Неприметная коробка

На берегу озера «Исетское», в дальнем уголке земли Уральской, стоял огромный дом, принадлежащий некоему Владимиру Валерьевичу Сухопалову.  Дом  был настолько велик, что можно было показаться, что это целый дворец, еще и выполненный в готическом стиле, словно воздвигнут был он давным-давно, хотя дому было всего двадцать лет. Любил Владимир Валерьевич роскошь с царским блеском,  где трем вещам обязательно должно было быть место — это хоромам царским, женщинам роскошным и машинам дорогим. Все же остальное его мало интересовало, хотя был сын у него от первого брака, которого он безусловно любил и был он для него можно сказать бесценным творением его самого и первой жены. Но вот  любовь эта его к ребенку жила глубоко внутри его души, которую сам он так далеко и запихал, как старую вещицу в подвал, потому что мир осязаемый его уж совсем поработил.  А еще жена его нынешняя, роскошная блондинка с величественным бюстом  номера четвертого, ничего не хотела слышать о бывшей жене и его ребенке. Владимир Валерьевич страсть, как любил свою молодую жену или ее бюст (он сам уже в конец запутался, раздумывая над тем, чем же она его так пленила) и потому во всем ей потакал. С женой бывшей и сыном он виделся в тайне от нее, боясь разгневать свою бестию по имени Анджела. И свидания эти были совсем редкими, что казалось порой, Владимир Валерьевич совсем забывать стал о своем наследнике.
Раз дом у Сухопалова и его жены был огромным, то в доме была и прислуга. Кухней, стиркой и уборкой заправляла средних годов женщина, Мария Аркадьевна, а по мужским делам дядька пожилой Коля. Его так все и звали: дядя Коля. Ему было уже лет шестьдесят пять. Хороший дядька, с веселыми глазами и с небольшим количеством зубов. Если Мария Аркадьевна жила в доме (ей была выделена маленькая комнатка), то дядя Коля жил рядом с хозяйским домом, в помещении, пристроенном к гаражу. Владимир Валерьевич не против был, чтобы он тоже в доме поселился, но его жена терпеть не могла этого дядьку, который, признаться, всегда был навеселе, то есть подшофе. Выгнать же его не позволяло то обстоятельство, что руки у него были золотыми. Дело даже не в хорошем отношении Владимира Валерьевича к дяде Коле, которого он искренне любил и можно сказать уважал, хотя и поругивал его частенько за его пристрастие к алкоголю, а поэтому прикрывал частенько перед женой, а именно в его умении ладить со многими вещами, которые словно по волшебству чуть ли не сами собой в порядок приводились, когда мозолистые руки дяди Коли к ним прикасались. Поэтому Анджела хоть и ворчала на него, но терпела хорошего мастера. Ни Мария Аркадьевна, ни дядя Коля семей не имели. Она вроде как всю жизнь в девках проходила, потому что недуг по женской части еще в детстве ее одолел, а он всю жизнь, как перекати поле и прожил, хоть и женат был и сына народил, но вот почти с самых пеленок его и не видел. Разгульная жизнь всегда его манила: красив был, девки так и веселись на него и это его и сгубило. Пил и гулял дядя Коля всю свою жизнь, но жил честно — трудом. Руки его и спасали от непробудного пьянства, а вот душа, которая выла по ночам, не давая забыть грехи былых лет, как раз и гнала его на тот свет быстрее. Водка то ему нужна была, больше теперь, как снотворное, чтобы тело об кочки душевные спотыкавшиеся,  доставляла по меньше боли. И еще дядя Коля был хорошим рассказчиком. Жизнь долгую прожил, много, где побывал,чего повидал. Все его рассказы были из жизни взяты, где он сам принял участия или чего слышал, но сердцем проникся. Все, что он не рассказал бы — все к месту приходилось, для того чтобы человек понял, что его поступок какой, настоящий или будущий, супротив добра мог пойти, а потому он ему и пример приводил из жизни: а вдруг опомнится и не позволит себе пойти против правды или покается, чтобы душу облегчить? Владимир Валерьевич любил послушать дядю Колю. Придет иной раз к нему, так поболтать о том о сем, а заодно и совета спросить. Владимиру Валерьевичу и самому уже шестой десяток шел и был он человек уважаемым, а дядю Колю непутевого слушал, как юнец мудрого учителя, потому что сквозь словесную квашню, которой обильно поливал уши его, дядя Коля, по причине недостатка зубов последнего, много словечек острых было, которые, как стрелы вонзались в сердце слушателя. Вот так и однажды, Владимир Валерьевичу довелось услышать очередной поучительный рассказ от дяди Коли, когда он вновь к нему вечерком в каморку заглянул, с понурым лицом.
