О людях близких... Не болей же, сердце!

     Мама – Валентина Александровна Широковских – родилась 20 октября 1933 года на станции Лопатково Ирбицкого района Ерзовского сельского совета Свердловской области. Откуда там, на среднем Урале, эта непривычная, не оканчивающаяся на «…ов», «…ев» или «…ин» фамилия? Мама говорила, что досталась она, возможно, от переселенных когда-то вглубь России поляков. Во всяком случае, в семейном кругу обсуждался и такой вариант ее приобретения дедушкиным родом.
     Там, в лесной глуши, и прошло ее детство.
     В поселке, примыкающем к станции, была начальная школа, в которой детей начинали обучать с восьми лет. Поэтому мама училась в ней с 1941 по 1944 год и окончила три класса. После назначения дедушки на должность начальника станции вся семья переехала в небольшой разъезд  Шуфрук.
     В Шуфруке школы не было. Два года мама не училась, но понимала, что знания необходимы, постоянно просила родителей отправить ее в школу.  Наконец, было решено, что она продолжит учиться в городе, который находился в пятнадцати километрах от станции. Дедушка привез маму в четырнадцать лет на станцию «Туринск» Свердловской области и поселил на квартире у знакомых. Хозяин – Иван Михайлович – работал каким-то начальником на железной дороге, отсюда и дедушку знал. Хозяйка – имени ее вспомнить уже невозможно – не работала, получала пенсию. Маму они почему-то называли Алюнькой. Очень любили. Говорили то ли в шутку, то ли в серьез: «Отдайте Алюньку нам!». Дед отвечал на это: «Нет, не могу: какой палец не укуси, все больно...»
     Для мамы началась новая, совсем непохожая на прежнюю, жизнь. Два года назад окончилась война. Не хватало одежды. Платья, кофточки, чулки штопались и перештопывались. Стесняли бытовые условия. Пища к столу подавалась простая и грубая, но сильнее самых тяжелых обстоятельств было ненасытное желание учиться, однако  на пригородной станции единственным учебным заведением являлась только начальная школа. Поэтому через год пришлось переселиться в центр Туринска, в район спичечной фабрики, где можно было продолжать учиться уже в семилетке. Там мама жила у дальних родственников по дедушкиной линии. В школе на нее сразу обратили внимание. Не потому что мама была переростком. Переростков в классе хватало. Просто она не относилась к числу тех, кто приходил в школу попусту проводить время. За все время учебы она не получила ни одной четверки, не говоря уже о посредственных и неудовлетворительных отметках. По просьбе учителей вместо репетитора постоянно занималась с отстающими одноклассниками. Английский знала особенно хорошо. Иногда проводила уроки за преподавателя, да так, что в классе стояла необыкновенная тишина. Свободно читала и переводила газеты, издававшиеся в СССР на английском языке.
     Учителя, зная уровень подготовленности мамы, следили, чтобы она на контрольных и зачетных занятиях не подсказывала отстающим, не показывала им своих тетрадей. С другой стороны, одноклассники, для которых учеба являлась чем-то вроде повинности, ждали, а иногда и требовали от нее помощи. Однажды, не сумев показать свою тетрадь одному отстающему во время контрольной по английскому, она поплатилась за это сразу после уроков: он, здоровенный верзила, сидевший по два года в каждом классе, со своими дружками в лютый мороз вывалял ее в снегу.
     На квартире, где жила мама, не смотря на внешнее благополучие, выяснилось, что хозяин – дядя Саша – болел туберкулезом. Все проявления этого тяжелого заболевания были налицо. Но куда уйти? И чем расплачиваться за жилье, если даже другая квартира найдется?.. Без родителей эти вопросы не решишь. И по этому поводу, и по другим проблемам с ними необходимо было встречаться и советоваться как можно чаще. К тому же просто тянуло домой. Но опять возникала проблема: откуда взять деньги на билет? На товарнике, формирующемся за городом, мама иногда в выходные дни, что называется «зайцем», все-таки вырывалась к родителям. На подходе к разъезду Шуфрук поезд обычно замедлял ход, но не останавливался. Приходилось прыгать. Летом – на щебенку, зимой –  в сугробы, неизвестно что таящие под собой. Наверное по причине и этих прыганий, из-за сотрясений головы, маму начали мучить головные боли. Врачи посоветовали прекратить учебу. Так, получив семилетнее образование (тогда это официально считалось незаконченным средним образованием), она навсегда уехала из Туринска.   
