поправил биотехник. — Он дал ему умереть.
— Это важно?
— Это — единственное, что важно.

Сразу после завершения разговора Александр обернулся к Первому.
— Клото, — он улыбнулся, — как думаешь, он догадается?
— Ни за что, — фыркнул тот. — Вы, люди, вообще не очень сообразительные.
— А я?
— А ты исключение, подтверждающее правило, — Клото притянул к себе своего человека, подтолкнув его одним из кабелей станции. — И вообще, сдалась тебе «Аптерос»?
— А тебе разве не интересно? — подмигнул Александр, гладя жесткие пряди яркого нечеловеческого цвета. — Спорим, Сако догадается раньше, чем Хейти попробует с ним расправиться?
— На что спорим? — Клото уже успел связаться с данными станции и понять, что такое «спорить» в данном контексте.
— На желание, — подмигнул биотехник.
Первый посмотрел на человека с презрительным прищуром, мол, да что ты можешь мне дать, жалкое создание. Он мог приказать Хейти убить пилота сию секунду, но это было бы не столь интересно. Тем более, Клото понимал: при всей легкомысленности слов, Александр не позволит «Аптерос» продолжать убивать. Если Хейти сделает ещё что-то подобное, его отсоединят от корабля и потребуют от биотехников и Первого создать нового симбионта, более покладистого.
— Согласен.

— Сако, — Хейти называл его по имени со дня знакомства, — взгляни на данные со сканера.
Симбионт стоял в проходе, глядя на выпрямившегося в своём кресле пилота. Тот уже развернулся к экрану. Там показывались результаты сканирования поверхности одной из планет, встретившейся им на патрулируемой территории. «Аптерос» уже неделю рыскала по краю системы, отыскивая небесные тела с полезными ресурсами или планеты, пригодные для терраформирования. Умбра отлично регулировали свою популяцию: стоило ресурсам закончиться, как Первый прекращал создание новых особей, впадая в сон. В этот же раз из этого состояния их вывели люди, которым тоже требовались пища и инструменты, и поэтому множество патрульных кораблей разлетелись по космосу, разыскивая что-нибудь полезное.
— Превышение нормы на три целых и восемь десятых, — озвучил Сако. — Здесь могут быть залежи меди. Если осмотреться, то, может, она и для колонизации подойдёт?
— Именно, — Хейти сделал шаг вперёд. — Исследуем?
— Исследуем. Покажи мне, каким маршрутом будешь идти?
На мониторе тут же высветилась кривая линия.
— Одобряю, — кивнул пилот. — Хейти, ты…
На панели управления замигал красный огонёк.
— Сейсмическая активность, — спокойно пояснил симбионт. — Слабая, не навредит «Аптерос», далеко от места посадки. Ожидать, сменить курс для исследования следующей планеты, или…
— Идём прежним курсом, — решительно перебил его Сако, внимательно наблюдая за приборами.
— Хорошо.

Серебристые двери, отделяющие альков от остальных помещений корабля, отошли в стороны. Хейти сделал два лёгких шага вперёд и погрузил руку в контактную субстанцию. Человек бы сравнил внутренности алькова с высокотехнологичной каморкой, в центре которой, похожая на круглый аквариум, мерцала оранжевым флуоресцирующая вязкая сфера. Она держала форму без всяких стеклянных ограждений, и была смертельным ядом для любого чужака.
Но не для симбионта. Хейти подался вперёд, погрузившись в переливающуюся массу целиком. Теперь он был полностью един со своим вторым телом, «Аптерос». Скорость, ощущение от сопровождавшего метеорит роя космической пыли на обшивке, огонь в соплах… Внутри же Хейти чувствовал, словно ровную череду вдохов и выдохов, идеальную работу всех систем, энергию сердца-реактора, сеть нейронов и сосудов — всех кабелей, трубок и проводов «Аптерос». Лишь один инородный элемент, находящийся в рубке: пилот. Человек. Хейти с интересом наблюдал за ним через камеры и датчики корабля. Мужчина, внешне здоров, цвет волос — светло-русый, плечи широкие, на них накинута форменная куртка с нашивками Корпорации. Руки скрещены на груди, легко рассмотреть идущие по кистям синие линии вен. Умбра знал из общей базы данных, что вены и артерии у этого вида переносят кровь, которая для людей жизненно важна, от её потери они умирают, в отличие от более выносливых симбионтов, которых не убило бы даже прямое попадание лучевика в грудную клетку. Если, конечно, рядом был альков, в котором можно было восстановиться.
Хейти нравилось жить. Симбионты, не подсоединённые к кораблю, умирали в течение трёх дней без поддержки второго тела. Три-четыре-семь начал жить, как и большинство, получив одобрение Первого и оказавшись присоединённым к малому патрульному кораблю. И Хейти не позволил бы никому погубить себя: как симбионта и как «Аптерос».