Чего невесел Владимир Валерьевич? - вопросительно посмотрел дядя Коля на зашедшего к нему в комнату хозяина. Сам он бездельничал, лежал на кровати и смотрел какой-то фильм по маленькому старенькому телевизору, стоявшему на табуретке у стены. В углу комнаты была чугунная буржуйка от которой тянуло жаром. Владимир Валерьевич все порывался провести отопление в этот каменный пристрой, но дядя Коля его отговаривал, потому что не любил он батареи, а вот печка или буржуйка для него были другое дело. «Огонь ведь он живой! Посмотришь на него иной раз, как он с жадностью поедает дерево, так сразу смиренней становишься! - поговаривал дядя Коля, хитро щуря свои глаза, - Мне одному-то скучно, а друг мой и обогреет меня, и забыть не даст мне о том, что я-то тоже самое бревно, которое враз спалить можно, если что не так!»
Да ничего! - отмахнулся Владимир Валерьевич, - не спится!
   Часы уже пробили полночь и в это время обычно хозяева уже спали, потому как Владимиру Валерьевичу на работу с утра, а хозяйка за собой следила — страсть как! Ела и спала по режиму, чтобы выглядеть красавицей как можно дольше. В этом она видела всю свою жизнь, словно декоративное растение в богато-убранной комнате. Детей даже не хотела заводить, потому что фигуру портить не хотела.
Ты меня не обманываешь хозяин?
Да не называй ты меня хозяином! - сморщился Владимир Валерьевич. - Какой я тебе хозяин! Ты же не раб мой, а человек вольный!
Не серчай ты! Я же в шутку! Ты лучше мне поведай, чего у тебя приключилось, что ты по ночам бродишь, как неприкаянный. Я же вижу, что не все в порядке — меня не обманешь!
Да, тебя не обманешь! - усмехнулся грустно Владимир Валерьевич. - Анджела меня тут словила, что я к сыну с бывшей женой ездил — целый час меня пилила! Какой тут сон! Не знаю, что делать, извела меня совсем баба!? Стыдно даже!
Вот дура женщина...прости Валерьевич!
Да ладно! Ты мне лучше совет дай, как быть!
А ты послушаешь совета-то моего?
Смотря какой совет будет!
     Дядя Коля привстал с кровати, устланной стареньким матрасиком поверх которого была расстелена красное покрывало, и уселся с краю. Он не любил белых простыней, потому как тоску они на него наводили и память будоражили, о прошлой семейной жизни с женой и сынишкой, о которой он нет да вспоминал, как о чем-то добром, случившемся с ним когда-то в прошлом, а теперь он не хотел прикипать ни к чему и ни кому, оставив все самое лучшее, произошедшее в его жизни, в глубине своего сердца, храня это как самую великую драгоценность. Дядя Коля несколько секунд посидел, потом встал и подошел к табуретке с телевизором, на котором лежала маленькая металлическая баночка и коробок спичек. В баночке он хранил табак. Сигареты он не любил или привык уже экономить и в еде и в табаке, так сказать. Рюмочку же другую ему исправно наливали ежедневно, - не отказывали, и в этом доме, и в других домах, где прежде он работал.  Долго он не задерживался нигде обычно, год или два, а здесь вот в доме у Владимира Валерьевича прикипел, пошел уже четвертый год, как он впервые приступил к работе у этого хозяина. Дядя Коля достал из кармана фуфайки, висевшей на стене возле буржуйки, свернутую в несколько раз, газету. Аккуратно оторвал кусочек и засыпал в него табачка из банки; наслюнявил края бумаги и умеючи скрутил. После прикурил самокрутку и с превеликим удовольствием затянулся, пустив дым под потолок. Владимир Валерьевич привык уже к этому едкому запаху дешевого табака  и внимание уже не обращал. Дядя Коля приоткрыл немного форточку, чтобы в комнате было чем дышать и после этого произнес:
Я тебе лучше историю одну расскажу, которую слышал от одного директора кладбища.