      Рабочая биография мамы началась на Егоршинском отделении железной дороги Свердловской области, где она  устроилась учеником стрелочника на разъезде  Шуфрук.
     В 1952 году мама повстречала папу и вышла за него замуж. Чубаровский лесоучасток Туринского леспромхоза, где он работал техником-технологом, располагался в семи километрах от разъезда Шуфрук. На станцию Ключевая, куда папа перевелся по работе, они переезжали уже вместе в надежде решить жилищную проблему. Мама устроилась на работу в Красноуфимскую дистанцию пути дежурной по переезду на 7 околотке. Жили на квартире. Неподалеку от дома протекала река Бисерть. Места живописнейшие, природа почти первозданная. И хозяева частного дома, где остановились родители, были прекрасными людьми.
     Мама с папой относились к ним как к родным. Но, конечно, хотелось большей самостоятельности. Хотелось элементарно иметь свой «угол». Однако отдельного жилья молодой семье ни у папы, ни у мамы на работе предоставлять никто не желал. 18 декабря 1953 года в Красноуфимском роддоме появился на свет  мой старший брат – Александр.
     В поисках лучшей доли родители, воспользовавшись папиным переводом в Курганскую область, решились на переезд в поселок Боровлянка (в 150 километрах от ближайшей железнодорожной станции, в абсолютной глуши), где папа работал старшим инженером леспромхоза. Жили и работали там с полгода, потом папу перевели еще в один леспромхоз, с повышением – инженером-токсатором по учету лесфонда. Но пробыли там и того меньше –  три-четыре месяца. Жилья не было нигде. Тогда-то родители и переехали в Уфу, где мама вскоре устроилась намотчицей на завод – п/я 85 (в дальнейшем – завод телефонной аппаратуры, а в настоящее время корпуса его отданы Башкирскому государственному университету) на ул. Фрунзе (ныне Заки Валеди). Восемь лет она отработала на вредном производстве в одном из цехов засекреченного тогда предприятия, сначала намотчицей 2, затем 3, а потом 4 разрядов. Выпускали индукционные катушки, для изготовления которых использовалась медная проволока тоньше человеческого волоса. Продукция шла в основном на военные нужды. И даже для космических ракет. Поэтому необходимы были большой опыт и точность. Маме доверяли самую ответственную работу.
     Трудовая неделя была шестидневной, работа – посменной. В первую смену мама отправлялась из дома в шесть часов и под призывный тревожный гудок шла на завод пешком. Со второй смены зимой возвращалась, когда на улице уже стояла ночь. Иногда папа не мог ее встретить. Было, конечно, страшно. Работа съедала большую часть времени, но, тем не менее, основную тяжесть домашних хлопот мама была вынуждена брать на себя. По неписанным законам именно невестка, пришедшая в чужую семью, должна была успеть и еду приготовить, и в доме прибрать, и белье постирать.   
     Полы в дедушкином доме много лет были не крашенными. Считалось, что красить их и не надо, лучше во время влажной уборки – скрести. Так они, якобы, выглядели свежее, чистоплотнее…
     Воду приходилось носить в ведрах с общественной колонки. Если мама стирала, то стирала все, на всех. Бабушка и тетя Надя этой работой практически не занимались. Чтобы белье хорошо выполоскать и чтобы оно пахло свежестью, принято было даже зимой ходить на реку Белую. Полоскать белье с мостков в проруби не большое удовольствие. Но маме приходилось этим заниматься много лет. Может быть, именно поэтому пальцы ее рук в суставах сильно искривлены. Повело их от ледяной воды…
     В 1958 году мама родила меня. Жить в старом дедушкином доме стало еще труднее. Родители решили отделиться.