Сквозь атмосферу планеты шли спокойно, и Сако расслабился. Он боялся, что случится что-то, что вызовет в Хейти злость, и побудит убить пилота. Но симбионт, похоже, был спокоен, молчалив и абсолютно неконфликтен. Сако уже начал подозревать, что «Аптерос» не прибыла на помощь оттого, что не знала, что делать. Уйдя в себя с этими размышлениями о корабле, Сако вовсе забыл о проблемах извне.
Уже момент посадки корабль вдруг сильно накренился, едва не выбив пилота из кресла. Сейсмическая активность? Но Хейти говорил, что её очаг далеко! Инфомонитор заполыхал сиреневыми зигзагами линий, давая объяснение происходящему. Обнаженный землетрясением пласт глубинной породы оказался химически активен, и при его контакте с газовой оболочкой планеты произошёл выброс огромного количества энергии… Чёрт! Кто ж знал, что атмосфера всколыхнётся цепной реакцией? Не было времени на сожаления, и Сако рванулся к панели управления, надеясь успеть что-то сделать, но было уже поздно. Усиленная взрывная волна не опрокинула «Аптерос», но протащила несколько сотен метров, царапая корпус и ломая закрылки.
Сако вновь швырнуло в сторону, но обошлось без травм. Взглянув на экраны, пилот нервно улыбнулся: кажется, «Аптерос» не была сильно повреждена…
— Сако, — Хейти возник на пороге рубки, — мне больно.
На его щеке, шее и плечах были царапины — оранжевые пятна на фарфоровой коже и серебристой ткани комбинезона, но лицо симбионта ничего не выражало. С его выгнутых под неестественным углом пальцев на левой руке, бессильно повисшей вдоль тела, медленно капала оранжевая кровь, тут же впитываясь в металл покрытия на полу.
Сако медленно выдохнул. Ну конечно, симбионт же связан со своим телом-кораблём, биотехник предупреждал…
— Прости, Хейти, — пробормотал он. — Я не знал. Но теперь надо что-то делать…
— Решай.
Вот оно. То, для чего на автономных биокораблях нужны люди-пилоты: чтобы принять решение, когда всё становится слишком сложно. Повреждения «Аптерос» были ранами её симбионта, а Сако был независим от них, он был отдельным организмом и отдельным разумом в отличие от неделимых Умбра.
— Сколько времени тебе будет нужно, чтобы восстановиться?
Прикрыв глаза, Хейти ответил:
— Семьдесят четыре часа.
Сако смотрел на мониторы управления и с каждой секундой всё больше мрачнел.
— Мы всё равно не сможем подняться. Атмосфера планеты такова, что в верхних слоях буря только сильнее. Стоит нам взлететь на высоту в восемь километров, и нас швырнёт обратно. По этой же причине помощи ждать неоткуда: к нам не пробьются.
— Решай.
Хейти не двигался. Кровь продолжала капать: кап, пауза, следующая капля медленно собирается на кончике безымянного пальца, затем срывается, и — кап.
— Пережидаем, — Сако нахмурился, глядя на расшифровку показаний датчиков. — Ты пока восстанавливаешься, буря затихает.
Это казалось единственно верным решением. Пищи на «Аптерос» хватит ещё на месяц, так что голодная смерть пилоту не грозила. Оставалось лишь ждать.

Хейти добрёл до алькова и ввалился в скопление контактной субстанции, расслабившись. Прохладный густой гель обволакивал, принося облегчение и успокаивающее чувство надёжности: теперь Хейти был соединён со своим вторым телом, и заживление их обоих шло быстрее. Ветер снаружи нёс с собой частицы пыли. Они не могли повредить обшивку, но кожей гуманоидной формы Хейти ощущал лёгкий раздражающий зуд.
Он чувствовал, как нервно ходит пилот по рубке, как касается стен: ласково, нежно, словно уговаривая «Аптерос» держаться. Если бы человек знал, что означают эти касания! Он трогал тело своего биокорабля, касаясь изнутри, заставляя чувствовать тепло своей ладони, ощущать рельефы покрытых шрамами пальцев… А Хейти не сказал ему при первой встрече, что этого не следует делать. Потому что понравилось. Нет, даже хотелось попросить так же коснуться уже не «Аптерос», а гуманоидной формы — самого Хейти.
Ну уж нет. Вспомнить только реакции на симбионта у предыдущего пилота.

Сако маялся от вынужденного безделья. В момент аварии было около шести утра по бортовому, и теперь, когда часы показывали десять-пятьдесят четыре, пилот решительно не знал, чем заняться. Хейти чинил себя сам лучше любого механика, а человеку оставалось лишь искать себе дело. Сако прочитал два каких-то романа из сетевой библиотеки, подумывал уже позвонить с вопросами Эйсману, но вспомнил, что связи нет из-за бури. Он ощущал собственную неспособность влиять на события, и это трепало нервы почище любого кризиса. Замкнутое пространство корабля спокойно воспринималось во время полёта, но в неподвижности оно давило, заставляло чувствовать себя запертым, ощущать духоту и головокружение.
В конце концов, Сако оказался возле дверей в альков. Он не ломился внутрь, лишь легко дотронулся металлической глади кончиками пальцев. По плоскости двери бегали оранжевые огоньки, и пилот занялся тем, что водил пальцем вслед за ними, повторяя движения. Это захватило его полностью, отвлекая от ощущения безысходности.
Сако вздрогнул, когда металлическая панель отъехала в сторону, являя взору симбионта, и отступил на шаг, пропуская его. Хейти уже выглядел получше, но на щеке всё ещё темнели засохшей оранжевой кровью царапины.
— Как ты? — пробормотал Сако, виновато отводя взгляд.
—В норме. Полная функциональность будет достигнута к указанному сроку.
Хотелось сказать что-то ещё, разбавить молчание, заглушить вой ветра снаружи.
— Хейти, я не хотел… я не хотел тебя ранить, — извинение потонуло в безразличном взгляде симбионта. — Хейти, тебе не будет хуже? Может, чем-нибудь помочь? — Сако хотелось хоть что-нибудь сделать для «Аптерос». — Из-за этой бури, ты не…
Хейти пожал плечами — жест, которому он научился у своего пилота:
— Тебе хочется оставить меня? Моё тело — «Аптерос» — может выдержать эти погодные условия.
— А моё тело не может, — покосился на него Сако.
В памяти вновь всплыли истории о гибели первого пилота «Аптерос».