Кладбища? - усмехнулся Владимир Валерьевич, не понимая еще, чем может ему быть полезная история, рассказанная каким-то директором кладбища.
Его самого! Там ой как много интересных историй похоронено, которые порой, вдруг, воскресают,  являясь на свет Божий, чтобы человек живой внимал им и на ус мотал. Но рассказ не о нем самом и его жизни, а о другом человеке, который там сторожем работал и случае, произошедшим с ним, однажды, что и привело его на такую работу. То что с ним случилось — это поучительная история не только для него самого, а и для многих других !
И для меня? - в этот раз Владимир Валерьевич не усмехался более.
Да! И для тебя! Но не для твоей жены! Ей этого не понять и не принять,- горестно вздохнул дядя Коля. Он давненько уже не лицеприятно отзывался об Анджеле, но ее муж терпел его ехидные замечания, понимая, что дядя Коля во многом прав.
А меня думаешь проймет?
А мы сейчас и увидим, как я тебе расскажу!
Валяй тогда!
     Дядя Коля в очередной раз затянулся, и выпустив струю дыма, погасил самокрутку. Снова привстал с кровати и на это раз прикрыл форточку. На улице стояла зима и в комнату быстро проникал холод, потому что помещение не было как надо утеплено, все-таки строилось под хозяйственную постройку.
Дело было лет так пять тому назад в одном городке маленьком. Там я работал у одного местного дельца, такого же, как и ты. Он меня попросил оградку у могилы его матери покрасить и отвез на кладбище местное. Он хорошо был знаком с директором кладбища, который меня и краской снабдил и кисточку дал. Хороший дядька - моих наверно годков. Я пока красил, заметил не далеко от меня странного мужчину, на вид лет на десять-пятнадцать  младше меня. Он все у одной могилки суетился, что делал там, а еще разговаривал с кем-то. Я прислушался и понял, что он с могилкой-то и говорит, а точнее с тем кто там похоронен, называя того видимо умершего человека по имени Васенька, и говорит с ним, как будто с живым. Ну думаю, какой-то местный дурачок сначала, а потом когда он мимо меня проходил, то поздоровался со мной, чинно так, как обычный нормальный человек. Вижу в глазах то его нет никаких признаков сумасшествия. Смотрит на меня и улыбается так по-доброму, что мне от его такой улыбки на душе приятно стало, словно птицы в душе запели. Одет еще проще меня: фуфаечка,  колоши... Любопытно мне стало: кто он такой, одним словом, но познакомиться поближе с ним постеснялся, да и прошел он дальше и к выходу с кладбища направился. Я потом уже, когда закончил работу, побрел тоже к выходу, где контора директора была и куда за мной должны были подъехать. Смотрю директор-то как раз с этим странным мужчиной о чем-то разговаривает. Когда я подошел ближе, уже он откланялся, а только директор остался. Ну, мы с ним и разговорились. Я тем более закончил намного раньше и времени оставалось достаточно ожидать. Я не удержался и спросил про того самого незнакомца с кем он передо мной разговаривал.
А! Это сторож!
Сторож? - удивился я. Странный он немного.
Почему?
Видел как с могилой разговаривал!
Там сынишка его похоронен! - грустно вздохнул директор.
Да что вы! Как же так вышло?
