1988-1989. про Киру Константиновну и Лизку с Гурой

          Про Киру Константиновну, персонаж.

Кира Константинова сказала мне - это не смотря на то, что ее подмастерье Исай Кузнецов, всё же похвалил мою работу, возвращая сценарий в своей прихожей старого дома недалеко от ЦДЛ: «Вы бесспорно талантливы, но ведь решает Кира Константиновна…»

Добрая, теперь уже пожилая, когда-то бывшая женой Галича и персонажем песни «Дорогая Кира Константиновна!», откровенно призналась, что боится Володарского и не может меня взять в свою группу, параллельную нашей, на первом курсе сценарного факультета ВГИК, института кинематографии в Москве.

В 1989 году Эдуард Яковлевич впервые набирал курс и взял меня в тридцать один год! на дневное отделение в свою мастерскую, поставив все пятерки на экзаменах. В сентябре я заболел ангиной и меня положили в больницу рядом с нашей, вернее бабушкиной хрущёвской пятиэтажкой в подмосковном поселке городского типа Селятино, что на пятидесятом километре Киевского шоссе Ленинского проспекта))

Сокурсник Юрка Чумаков приезжал ко мне и, постояв под окнами палаты, где я лежал  вдвоем с местным пацаном, уехал в общагу на электричке и когда я появился в институте, Володарский понимающе ухмыльнулся на мои слова о болезни – ну, мол, ясно – ангина… - с намёком улыбнулся и закурил неизменную сигарету на лестнице вместе с нами. Чумаков стоял рядом и улыбался своим добрым широким лицом из Чебоксар. Молчал про ангину-то!

А уже на экзамене первой сессии, Володарский опустил голову и промолчал на слова рецензента с прыщавой лысиной, двойного моего тёзку, вернее - моё имя двоилось в его имени-отчестве, чтоб ему пусто было - когда он заговорил о моей работе: «Какие-то странные у вашего героя отношения с КГБ…» ---

---В моём рассказе, в голове героя шумело постоянно, то ли от трансформатора во дворе, то ли от огромного здания на Лубянке, с его учитывающим нас – компьютером, как представлялось ему, ведь он жил в коммуналке, покуривая и приставая к соседке: просил родить его обратно, не вмещаясь головой ей между ног - беременной причём!)

Потом мой герой курить перестал, сразу после того, как я прочитал на занятиях свой рассказ вслух, услышал сомнения Володарского и убрал анашу из этой короткой истории о голосах в голове парня, которые командовать пытались им до такой степени, что он в итоге с разбегу шибанулся головой о черный мрамор стены у Детского Мира на, - как я написал, - революционно шагая в ногу со всей страной, – «русской Голгофе», имея в виду тот самый холмик с памятником железному Феликсу, который тогда еще не свергли возмущенные толпы москвичей, стянув железного исполина, веревкой за шею – прямо с постамента под буквами, освещающими неоном темень города, в те годы, плохо освещенной столицы одной шестой части тьмы:
 
                «Д Е Т С К И Й
                М И Р»

Теперь эти два события как-то рифмуются, вызывая мысль о странных отношениях с КГБ: Александра Александрова, о котором на Мосфильме мне говорили как о стукаче, о Володарском и Кире Константиновне, помнящей об эмиграции мужа…

И это когда у буфета ВГИКа висело напечатанное на принтере объявление-призыв создавать кинокооперативы!

Но пока я перед институтом работал ассистентом и администратором съемочной площадки, успели закрыть картину про хиппи и Миша Усачев, молодой продюсер, уехал на фиг в Голландию, решив, что всё закончилось здесь…

ПОНЯЛ ПРО НАШУ С ВАМИ СВОБОДУ - парень – всё – тогда ещё, в 1988ом году…
 

В Люберцы к Гуре. 1988 год
   Сев в электричку на Казанском вокзале Сашакузнецов знал, что билета не купил, но фразу приготовил: Извините, денег нет ни копейки. Но вохра не побеспокоила и, проехав задымленные пригороды, через тридцать минут вышел в Люберцах и через гаражи и бескрайнее капустное поле, держа путь к панельной многоэтажке, приблизился к Комсомольскому проспекту, где можно было застать врасплох Гуру.

   Грязная бедная двухкомнатная квартира с вечно шумящим сливным бачком встретила приветственным возгласом Лизки, худющей подружки Аркадия, появившегося в дверях комнаты в затрапезном полосато-коричневом халате с чётками в руках. Нечёсаный длинный хаер до пояса уравновешивал всю бездомность обстановки его жилища и прекрасно рифмовал огромный пацифик намалёванный во всю бетонную стену узкой комнаты окном в поле, где две, три мелкие фигурки воруют капусту, несмотря на моросящий дождик.
В те времена Гуру иногда приходилось собирать бычки в подъезде, а его стихов, не говоря о прозе, нигде не печатали. Вообще – нигде.

Но уже начинали появляться музыканты - с просьбами написать текст песни. Сегодня ожидался Молчанов, но Аркадий ничего не сочинил и, когда раздался звонок в дверь, он крикнул помчавшейся открывать Лизке: «Если Молчанов, меня нет!»

Он ушёл во вторую комнату, появился застенчиво улыбающийся юноша небольшого роста с подобающими музыканту, русыми, аккуратно расчёсанными волосами до плеч. Лиза принялась поить чаем и вскоре он ушёл.

И тут с бешеным матом влетел потный Гуру. Представь: с лицом бешеного индейца племени сиу, черные волосы распущены до жопы, де ещё правый глаз косит от волнения!

   Всё это время он просидел в шкафу, ну а Лизка как-то расслабившись, совсем не подумала, что он находится в тесном и душном деревянном ящике.

   Сашакузнецов весело и радостно посмеялся, а Лизка обиделась на Гуру и ушла на кухню забивать косяк.

   Когда уже все спали, Сашакузнецов на кухне, постепенно врубаясь в текст, читал рукопись романа «Рок-н-ролл», а утром вернулся на Казанский вокзал и, проскочив через турникеты просто прижал рычаги - доехал до Киевского и вновь сел в электропоезд - на целый час - добирался до станции Селятино, где в те сырые времена жил в хрущёвской пятиэтажке из серого кирпича. Возле аптеки.


Из романа «Рок-н-ролл» Аркадия Славоросова: «…Выходит, что истина существует только в форме веры, справедливость – в форме надежды, а добро – в форме любви. Зеркальные отражения вместо самих реалий. Отражением щётки отражение кучера чистит отражение кареты – вот рай. Человек охотится на Бога, но ему дали лук и стрелы, а дичи нет. Бог снова и снова ускользает от своего раба, даже тогда, когда тот, для верности приколачивает его к дереву. Бог подобен кошке, испаряющемуся существу. Как кошка живёт на грани исчезновения, оставаясь всё-таки по эту сторону зеркала, так Бог существует на грани возникновения, давая знать лёгкой рябью зеркального стекла…»