Разговор с симбионтом не заладился, и Сако вернулся к пульту управления. На мониторах ветер крошил скалы с такой лёгкостью, словно те были сделаны из безе. Окружающий пейзаж напоминал рыже-красные скалы Марса, атакованные пылевыми ураганами Юпитера. «Аптерос» не только сильно потрепало, пока тащило по земле, но и крепко ударило о скалу, теперь ставшую опорой восстанавливающемуся кораблю.
Сако вновь ощутил иррациональное желание покинуть «Аптерос». Выбраться наружу, чтобы не чувствовать себя запертым. Нет, остановил он себя, вспомни, чем это закончилось для предыдущего пилота. Кстати, а чем начиналось-то?
Прикрыв глаза, Сако начал вспомнить подробности доклада о происшествии. Вроде как были похожие условия: посадка прошла нормально, но начались проблемы с погодой. Для патрульных кораблей подобные неожиданности при исследовании незнакомых планет были нормой, поэтому считать подозрительным такое совпадение было бы глупостью. Да и Сако сам решил, что нужно делать, Хейти вне подозрений. Итак, «Аптерос» была вынуждена пережидать, ожидая штиля. Случается. Но почему пилот выбрался наружу? Да ещё и без соответствующей защиты? Что или кто может так повлиять на человека?
Сако вызвал нужный файл, открыв на мониторе личное дело своего предшественника. Аккуратно уложенные короткие пряди цвета кофе, ровный загар, ясный взгляд небесно-голубых глаз — хоть сейчас на портфолио в модельное агентство. Но модели в колонии были не нужны, Вторая колониальная и так только-только закончила выживать и начала жить. И этот — как его, кстати, зовут? — стал пилотом. Сако взглянул на имя: Станислав Неволин. Это ничего не говорило о погибшем, и Сако стал просматривать личное дело дальше. Пилот со стажем, «Аптерос» была его вторым биокораблём. Первым был списанный в расход исследовательский флагман под номером семь-два-четыре, «Охотник». Списан из-за сбоя системы, ошибка партии. Сако помнил какую-то историю с бракованной партией, отказавшейся повиноваться даже Первому. Логично, что у Неволина могла развиться неприязнь к биокораблям. Но странно, что пилота крупного флагмана перевели на маленькое патрульное судёнышко. Что же было проблемой?
— Изучаешь того, кто ушёл?
Сако резко развернулся, сворачивая документы, чтобы симбионт не заметил того, чем он занимается, но тут же осознал: бесполезно. Хейти уже знает, он ведь и есть «Аптерос», в том числе и её компьютеры.
— Да, — поднялся он. — Изучаю. Я хочу знать, что он сделал не так, почему…
Сбившись, Сако уже ставшим привычным жестом протянул ладонь к стене рубки, мягко поглаживая кончиками пальцев. Ощущение прохладного металла помогало успокоиться. Симбионт не отрывал взгляда от его руки, и слава Первому из Первых, что пилот не знал, что сейчас чувствует этот Умбра.
А впрочем, подумал Хейти, почему бы и не проверить?
Он подался вперёд, оказавшись вплотную к своему пилоту, и легонько подтолкнул одним из кабелей, наклоняя к себе.
— Хейти, что ты де…
Сако не сумел закончить фразу: симбионт прижался к нему, губами к губам, врываясь в рот языком — и всё это без какой-либо страсти или желания, словно это эксперимент или тест, а не сцена любви. Если уж на то пошло, Сако никогда не думал, что он «по мальчикам», но Хейти не был ни мужчиной, ни женщиной. Даже вкус у него был нечеловеческий — как у какого-то цитруса, то ли лимона, то ли апельсина. Поцелуй длился несколько секунд, затем Сако решительно отстранился, осторожно держа Хейти за плечи.
— Зачем? — только и спросил он, вглядываясь в оранжевые искры в глазах Умбра.
Симбионт сделал шаг назад, высвобождаясь из рук человека, и произнёс, внимательно наблюдая за выражением его лица:
—Ты не такой. Предыдущий сказал другие слова.
— Какие? — Сако понял, что речь об убитом пилоте. Подробности были бы нелишними: уж очень хотелось жить.
— Он сказал: не трогай меня, чёртов урод.
Хейти процитировал эти слова с холодным безразличием, но Сако отчего-то чётко представил, как перепуганный человек с омерзением отталкивает от себя инопланетное создание, выкрикивая оскорбления.
— Поэтому ты его убил? — ляпнул он, тут же пожалев о своих словах.
Но вспышки гнева не последовало. «Аптерос» — Умбра, а не человек, и эмоции тоже испытывала совсем другие.
— Он проник в моё тело, — Хейти выговорил это, а оранжевые искры метались в такт его словам, словно подчёркивая единство биокорабля и его гуманоидной формы. — Он ходил по моим внутренностям. Касался их, этот жалкий атавизм собственной расы. А затем назвал меня уродом.
Глаза Хейти сверкнули, в рубке словно стало темнее. Сако приготовился к худшему, но симбионт спокойно закончил:
— Но умер он не поэтому.
И развернулся, исчезая в полумраке.