Смерть-то она не спрашивает кого забирать! А погиб он по воле самого отца, а точнее отец-то и погубил его! - добавил директор.
     Я вздрогнул! Не похож был сторож на убийцу, хотя...
Не специально конечно, - объяснил поскорее директор кладбища, чтобы успокоить меня. - Если тебе интересно, то могу рассказать, как все вышло?
Расскажите конечно, чтобы душа моя успокоилась, а то я человек чувствительный. В особенности, когда о детях такое слышишь.
Рассказывать-то больно нечего, но все-таки история конечно по истине драматичная, - поведал директор и принялся за свой рассказ. - Сторожа нашего зовут Василием, как и сынишку его звали, в честь него и названного. Мужиком он вроде не плохим слыл. Работящим. Работал всю жизнь водителем, и людей возил и грузы разные, а до того, как на кладбище пришел работать, дальнобойщиком был. В личной жизни ему вот только не везло. Первый раз он женился, сразу после армии. Сын у них с женой родился, но прожили они вместе недолго, около года, наверно. Про жену свою узнал, что изменила ему, а он гордый, развернулся и прочь ушел. Даже в другой город переехал жить, где вскоре сошелся с другой женщиной. Жену же сыном можно сказать забыл. Грешил на то, что и сын не его, а от другого. Ну тут он погорячился! Ребенок, как он потом сказывал сам, весь в него уродился, словно это он в молодости! В этом он убедился, когда через восемнадцать лет встретился сыном наконец-то. Мать Василия, в отличие от отца ребенка, внука не забывала, а навещала его регулярно, вплоть до самой своей смерти. Отца же он хоть и признал, но больше скорее из-за того, чтобы бабушку свою не расстроить, а так он ему все-таки человеком-то чужим стал, когда отрекся от него. Душа ведь ребенка — она ранимая, ой как ранимая! Мать понятное дело грех сотворила, но ведь ребенок-то причем тут, а он с гордыней своей не смог совладать и оттого из сердца свое родное дитя выгнал, как котенка малехонького, нерадивая хозяйка из дома гонит. В семье другой у него тоже сын родился, но и там оказия вышла. Жена его бросила через несколько лет и с сыном умчалась на другой край страны. В этот раз он порывался ее вернуть, ездил за ней, но ему там новый ухажер жены под зад надавал видать. Он уехал и больше не возвращался и конечно сына своего среднего тоже оставил на попечение чужого дядьки. Сложно его судить за второй поступок, но кажется и тогда он отступать не должен был, а страх свой или ту же, конечно, гордыню превозмочь и быть рядом со своим ребенком. Сын-то все-равно своего родного отца  любит более всех других дядек — это же кровушка родная! Самое главное ребенку своему этим же платить, чтобы любовь сыновничью и отцовскую хранить, как зеницу ока, а не идти на поводу своих страстей бездушных. Одним словом третьим браком сошелся Василий с одной женщиной. Она на редкость была не только миловидной, но и доброй. И жить бы им и радоваться, но третий сынишка на свет уродился чудаковатым. Внешне симпатичный такой. Можно сказать даже красивый, но умом Бог обидел его. Василий так ждал ребенка, чтобы наконец-то вкусить родительской радости и старость встретить в любви и покое, но у Бога видать иные планы были на его счет. Грехи былые Василия настигли его и так вот и наказали отца ребенка. Но он справился, потому что сердце его настолько прониклось любовью его к сыну младшему, что он на этот недостаток плюнул и стал беспощадно себя работой изнурять, потому что к такому ребенку подход особенный нужен был. Учителей и воспитателей требовалось отдельных нанимать, а это требовало денег. Устроился он дальнобойщиком. Неделю в рейсе — неделю в семье с сыном и женой. Деньги платили немалые, поэтому им на все хватало. Так или иначе зажили они счастливо. Сынишка-то Васенька души не чаял в отце своем. Как хвостик за ним везде волочился. Когда отец в рейсе был, он от окна не отходил — ждал