Тонкая грань

               

Макс нравился моей маме, всегда вежливый, благодарил за угощение… Какое там угощение! – Просто суп или борщ, второе. «Спасибо, простите, добрый день, спокойной ночи…» Приятная обходительность. Как-то в спешке собиралась я на работу, а мама так укоризненно посмотрела на меня.
 – Как ты можешь уходить, оставлять его тут, он же совсем  больной?
И тут я вдруг не выдержала, позвала маму за собой на кухню и прошептала:
 – Ты же знаешь, что я ухожу на работу – это первое, а второе – никакой он не больной, а дурной, он пьяница и наркоман, понимаешь.
Мама только руками всплеснула и поменялась в лице. А я уже просто устала: покупки, готовка завтраков, обедов, ужинов. Я бегала к нему в очередную больницу, где врач сказал, что жить ему осталось не более года, ну, полутора лет… И что делать? Подруга с влюблённой в него дочерью укатила в Германию, мама моего «гостя» далеко в Москве, куда он никак не может возвратиться. Что там произошло, я понятия  не имела. Поножовщина, стрельба…
Только спустя два года принимала я другого гостя – следователя из Москвы, который расспрашивал меня о Максе и сказал, что там, в Москве  он  застрелил милиционера.
– Почему вы решили, что это он стрелял?
– Я следователь, и мы уже всё знаем в отличие от вас.
– Господи! На него это совсем не похоже, а мама с дочкой, которая привезла его к нам, как она сказала временно, уехала в Германию. Что теперь будет?
– Не волнуйтесь, мы их беспокоить не станем, тем более что он умер. Мы и это знаем.
– Кошмар… Я понятия не имела о том, что он сделал, а сейчас, когда его нет в живых, просто безумно жалко, ему же только 24 года было…
– А милиционеру было 32 года, двое детей...  Ладно. Извините. Я узнал всё, что было нужно. Дело закрываем. Всего хорошего.
И он уехал, а я думала о матери этого парня. 24 года – и всё. До седьмого класса Макс учился на отлично, получал грамоты, был прекрасно воспитанным парнем. Девочки уже посматривали на него, но он отдавал всё своё время учёбе. Мама обожала своего младшего сына. Он родился в один день с ней. Она сама себе преподнесла подарок на день рождения, что было таким счастьем. И чем всё закончилось?
Высокий, стройный, вежливый, прекрасно учился. Никто бы не поверил, что он может  вдруг стать наркоманом, алкоголиком, просто потерянным человеком. Потом он съехал от нас. Познакомился с женщиной, у которой был двухлетний сынишка. Иногда звонил нам, говорил со мной, с сыном. Я думала, что всё идёт к лучшему, может быть, жизнь в семье хорошо на нём скажется…  он говорил, что гуляет с мальчиком, что вполне всем доволен, его несчастная мама высылала ему деньги…
Потом мне позвонил кто-то и сказал, что Макс разбился на мотоцикле, что его положили в больницу Скорой помощи. Я знала, где это находится, собрала очередную передачу и помчалась. Он лежал в палате, где было ещё 5-6 травмированных парней. Бледный, исхудавший, с загипсованными ногами, но улыбающийся. Он сказал, что у него сломаны обе ноги, попросил принести ему элениум или реланиум, что он плохо спит, всё болит. Я опять пришла на следующий день, принесла любимое им молоко с густой пенкой, что-то ещё, он только головой покачал, я спросила, не поставить ли это в холодильник. Он кивнул.
Когда я пришла в следующий раз, сосед по палате сказал мне, что «он вчера умер». Я в шоке, пошла к врачу. Врач объяснил мне, что «мы занимались его переломами, а он всё время терял кровь, хотя для этого как будто не было причин. Потом разобрались, что у него язва желудка. Прооперировали, но… ему нечем было выздороветь, хотя операция прошла успешно. Он не мог выжить, он наркоман со стажем, нужны были силы, чтобы как-то выкарабкаться, а их у него не было».
Сосед Макса по палате просил меня возвратиться, он протянул мне пятирублёвую купюру, сложенную в несколько раз и пакетик элениума, который я приносила Максу пару дней тому назад.  «Это он просил вам передать», – сказал этот сосед по палате.
Я всё ещё стояла рядом с койкой Макса, толком не понимая, что теперь делать. Он просил мне передать, значит, знал, что я приду… А потом сосед  Макса попросил оставить ему таблетки…
Лишь после этого я ушла с мыслью о том, как же сообщить его матери. Вспомнила я, что говорила Максу: «У тебя язва желудка». Я знаю, что такие больные очень нервные, возбудимые, иногда и агрессивные. А он возмущался, появлялось брезгливое выражение на лице: «Какая язва?!» Оказалось, что я была права.
Потом возникли и завертелись в голове остальные вопросы. Похороны… Как оказалось, он жил под чужой фамилией у меня. Что я могла об этом знать? Телефон его матери  сообщила подруга из Германии, я мгновенно вызвала эту женщину. Её пригласили на опознание.
Красивая, интеллигентная дама. Она встретилась со мной совсем потерянная, убитая горем, хотя и была готова к такому исходу… Потом уже мой сын рассказывал, что в морге не было в те дни света, покойный потерял форму, его еле впихнули в новый красивый костюм, который привезла мать…  А когда наконец-то его забальзамировали, то увезли домой, в Москву, он так тосковал по этому городу, он так любил и жалел свою мать! Макс понимал, что и сам пропадает, и мать убивает. Как-то он просто криком кричал: «Понимаете, меня же ломает!» Но я ответила ему: «Не понимаю. Тот, кто этого не испытывал, понять не может…»
Похоронен он в Москве, не могу заставить себя позвонить его родителям. Часто вспоминаю Макса, его улыбку и умение быть благодарным, расположение к нему моей старенькой мамы. Как это всё ужасно. Как тонка грань между благополучием и страшной бедой.
И как трудно всё это пережить!