Вынужденное безделье утомляло. И если с физическими симптомами можно было справиться простой разминкой, то к вечеру первого дня заточения Сако уже не знал, куда деваться от мыслей. Читать он уже устал, хотелось действия, точнее — взаимодействия. Но как общаться с тем, кого ты даже не знаешь толком?
Узнать, конечно.
— Хейти… — Сако говорил с пустотой, зная, что «Аптерос» слышит. — Хейти, расскажи мне про Умбра. Я хочу понимать тебя.
Симбионт появился неслышно, заставив человека вздрогнуть от неожиданности.
— Что ты хочешь узнать? — в его оранжевых глазах был интерес и любопытство.
Сако задумался на мгновение. Обычно при знакомстве спрашивают первым делом, как зовут собеседника, верно? Имя Хейти явно было дано человеком, скорее всего — биотехником с Заводской-11. Но ведь Умбра общались между собой? «Хейти» — это иносказание, ассоциация, метафора, синоним, но никак не сама суть.
— Скажи, Хейти, — пилот коротко вздохнул, — а как тебя зовут на родном языке?
— Не могу сказать, — спокойно ответил тот. — Иначе ты умрёшь. Любой человек умрёт, если услышит наш язык.
— Так ты убил…
— Я не убивал того пилота, — в голосе Хейти не было ни намёка на эмоции, но Сако показалось, что сама «Аптерос» приглушила работу систем.
Похоже, это было не лучшей идеей. Но раз уж симбионт пошёл на контакт, то почему бы и не поговорить?
— Хейти, скажи, что тебе нравится? — Сако по инерции пытался искать темы по аналогии с человеческим общением. — У каждого есть увлечения.
Умбра пожал плечами.
— Жить, — ответил он. — Чувствовать космос вокруг себя и в себе. Ощущать полёт, космические ветра.
Ощущать твои прикосновения, чуть не добавил он. Но нет, об этом пилоту пока лучше не знать.
— Тогда почему ты лишил жизни другого человека? Убил его? — Сако не мог отойти от того, что его беспокоило.
— Я не убивал его. Только убрал.
А вот это был прогресс.
— В смысле — убрал?
— Он хотел убить меня. Любой Умбра знает, что должен защищать себя.
Сако удивлённо заморгал. Станислав Неволин не выглядел убийцей. Он мог испугаться, но убить?
— С чего ты взял, Хейти? — пилот очень надеялся, что его голос не дрожит.
Симбионт чуть наклонил голову, не отрывая немигающего взгляда от человека. Это было очевидно, но Первый молчал, и теперь «Аптерос» не знала, что делать. Тем более, сказать на языке людей то, о чём было привычнее думать на родном, было нелегко.
— Он не любил меня. Он не всегда хотел решать, — наконец сформулировал свои мысли Хейти. — Это опасно.
Не всегда хотел? Сако вспомнил все сказанные Хейти «Решай». То есть, если бы сам Тун хоть раз проявил нерешительность, то «Аптерос» бы и его бросила?
— Скажи, — голос Сако звучал отчужденно, — ты специально испортил его скафандр, или…
Резкий удар по обшивке встряхнул корабль и повалил пилота на пол, отшвырнув симбионта к стене. Двигатели «Аптерос» взвыли, но тут же заглохли.
— Что за…
Вскочив, Сако первым делом бросился к Хейти. Тот закашлялся, серебристая ткань на его локте начала пропитываться оранжевым.
— Что случилось, Хейти? Как ты?
Симбионт поднял взгляд:
— Ветер крепчает. Меня — «Аптерос» — ударил кусок той скалы, у которой мы приземлились.
— А кашель?
— Песок забился в систему...
Хейти вновь зашёлся в кашле, и именно в этот момент, глядя на валяющегося на полу рубки симбионта, Сако осознал: Умбра уязвимы. «Аптерос» — не всемогущая сила, это хрупкая система, которая тоже может потерять равновесие и не выдержать.
— Хейти, — пилот помог ему подняться, — чем я могу тебе помочь?
Умбра уставился на него немигающим взглядом:
— Ты можешь, — тихо сказал он, — выйти наружу и убрать обломки возле сопла.
Это было равносильно предложению пойти и умереть. Кроме бешенного ветра, крушащего камни, кроме пыли, песка и осколков породы, которые в этом ветре мчались с огромной скоростью, кроме риска, что эти факторы внешней среды нарушат целостность скафандра, и Сако просто умрёт, как умер его предшественник, а «Аптерос» не сможет помочь, даже если захочет… «Аптерос» достаточно на миг запустить двигатели, чтобы пилота сожгло за доли секунды. И никто об этом не узнает.
Хейти продолжал смотреть на человека, даже, кажется, не дыша. Ему, собственно, и не был нужен кислород; за него дышала «Аптерос», периодически подпитывая свою гуманоидную форму через контактную субстанцию или через контактные пластины, соединяясь кабелями. Но Сако был человек, значит, зависел от содержания кислорода в воздухе. И, что более важно, Хейти чувствовал его страх.
— Решай, — напомнил он. — Я могу закрыть сопла, и песок не проникнет вовнутрь, но для этого надо очистить их снаружи. «Корму» завалило, если попробую использовать воздух, чтобы продуть сопла, на них обрушится ещё больше обломков породы. С остальным я — «Аптерос» — справлюсь сам.
Сако мог отказаться. Мог сказать, что это слишком опасно для него, и был бы прав: если «Аптерос» потеряет пилота, Хейти будет на всё реагировать медленнее, каждый раз связываясь со своим Первым — а тот слишком занят, контролируя необычайно многочисленную колонию. Было рискованно создавать ещё одного Первого: это бы разбило Умбра на два флота, и кто знает, согласился бы второй лидер терпеть паразитов-людей внутри тел своих подопечных?
— Я… — голос предательски дрогнул. — Я пойду.
Хейти поднялся, пошатываясь. Кабели «Аптерос» поддерживали его тело.
— Прячься за «верхним плавником», если что, — посоветовал он. — Там ветер не достанет тебя.
Сако попытался улыбнуться. Хейти попытался улыбнуться в ответ, повторяя его мимические движения.
Обе попытки провалились.

Видимость была отвратительной: уже метров через пять очертания корабля начинали размываться. Сако едва различал сквозь стекло шлема хоть что-то перед собой, но упорно двигался сквозь красно-серое от пыли пространство. Внешние динамики были отключены, и не было слышно ни ветра, ни грохота. Существовал лишь спокойный голос Хейти, указывающий направление:
— Сейчас левее, и сразу поднимайся на крыло. Лучше пригнись, пока будешь идти до «верхнего плавника». Чтобы добраться до сопла «Б», лучше спрыгни чуть ниже, на…
Сако выполнял его указания, стараясь не думать о своей участи в случае ошибки. Он послушно взобрался на верх корабля, ощущая под ногами обшивку «Аптерос», и — буря на мгновение рассеялась, чтобы тут же взвиться с удвоенной силой.
Замерев, пилот вглядывался в свой корабль, пытаясь осознать увиденное. На мгновение ему показалось, что «Аптерос» — это изящная космическая рыба, и это усилило понимание того, что корабль живой.
Я действительно хожу по его внутренностям, подумал Сако. Живу, пользуюсь, касаюсь… Кстати, ведь он же чувствует меня? А как чувствует? Как он меня воспринимает? Что я для него?
— Что-то случилось? — Хейти прервал его мысли, вызвав по радио. Сако услышал обеспокоенность среди интонаций Умбра, и поспешил ответить:
— Всё в порядке. Итак, я спускаюсь ниже.
И надеюсь, добавил он про себя, что тебе и вправду не захочется воспользоваться этим, чтобы убить меня.
Потому что я хочу жить.

Выгребание песка и камней было долгим и выматывающим, отбивая всякое желание делать что-либо подобное вновь. Ветер постоянно пытался подхватить человека, как бумажную фигурку, и умчать прочь, но подошвы ботинок и перчатки скафандра создавали электромагнитное поле, регулируемое автоматической системой. Хочешь сделать шаг — хитроумный компьютер, встроенный в защитное облачение, ослабит поле, а потом вернёт к изначальному значению. А ещё скафандр усиливал любое действие, стоило лишь дать команду, и позволял ворочать тяжелые глыбы весом в несколько сотен килограмм. Когда Сако закончил, то ощутил лёгкую вибрацию корпуса: это «Аптерос» избавлялась от грязи, уже не боясь обрушить на себя ещё больше камней. Тут же сопла начали зарастать полупрозрачным плотным материалом.
— Готово, — раздался в наушниках голос Хейти. — Я защитил их. Возвращайся.

Ввалившись в шлюз, подталкиваемый порывами ветра, Сако подождал зелёного сигнала и снял шлем. Хейти поджидал его возле внутренней двери шлюза.
— Всё в порядке? — осведомился Сако.
— Да, — симбионт смотрел на пилота внимательно, словно ожидая чего-то.
— Я к себе, — тот смутился, не представляя, что может хотеть от него «Аптерос». — Ты пока справишься?
— Да.
Сако уже прошёл было мимо, но тут Хейти подал голос вновь:
— Это было опасно?
Пилот замер, не зная, что хочет услышать от него «Аптерос». Лучшим выходом было ответить вопросом на вопрос.
— Это я тебя должен спросить, опасно ли бродить в той зоне, где ты можешь испепелить меня в мгновение ока.
Хейти наклонил голову чуть влево:
— Я не понимаю.
Вздохнув, Сако попробовал прояснить ситуацию:
— Ты мог бы убить меня, если бы решил, что я угрожаю твоей жизни, как Станислав.
— Да, — согласился тот. — Но ты — не он.