Василия старшего. Бог ума не дал, но добротой наградил ребенка. Ты бы вот Николай сходил на могилку к мальчонке и посмотрел на глаза его и все сразу же понял, - обратился директор кладбища ко мне. - Прожили они так несколько лет. Васеньке уже седьмой годок пошел, когда судьба отцу его новое испытание послала. Женщину он повстречал, в то время, как бороздил по просторам России. Молодая девчонка, красивая, но хитрая и с характером дурным. Влюбился он в нее, как малый юнец. Невдомек ему было, что ей всего лишь хотелось вырваться из глуши, а с кем и неважно. Заприметил он ее в далеком таежном уголке, в деревеньке в одной, через которую частенько ездил. Она там официанткой работала в местном кафе при дороге. Мужик-то ничего и видный. Но самое главное при дальнобойщиках деньги водились по тамошним меркам довольно приличные. Вот и случилось: помутнение рассудка, если говорить про Василия, и здравый холодный и безжалостный расчет у девчушки из деревни. Развелся он и с третьей женой, но обещал Васеньку не бросать, а также продолжать заботиться. Но одно дело говорить, а другое, дело делать. У новой бестии свои планы были на этот счет. Гнобила она его, по-началу немного, но потом все больше и больше, подстрекая мужа своего к тому, чтобы забыть своего сына. Нашептывала ему, что раз он инвалид, то государство позаботиться о нем, а им деньги сейчас важнее, потому что семья молодая, а точнее она молодая, а ей жизни красивой хочется. Василий и поддался, хотя сердце его ныло, но чары новой спутницы видать настолько сильными были, что пересилили. Стал он видеться все реже и реже с сыном, а потом и вовсе стало казаться, забыл своего Васеньку. Это было конечно все не так, любил он также своего ребенка, как и прежде но его неписаная красавица, словно глаза ему чем-то завесила таким, что он картинку совершенно иную видел теперь. Сердце вроде как постукивает не так, как всегда, стараясь мужчину на дорогу правильную вернуть, а глаза иное видят, как же тут ему разобрать, когда человек чаще всего глазам и ушам верит, чем внутреннему своему голосу, который никогда не врет. Поселился он со своей четвертой женой в другом городе, в километрах ста от старого города, где оставил он жену с сынишкой Васенькой, но дорога по которой он в дальние рейсы ездил в аккурат проходила рядом с местом, где сынишка его жил с матерью. Когда он проезжал мимо этого города, сердце его так рвалось из груди, словно зовя его, чтобы он свернул к своим родным и встретился со своим сынишкой. Иногда ему это все-таки удавалось и душа , так сказать, торжествовала, но чаще стала торжествовать его молодая жена, которая, как будто чувствовала и начинала названивать по телефону ему, расспрашивая: где он едет в это время и с кем он, один или нет? Дрожал он  от одной только мысли, что потерять может свой «драгоценный камень», а потому боялся врать ей и давил беспощадно на газ, чтобы промчаться мимо того места, где сердечко его маленького и несмышленого сынишки также рвалось из груди детской, чувствуя, что отец где-то рядом. Ну вот, однажды, он возвращался из рейса и как всегда мимо того самого городка. Время было зимнее, а потому темнело рано. Как всегда, он, приближаясь к городу, пылал желанием свернуть и повидаться с ребенком. Гостинцы приготовил как раз, а в друг в этот раз ему удастся повидать сынишку! Но женушка его не дремала, и черт бы ее побрал, позвонила ему и как всегда с большим рвением его расспросила. У него в раз желание всякое отпало. Надавил он на газ со злостью и помчался. В это же самое время Васенька его гулял неподалеку со сверстниками. Они над ним подшучивали всегда, понимая, что он слегка умалишенный. Раньше отец за ним всегда поглядывал и жена его бывшая, но когда Василий старший ушел из семьи, дела у них совсем худо пошли. Мать на трех работах вкалывала, поэтому не успевала