Не туда попали из записок бывалого моряка

   "Да, ребята,- сказал у лесного костра один из моих друзей, когда пришла его очередь рассказывать,- бывают случаи исторического масштаба, а бывают и местного, но для местного населения они приобретают штрих истории. Случилось это давно, лет тридцать, пожалуй, назад. Во времена правления Брежнева. Служил я тогда в Центральной инспекции ВМФ. Однажды к нам в инспекцию пришла беда: скоропостижно скончался сослуживец в чине капитана 2 ранга. Видно, предыдущая нелёгкая служба на атомных подводных лодках сказалась на нём только в московский период его труда. Не дожил и до пятидесяти.               
 Хоронили его зимой, когда я был в командировке на одном из флотов. Похоронили чин-чином, с почётным военным караулом на одном из сельских кладбищ под Москвой. Он там когда-то жил, но к тому моменту на селе не осталось ни родных, ни знакомых. Только его братья приехали из Белоруссии, где они обосновались. Наше командование решило зимой не ставить на могилу военный памятник, а сделать это весной после схода снега и заодно придать могиле после усадки земли нужную форму. Поэтому кто-то из его родных или знакомых поставил у изголовья простой деревянный крест. На том и разъехались.               
 Где-то в середине апреля наш адмирал вызвал меня и ещё одного офицера, тут же по флотскому обычаю назначенного старшим, а также мичмана из нашей инспекции, и поручил установить на могиле военный памятник со звездой и с двумя датами на нём. Ни я, ни второй офицер на похоронах не были. Поэтому вся надежда была на мичмана, который должен был найти могилу. Дали нам машину типа УАЗ с водителем-матросом, лопаты, ломы и по мешку цемента и песка. Запаслись мы, конечно, и поминальным расходным материалом.               
 Приехали в деревеньку субботний день и стал мичман искать нужное захоронение.
Наконец, остановился у одной из могил и сказал: "Вроде бы эта!" День был солнечный и потому жаркий. Мы все разделись и принялись за дело. Перво-наперво нужно было убрать крест, чтобы на его место поставить металлический памятник. Наш мичман Миша, очень крепкий парень весом под сотню килограммов, бывший водолаз, начал раскачивать крест и пытаться его вытащить. Но крест не поддавался. "Вот, чёрт,-сказал Миша,- как он сильно врос в землю всего за одну зиму." Мы с другим офицером стали ему помогать. В конце-концов флотский дух взыграл и победил упиравшийся крест. Одна только эта операция заняла почти час. Мы ещё раз удивились, как крепко крест смог засесть в землю за зиму и половину весны, хотя, по словам Миши, установили его довольно быстро. Но поскольку мичман к моменту установки креста был уже под хмельком, как он сказал, по случаю разминки перед поминками, мы решили, что он просто подзабыл, как всё делалось при захоронении. 
 Далее мы выкопали яму под монумент и быстро установили его, залив как следует цементным раствором. Солнце припекало, и мы торопились к применению поминальных материалов.               
 Во время нашей работы в церквушку мимо нас проходили иногда люди, которые, странно посмотрев на нас, шли дальше по своим мирским делам. Наконец, всё было закончено. Мы немного улучшили форму могилки, так как она, видимо, от растаявшего снега, довольно сильно осела. Одному из нас пришла мысль пустить крест на дрова для костра, чтобы он не пропадал зря, но большинство эту мысль не поддержало.   
 Мы расположились на пригорке недалеко от места завершённой работы и вчетвером хорошо помянули своего безвременно ушедшего товарища, а затем с чистой совестью за исполненное вернулись в Москву. В понедельник доложили адмиралу о выполненном задании. Он поблагодарил нас и мы занялись своими служебными делами.            
 Где-то дней через десять-двенадцать адмирал срочно вызвал всех нас троих к себе и начал словами :"Трах-тарарах, такие-сякие. Что вы там натворили?" Мы с полным недоумением уставились на него, так как твёрдо знали, что за последний период никаких грешков за нами не должно быть. Тогда он сунул нам под нос письмо, написанное в адрес Центрального Политоргана ВМФ священнослужителем из той деревеньки, где мы недавно устанавливали военный памятник с цепями я якорями. В письме говорилось, что какие-то пьяные нехристи-военные моряки, что было видно по их тельняшкам и машине с военным номером, приехали на сельский погост, надругались над одной старой могилой доброго прихожанина, выдрав из неё крест и установив зачем-то военный памятник, поменяв при этом фамилию, даты рождения и смерти усопшего сельчанина. Дальние родственники того погребённого, доживавшие свой век в этой деревеньке, придя на могилку, с ужасом обнаружили, что в ней, согласно памятнику, оказался другой покойник.               
 Оказалось, кто-то из сельчан, со странностью смотревших на наши земляные работы, запомнил номер УАЗа, по которому мы и были вычислены. Мы пытались объяснить адмиралу, что во всём доверились мичману Мише. Но адмирал не стал слушать, напомнив, что на флоте за всё, в том числе и за действия своих подчинённых, отвечают офицеры, и прежде всего назначенные старшими на то или иное задание. Закатив нам длинную воспитательную речь, в которой самым нежным словом было "мудаки", и закончив её справедливой фразой, что всегда в таких ситуациях больше нужно думать о покойном, а не о поминках по нему, адмирал выгнал нас из своего кабинета. Что было дальше, когда и кто исправлял нашу ошибку в той деревне, я не знаю. Но никого из Инспекции к этому делу больше не подпустили.               
 Вот такая может случиться история безо всякого на то злого умысла, а только лишь по разгильдяйству. Хорошо ещё, что с нами вторично не приехал почётный караул. Кстати, про такой караул. Мне известен случай, когда при таком же печальном событии похорон рано ушедшего однокашника в Москве все родственники, друзья и сослуживцы поехали на одно кладбище, а почётный караул на своём автобусе после прощания в морге отправился по чьей-то неверной информации на другое. Так в тот день эти обе группы больше не встретились. А поскольку хоронили работника Генерального штаба, на поминках один из провожавших невесело пошутил: получилось, как у Гашека про Швейка- Всё на фронтах мировой войны шло нормально, пока в дело не вмешался Австрийский Генштаб.               
 Вот так, перефразируя Наполеона, можно сказать: от вечного до смешного только один шаг. Жизнь есть жизнь, и в ней грустное нередко идёт рядом со смешным, но хотелось бы, чтобы мы меньше ошибались там, где ошибки неуместны