Утомлённый тяжелой работой, Сако сразу направился в душ. Теперь его не отпускала мысль: он внутри живого существа. Оно наблюдает, смотрит, ждёт — а если человек сделает ошибку? И Хейти тоже «даст ему умереть»?
Наскоро вытершись, почистив зубы и высушив волосы, Сако попытался уснуть, но тщетно. Не отпускала мысль о том, что дело всё-таки не в Хейти, а в Станиславе. Зачем вообще его перевели с мощного гиганта «Охотника» на маленький патрульный кораблик?
Сако перевернулся на другой бок, намереваясь вспомнить, чем же отличался «Охотник» от других кораблей. Было что-то у партии семь-два, что-то особенное…
Но через мгновение пилот уже провалился в сон.

Вся «Аптерос» надсадно гудела. Сако проснулся, вскочил и немедленно бросился в рубку, к панели управления — проверить состояние корабля. Там уже находился Хейти.
— Мы умрём, — сообщил он, скрестив руки на груди, как это обычно делал пилот. — Я — Хейти — и я — «Аптерос». И ты.
— Обнадёживает, — отозвался Сако, пытаясь понять, что из данных на мониторах послужило причиной для такого заявления.
Симбионт не понял, что означал ответ.
— Решай. Буря усиливается, — пояснил он. — Сейчас «Аптерос» ещё выдерживает внешнее воздействие, но…
— Варианты? — перебил его Сако.
Хейти пристально смотрел на человека.
— Попробовать взлететь, — ровно произнёс он, — или остаться здесь. «Аптерос» может подключить все резервы и перенаправить их на защиту.
— Так почему бы и не сделать этого?
— Ремонт займёт дольше времени.
Сако усмехнулся:
— Если выживем, можем тут хоть две недели сидеть. Главное — пережить бурю.

Хейти не стал идти в альков. Сейчас требовался контакт иного рода, и симбионт замер посреди каюты, раскинув руки. К нему тут же потянулись провода и кабели, едва не опутав заодно едва успевшего отреагировать пилота. Отступив, Сако пораженно наблюдал за стекленеющим взглядом Хейти, за тем, как ни одна контактная пластина на комбинезоне не остаётся свободной — «Аптерос» задействовала все резервы.
Гул стал тише, но Сако стало казаться, что он слышит, как скрежещут шпангоуты, перестраиваясь, как шелестят мелкие детали, совершенствуясь и изменяясь ради нужд корабля. Внешние звуки исчезли, зато стало слышно, как живёт «Аптерос», как она дышит…
Сако бросил ещё один взгляд на Хейти, опутанного проводами, и направился в склад, где лежали питательные батончики.
— Я скоро вернусь, — пробормотал он, глядя в широко раскрытые глаза Умбра.

Он и вправду вернулся быстро, принеся с собой не только свой завтрак и обед, но и один из альбомов с фотографиями — как способ скоротать время. Это был мамин подарок: она собрала главные моменты жизни сына.
Вот маленький мальчишка играет с игрушечным корабликом: маленькой моделью из пластика с треугольным клеёнчатым парусом. Папа аккуратно приклеил на мачту крошечный флажок Армении, который раскрасила мама. Сако помнил детство, но оно начинало понемногу подёргиваться дымкой забвения, и об отце он сейчас помнил лишь запах свежевыглаженной формы и крепкие смуглые руки, которые с лёгкостью поднимали и маму, и Сако, и даже его новенький велосипед…
Ещё один кадр: отец обнимает мать за талию, целуя её в щеку. Родители остались там, на Земле, и сейчас уже миллионы лет как мертвы. А Сако умер для них в тот день, когда пропала связь со Второй колониальной… Или ещё раньше? Он исчез для них в тот миг, когда Вторая колониальная экспедиция стартовала, разметав выхлопом изнывающую от зноя за много километров от космодрома степную траву. И не осталось ничего, кроме фотографий.
А как же память Умбра? Что остаётся у них? Сако посмотрел на невидящий взгляд Хейти, подключенного к телу-кораблю, и вдруг понял: записи! «Аптерос» оснащёна множеством датчиков и камер, и наверняка все записи хранятся в её памяти!
Поднявшись, Сако осторожно пробрался сквозь лианы проводов к пульту управления и вывел на монитор архивы корабля. Верно, там были сохранены все данные. Станислав умер месяц назад, значит, необходимо найти те, что датированы хотя бы неделей ранее этого. Обнаружив подходящую запись, Сако нажал на кнопку воспроизведения.

Камера, заснявшая эту сцену, располагалась под самым потолком рубки, давая обзор всего, что происходило здесь. Сако, не удержавшись, оглянулся в точку, откуда велась съёмка, и, хотя камеры не было заметно, ему показалось, что «Аптерос» продолжает наблюдать. Он вновь обернулся к монитору.
Станислав Неволин сидел в кресле пилота, скрестив руки, но его плечи были сдвинуты, спина сгорблена: он явно был подавлен. На стоявшего напротив симбионта Станислав смотрел исподлобья.
— ...вывел на параллельный курс. Решай.
Красивое лицо пилота перекосилось от ярости:
— Да сколько можно?! — он вскочил, глядя на Хейти сверху вниз. — Заладил: решай да решай! Сам решай! Не знаю! Прежний курс держи!
Станислав плюхнулся обратно в кресло.
— Я не просился на это место, — его тон стал жалобным. — Мне было хорошо на «Охотнике», Альто всё делал сам и не задавал вопросов… Почему меня перевели на это мелкое недоразумение? Я же ничего такого не сделал…
Взгляд человека вновь обратился к Умбра.
— А ты какого чёрта ещё здесь?! — рявкнул он. — Иди в свой альков и не смотри на меня так!
Хейти кивнул и покинул рубку. Пилот вздохнул, схватившись за голову и поморщившись.
— Ненавижу этот корабль… — пробормотал он. — Хоть бы его тоже списали.
Сако выключил видео. Этого было достаточно.