за сыном приглядеть, он и  оставался чаще всего без присмотра. Все своим ребятишкам со двора про своего отца Васенька рассказывал, а они над ним потешались, зная, что отец их с матерью бросил. В тот самый вечер разговор между ребятишками снова зашел разговор об отце Васеньки. Он им все рассказывал, что он дальнобойщиком работает и вон по дороге рядом с их местом постоянно ездит. А они ему: «Так давай ты на дороге в ящик какой-нибудь спрячешься, а твой отец поедет на машине, а ты раз и выскочишь и он так обрадуется!» Дети-то пошутили, а Васенька всерьез все принял — ума-то малехонько было. Детки продолжали резвиться на улице, а Васенька ту же раздобыл коробку небольшую картонную, чтобы в нее можно было поместиться и на дорогу выставил ее и залез. Как уж ему удалось так вот незаметно в коробку эту залезть, одному Богу известно, потому что машин по той трассе ездило, не то, чтобы много, но хватало. Никто одним словом не заметил этой выходки мальчика. Отец же его ни о чем не подозревающий мчался в это время на всех парах и не заметил ящика этого. Он же на проезжей части лежал, ближе к обочине. Много ли ящиков по трассе разброшено, их и не заметно порой, как будто они совсем неприметные. Проедет фура по нему и не заметит чаще всего. В этот раз так и произошло, но вот только когда колесо его фуры наехало на ящик, машину немного подбросило, словно она по кочке проехала. Василий испугался и затормозил, вышел из машины. Осмотрел колеса не торопясь — вроде все было нормально. И решил пойти посмотреть на что же он там наехал. А дальше было самое страшное. Он чуть умом не тронулся, когда увидел, кто был в коробке и по-кому он так лихо проехал. А проехал он можно сказать по своему сердцу!»
Вот такой мне рассказ поведал тот человек, - дядя Коля, закончил говорить и вновь привстал, чтобы открыть окно. Потом взял недокуренную самокрутку и снова закурил.
     Владимир Валерьевич сидел молча. По нему было видно, что рассказ его поразил, а значит он проникся им. Прошло минут пять, прежде чем заговорил первым дядя Коля.
Василий тот бросил все и пришел на кладбище сторожем, чтобы хотя бы последние годы свои быть с сыном рядом. Это было его наказание за то, что трижды он детей своих бросил. Я вот как понимаю, когда он дважды своих детей оставил, то Бог ему еще один шанс дал, чтобы через ребенка младшенького ему назидание пришло, и любовь, и терпение. И вроде он все понял, но дьявол не дремал, а девку ему подкинул красивую, чтобы он снова с пути праведного свернул. Смерть ребенка же окончательно его на путь истины вернуло. Не забыл его Бог, но только отцу оплатить по счетам пришлось своим собственным сыном!
Снова ты меня чуть не убил своей правдою, - хриплым голосом произнес Владимир Валерьевич, не глядя в сторону дядя Коли.
Убил — не убил, а правда она и есть правда! Живем мы на свете, ближнего своего не задумываясь предаем, не думая над тем, что каждого из нас на пути нашем может поджидать ящик неприметный, в котором самое дорогое на свете ждет нас, а мы раз и переедим его вот также, как Василий своего сына.
     С этими словами, дядя Коля продолжил наслаждаться самокруткой, а Владимир Валерьевич, попрощался со своим работником и побрел назад в дом.
Да черт бы побрал всю эту красоту неписаную, утром же к сыну поеду, - донеслось до ушей дядя Коли. Тот же ухмыльнулся лишь в ответ и тихо так произнес, чтобы никто не услышал:
Да жив остался тот мальчонка, по краю коробки проехал лишь Василий. Травму причинил, но вылечили! И живут они с того времени снова вместе и слышал я, что Васенька-то умом поправился, вот так! А историю эту мне совсем другой человек поведал, как раз сам тот Василий! Но Владимиру Валерьевичу нужно было в таком виде преподнести, чтобы дошло до него наконец, что дети для него должны на первом месте стоять, а не за грудью красотки прятаться!