Когда Хейти моргнул, был уже полдень — по бортовому, конечно. Снаружи ревела всё та же мутная мгла.
Сако сидел рядом, листая ту часть альбома, что мать посвятила пейзажам родного города: вьюнок на наспех собранном заборе вокруг недостроенного высотного дома, с ним соседствовало фото цветочного ковра, выбирающегося за пределы разваливающейся кирпичной кладки клумбы, на следующем снимке застыли сердитые утки возле городского пруда, с негодованием осматривающие пластиковые бутылки… Почувствовав, что симбионт вышел из транса, Сако поднял взгляд на него.
— Привет.
Хайти вновь закрыл и открыл глаза, затем медленно произнёс:
— Ты искал в моей памяти, — это был даже не вопрос.
— Искал, — подтвердил Сако. — Я хотел знать, что случилось с предыдущим пилотом.
Лёгкий наклон головы, отчего несколько кабелей, подсоединённых к контактам на шее, покачнулись:
— Он умер.
— Это я понял, — пилот даже не улыбнулся.
Он хотел бы спросить сейчас «Но почему он умер?», однако знал, что не получит ясного ответа. Точнее, получит — но по меркам Умбра, а не человека. И не поймёт ничего. Поэтому Сако избрал другую тактику.
— Что такого было в Альто? Чем отличался симбионт «Охотника»?
— Семь-два-четыре, — после секундной паузы отозвался Хейти. — Он был из сломанных. Он не слушался Первого. Все семь-два не слушались Первого. Делали и думали сами.
— И его списали по этой причине?
И вновь Хейти откликнулся не сразу. Кажется, прошла целая вечность, полная шумов корабля и пристального взгляда нечеловечески оранжевых глаз.
—Если один опасен для коллектива, он умирает, — спокойно пояснил симбионт.
Сако выдохнул:
— Кто решает, опасен он или нет?
— Первый.
Всё упиралось в него, вздорного Первого. Кто я такой, подумал Сако, чтобы критиковать жизнь и порядок иного вида? Умбра не воевали друг с другом. Не боролись за ресурсы. Если популяция возрастала настолько, что не хватало ресурсов, Первый просто переставал производить новых Умбра, и весь «улей» постепенно вымирал — пока спящая станция не очнётся от анабиоза и не сотворит себе Первого, который присоединился бы к ней для создания нового флота.
— Это он велел тебе убить пилота?
— Нет. Он молчал.
— И ты сам решил убить его? — голос Сако не дрожал лишь потому, что и так был едва слышен. — Потому что он хотел, чтобы и тебя пустили в расход?
На Умбра это не произвело впечатления.
— Нет. Я просто молчал.
— И дал ему умереть…
Сако едва не сорвался на крик, но сдержался. Хейти холодно ответил, ровно и спокойно — как обычно:
— Это означало, что я буду жить.
На этом их разговор был закончен. Взгляд симбионта вновь остекленел, в технических отсеках на корме корабля что-то заскрежетало — «Аптерос» перестраивалась ради большей стойкости. Сако осторожно поднялся, стараясь не касаться холодных проводов, и направился на склад: было время обеда.

Коробки с продовольствием покрылись едва заметным слоем тонкой пыли: «Аптерос» отключила вентиляцию там, где можно было обойтись без свежего воздуха. Из-под крышки ящика пахло землёй и легкой затхлостью старой ямы. Доставая протеиновый батончик и пакет с питательным витаминным коктейлем, Сако чувствовал себя заживо погребённым — ведь корабль, который не может взлететь, превращается в склеп. Если Хейти не справится, если «Аптерос» — кто вообще додумался назвать корабль Бескрылой? — не выдержит, то пилот окажется в ловушке.
Я не только живу в его теле, подумал Сако, я завишу от него не меньше, чем он от меня. Вот он: союз в горе и в радости до самой смерти. Это ответственность, с которой Неволин не справился, и за это поплатился.
Срывая упаковку с батончика, Сако подумал, что он тоже поплатится. Только утащит за собой весь корабль.

В рубке всё оставалось без изменений: путы из проводов, Умбра в той же позе, приглушенный свет — «Аптерос» экономила энергию.
— Хейти, — Сако устало опустился на пол рядом с неподвижным симбионтом, — я не знаю, что делать. Я не готов, я никогда не был готов управлять тобой.
Он посмотрел на свои пальцы, разглядывая белеющие полоски шрамов.
— В мой первый полёт произошла авария, — Сако не знал, зачем рассказывает. Он начинал паниковать в этой тишине, когда было слышно даже завывание ветра снаружи. — Пилот погиб сразу же, а второго завалило обломками… Я тогда был простым ассистентом, но я испугался — за него и за себя, принялся вытаскивать его оттуда. Я спас его. Меня называли героем, хвалили за смелость, мол, спас товарища, не жалея собственных рук…
Прервав рассказ, Сако взглянул на Хейти. Тот продолжал безразлично смотреть перед собой, и пилот даже не знал, слышит ли его сейчас этот Умбра, или нет.
— А я испугался, — продолжил он. — Испугался, что умру, если никто не поведёт корабль дальше. Я вытащил пилота, перевязал его раны, привёл в сознание — и всё это время не обращал внимания на собственную боль. Я хотел жить, Хейти, и я знал, что моя жизнь зависит от того, сможет ли тот человек довести корабль до ближайшего места посадки…
Он понимал чувства, которые испытывала «Аптерос», понимал, почему она боялась Станислава. И поэтому закончил свою речь, горько усмехнувшись:
— А теперь моя жизнь зависит от тебя, от того, цел ли ты… и не решишь ли ты, что я тоже должен умереть.
Ничто не шевельнулось. «Аптерос» не отреагировала ни единым звуком или движением. Только стал слышен приближающийся грохот: это нарастал ветер, приближаясь к своему пику. Сако старался сохранять спокойствие, но серебристые стены в полумраке словно сдвигались, стараясь задушить, сузить пространство, угнетая одиночеством и замкнутостью. Пилоту необъяснимо захотелось прижаться к Хейти, ощутить тепло его тела, лишь бы не чувствовать себя зарытым в могиле… А ещё хотелось верить, что тот жив.
Станислав умер, потому что не понимал, что жизнь корабля — это жизнь пилота. Даже покинул «Аптерос»…
Сако позабыл об угрозе собственной жизни. Его полностью захватил поиск объяснения утраченной детали. Станислав ушёл из корабля, надев скафандр. Зачем? Так боялся Хейти? Но тот разве что попытался его поцеловать, он сам признался. И это не повод убегать с корабля на далёкой планете, где опасная атмосфера способна убить тебя. Оглянувшись в сторону приборной панели, Сако пожалел, что сейчас не может поискать записи дня смерти Неволина — «Аптерос» явно не до этого. Грохот всё усиливался: казалось, что каменные гиганты резвятся в диком первобытном танце вокруг хрупкого патрульного корабля, наполовину погребённого под завалами обломков скальной породы.
Может, было что-то, что заставило Станислава покинуть корабль? Что могло это сделать? Или кто? И почему Неволин скучал по «Охотнику»? Ведь Альто был не просто Умбра, он был ещё и бракованным, не слушался приказов, действуя по своему желанию.
Так это и было нужно его пилоту! Сако выдохнул, найдя ответ на один из вопросов. Станиславу было хорошо с «Охотником», потому что корабль не требовал от него решений! А «Аптерос» нужен был настоящий пилот…
И что из этого? Почему же Неволин решил бежать? Или он не бежал? Он ведь не взял с собой ни еды, ни воды, и он умолял «Аптерос» забрать его. Что же случилось?
Удары по обшивке стали реже, будто лавина, основательно побив корабль, помчала свою волну дальше. Самый тяжелый момент, похоже, был пройден, теперь главное — держаться, пока буря не закончится.

Фотоальбомы закончились раньше, чем буря. Сако попытался читать, но никак не мог сосредоточиться: на смену шумам извне пришли звуки «Аптерос». Свет стал ярче: значит, уже не было необходимости экономить энергию. И можно было наконец-то взглянуть на последние минуты общения Станислава с Хейти.
Файл нашелся быстро. Оглянувшись на продолжавшего неподвижно висеть в коконе проводов симбионта, Сако включил воспроизведение.
Эти съемки велись уже из камеры перед шлюзом. Неволин стоял в почти полном облачении, лишь шлем от скафандра неуверенно перекладывал из одной руки в другую.
— Хейти, — он говорил негромко, искоса поглядывая на замершего перед ним симбионта, — ты точно не сможешь подлететь прямо к источнику излучения?
— Я не смогу приблизиться непосредственно к нему, — подтвердил тот. — Помехи. Я ослепну во время посадки. Мы умрём.
Станислав переминался с ноги на ногу.
— Может, тогда просто вбить эту аномалию в карты и лететь дальше? — он рассуждал вслух, посматривая на Хейти, пытаясь найти одобрение или осуждение на лице Умбра. — Но тогда офицер от меня не отстанет… И может лишить звания пилота. Нет, нет, — он поднял взгляд, выпрямившись, — я пойду. Я проверю показания и возьму образцы породы для анализа, хорошо?
Симбионт долгим взглядом словно обвёл всю фигуру человека с ног до головы.
— Ты не в порядке, — его голос звучал ровно и бесстрастно. — Ты не готов.
— Нет, готов! — вспылил Станислав. — Молчи, не надо! — гневные интонации сменились мольбой: — Послушай, Хейти, я хочу сделать всё правильно. Сам. Да, я был плохим пилотом, я знаю… Всегда знал. Но дай мне шанс сделать всё самому, от начала и до конца! Я приказываю тебе, Хейти, я так решил! Ясно?
Тот кивнул и шагнул назад — за закрывающиеся двери шлюзовой камеры. Надев шлем, Неволин махнул рукой, прощаясь. Открылись внешние створки, впуская внутрь облака ядовитой атмосферы, густеющим туманом вставшие перед камерой и не дающие наблюдать за происходящим.
Но это было уже не нужно. Сако остановил запись и медленно выдохнул, пытаясь уложить увиденное в голове. Выходит, Хейти предупредил Неволина о неполадках со скафандром, но тот решил, что речь не о снаряжении, а о его психическом состоянии. Конечно, мог предупредить бы и яснее, но…
— Он сказал, что сделает сам, — Сако вздрогнул от неожиданности, услышав голос Хейти.
Он развернулся, оказавшись лицом к лицу с симбионтом:
— Это не повод бросать его!
Тот наклонил голову чуть влево, не понимая того, что пытался сказать ему человек.
— Он сказал, что сам решил. Он сказал — я подчинился.
Хейти был прав — по-своему. Но в то же время было в его ходе мыслей что-то ужасно неправильное.
— Капитан не может решать, если не видит всей картины. Пойми, если ты знаешь что-то, что может повлиять на ход событий и на чью-то жизнь, то ты должен — обязан! — сообщить это тому, кто решает! Иначе его решения убьют кого-то, и, может, в следующий раз это будешь ты!
Пламенная речь осталась без ответа. Сако почувствовал леденящий страх от того, что находится в чреве неземного создания, и голод — потому что уже было время ужина, а концентратов организму явно было недостаточно для полноценного существования.
— Ты закончил? — спросил Сако.
— Осталось только переждать бурю. Затем я продолжу ремонт.
На складе уже не было темно и пыльно: вторичные системы были запущены. Копаясь в коробках, Сако не мог избавиться от повторяющихся в его голове слов.
«Осталось только переждать бурю».
Кажется, речь не только о погодных условиях.

— Клото, ты можешь гарантировать безопасность пилота?
— «Аптерос» его не убьёт, — отмахнулся Первый. — Остальное зависит от него.
Связаться с «Аптерос» было невозможно из-за погодных условий на пока безымянной планете, и Александр Эйсман начинал паниковать. Как главный биотехник, он хорошо знал, что Хейти не агрессивен, но его пассивное сопротивление уже убило одного человека. Терять Сако, отличного пилота и надёжного человека, Эйсману не хотелось. И даже сейчас, сидя в своей комнате жилого сектора на Заводской-11, зная, что позади на кровати валяется Первый собственной персоной, он не мог отделаться от беспокойных мыслей.
Пальцы словно сами нажали комбинацию клавиш, открывая отчёт о смерти Станислава Неволина. С той секунды, как пропала связь с «Аптерос», Александр старательно запрещал себе это делать, но теперь он через силу читал сухие слова, неспособные передать немыслимую боль.
«Незначительное повреждение скафандра при транспортировке привело к нарушению циркуляции воздуха внутри аппарата очистки и…»
Что почувствовал Станислав, когда заметил, что дышится всё тяжелее? Александр знал, как это происходит, и мог представить себе весь процесс. Сперва появляется лёгкая одышка, затем в глазах начинает темнеть, двигаться всё тяжелее. Проявляется кислородное голодание, повышенное потоотделение. Наверняка Неволин сетовал на то, что в шлеме нельзя убрать прилипшие к лицу пряди. Затем писк внутренних датчиков оповестил его о том, что заканчивается кислород в основном баллоне. Это была ошибка системы — баллон был полон, просто в шланг кислород не поступал. Пытаясь переключиться на запасной, пилот оступился — ему уже было сложно координировать движения — и упал на спину, повредив крепления шлема.
«Отход шланга, снабжающего кислородом, повлёк за собой…»
Вовсе нет. Сначала Станислав пытался дышать медленнее, осторожно поднимаясь на ноги, но тут же упал обратно: накатила слабость. Положение стало ещё хуже: сквозь возникшие микротрещины просочились похожие на дым белесые струйки — местная атмосфера.
«…смесь агрессивных газов при высокой температуре…»
Станислав забыл об экономии воздуха: он кричал, не в силах встать, лишь конвульсивно дёргался, катаясь по земле. Дым, касаясь, плавил кожу, разъедая её до мерзких бурых пятен — кровь мгновенно запекалась отвратительной коркой, под которой виднелись желтоватые разводы. Мольбы о помощи прекратились, когда молочно-белой пеленой подёрнулся край шлема. По лицевому стеклу разбрызгалась грязно-красная россыпь — вместо слов из потрескавшихся губ человека вырывались лишь хрипы. Лёгкие растворялись, крепко сжатые зубы начинали чернеть и крошиться. Уже в агонии, Станислав — то, что осталось от его обезумевшего от боли сознания — сдёрнул шлем.
«Сильнее всего были повреждены голова и шея. Череп рассыпался от одного прикосновения, но генетический анализ останков подтвердил, что погибший являлся пилотом три-четыре-семь, «Аптерос», имя симбионта — Хейти».
Александр зажмурился, пытаясь прогнать из своей памяти картины смерти Станислава.
— Клото, — тихо произнёс он, — это уже не шутки и не дурацкий спор. Что бы ни убило пилота, я больше не допущу подобного. Если понадобится, я создам нового Первого.
Тот замер. Сейчас создать нового Первого можно было лишь одним способом: уничтожить уже имеющегося.
— Не боишься, — хмыкнул он, — что новенький окажется ещё более агрессивным, чем я, и пустит вас всех в расход?
— Боюсь, — кивнул Александр. — А ты не боишься, что если я буду сидеть сложа руки, Корпорация и её офицеры отправят в расход меня?
Клото подобрался ближе и развернул человека за плечи к себе лицом. Их глаза встретились: человеческие голубые и красные — Умбра.
— Я уничтожу любую угрозу, — глухо произнёс Клото. — Любую.
— Я знаю, — горько усмехнулся Александр. — Вы, Умбра, не знаете полумер. Вы ещё большие ксенофобы, чем мы, люди. Ты знаешь моё желание, Клото. Мир между нашими народами — вот над чем я работал и буду работать всю свою жизнь.
На самом деле, подумал он, ты был рождён для борьбы с неизвестной угрозой, которой оказалась Вторая колониальная. И твоё племя — как ты. Вы рождены для боя.
Вот уж не думал, что люди будут учить другую расу мирному сосуществованию.

Сако не мог уснуть. Хейти больше не находился в состоянии отрешенности, теперь он бродил по «Аптерос», касаясь корпуса в тех местах, где требовалось его пристальное внимание. А Сако было страшно. Раньше он полагал, что пилот и корабль — партнёры, а теперь оказывается, что для Умбра люди просто… Нет, даже не расходный материал. Никак не получалось сформулировать словами.
— В вашем языке нет такого слова.
Сако поднял голову. Он сидел в кресле пилота, пытаясь найти умиротворение в ползущих вверх показаниях внутренних систем, нервно поглаживая металл стены корабля. Голос Хейти стал неожиданностью.
— Какого слова? — голос всё-таки дрогнул.
Симбионт сидел возле его кресла, на миг вызвав ассоциации с послушным ручным псом. Провода «Аптерос» обвивали ноги и запястья, подключённые к контактным пластинам. Хейти поднял на Сако взгляд: оранжевое мерцание бесконечно яркого солнца, заключённое в радужку живого существа.
— Ты касаешься меня. Изнутри. Этому нет названия в человеческой речи.
Сако отдёрнул руку. Хейти живой, «Аптерос» — это он, и если он чувствует повреждения, то и прикосновения тоже…
— Прости, — торопливые извинения выглядели неискренне, потому что вновь стало страшно. — Я не хотел… Не хотел лапать тебя. Это не то, что ты думаешь, я даже не…
— Я знаю, — кивнул Хейти. — Я не хотел объяснять. Хотел, чтобы ты продолжал. Но я подумал. Ты прав. Ты должен знать. И решать, зная это.
Поднявшись со своего кресла, Сако опустился на колени рядом с симбионтом.
— Хейти, — мягко произнёс он. — Ты тоже решаешь. Ты решил убить предыдущего пилота, поддавшись его словам, хотя понимал, что он умрёт без той информации, что была у тебя. Если твоё признание сейчас — это попытка измениться, то я буду с тобой дальше. Когда мы выберемся, я останусь с тобой, с «Аптерос». Понимаешь?
Хейти кивнул.
— Если же ты продолжишь делать вид, что ты — просто инструмент, я буду относиться к тебе, как к инструменту. А сломанный инструмент выбрасывают. Я не скрываю свои намерения, Хейти. Если ты продолжишь поступать так, как поступил со Станиславом, то я потребую от Эйсмана немедленного отделения тебя, Хейти, от «Аптерос». Можешь убить меня, если хочешь. Но я не буду тебе лгать или утаивать от тебя что-либо.
Умбра долго молчал. Затем, когда Сако уже отчаялся что-то услышать, произнёс отчётливо:
— Я хочу быть с тобой. Ты лучше, чем я — «Аптерос». И ты сделаешь меня лучше, если будешь дальше здесь — во мне.
Тот рассмеялся и провел пальцами по жёстким волосам симбионта.
— Надеюсь, я буду жить?
Хейти кивнул.
— Ты будешь жить.

К утру буря утихла.