     Строительство своего шлакоблочного дома рядом с наследственным деревянным домом деда также отняло немало сил и здоровья. Самые тяжелые работы приходилось выполнять в основном самим. Чистить доставшиеся папе по счастливой случайности бывшие в употреблении кирпичи и подавать их кладчикам, месить и поднимать в тазах и ведрах для них бетон часто приходилось и маме. От этого со здоровьем возникли проблемы. Так что ныне уютный тихий дом, в котором и я, и мой брат одни и с семьями любим часто бывать, достался нашим родителям, что называется, кровью и потом.
       В 1960 году по итогам специальной проверки санитарно-эпидемиологических органов производство в заводском цехе, где работала мама, признали вредным. В годы ее работы и после увольнения несколько знакомых намотчиц умерли. К тому времени мама и сама стала замечать, что побаливает печень. Дальнейшая ее трудовая деятельность на заводе была чревата непоправимыми последствиями. В 1964 году она уволилась с завода и устроилась вязальщицей на трикотажную фабрику, которая располагалась напротив Сергиевской церкви, совсем недалеко от дома. Это, безусловно, было удобно, потому что мне в то время не исполнилось и семи, и Саше было немногим больше десяти. Мальчик и еще один мальчик «скучать» не давали, они требовали к себе постоянного внимания.
       Трикотажная фабрика, продукция которой в шестидесятые годы прошлого века пользовалась большим спросом, на пять лет стала для мамы предприятием «трудовых свершений и побед». В то время в стране особо поощрялись перевыполнение планов, экономия сырья. При исправной механике мама умудрялась оставить позади многих вязальщиц со стажем. Но об орденах и медалях, как говорится, не мечтали, были рады и редким денежным поощрениям. Однако многие вязальщицы на фабрике воспринимали стабильно низкую заработную плату и редкие премиальные как скупую подачку и поэтому не считали зазорным приворовывать, тем более, что легкие вязаные вещи без труда можно было спрятать от уставшей бдеть фабричной охраны прямо на себе, под одеждой.
     Мама воровством никогда не занималась. Более того, неприятие этого явления  стало одной из основных причин ее увольнения с трикотажной фабрики. Кроме того, к концу шестидесятых, когда папа уже прочно укрепился в фотографии, для мамы появилась возможность зарабатывать деньги по-другому. Дело в том, что папе нужен был хороший помощник, а лучшим его помощником могла быть только мама. Поэтому в 1969 году она не без папиного участия трудоустраивается лаборантом в фотолабораторию. Однако в 1970 году, после окончания платных курсов по подготовке секретарей-машинисток, мама делает еще одну попытку устроится на самостоятельную работу.
     Бюрократия в стране советов набрала в те годы головокружительные обороты. Персональных компьютеров тогда еще не было, а планы и отчеты захлестывали. Поэтому важной фигурой в упорядочении и регулировании бумажных потоков являлся секретарь-делопроизводитель, умеющий обращаться с печатной машинкой.
     Трудоустройство и дальнейшая работа выпускниц курсов, овладевших модной по тем временам специальностью, целиком и полностью зависела от руководителей принимающих организаций. В «Сортсемовоще», куда мама устроилась вскоре после получения свидетельства об окончании курсов, директором с незапамятных времен работал человек с прямо-таки с говорящей фамилией - Тютин. Из Ивана Феоктистовича вышестоящее начальство выжимало все, что только можно было выжать. Практически все дни напролет маленькая конторка с полутора десятками работающих в ней специалистов готовила какие-то отчеты, планы, справки, доклады. И каждый из этих скучных документов надо было печатать. Мало того, приходилось распознавать самые заковыристые подчерки, заниматься компиляцией и постоянно копаться в словарях: уровень грамотности ответственных работников, увы, оставлял желать лучшего. Когда Тютин понял, что на маму можно положиться, что все его поручения выполняются точно и в срок, он стал загружать ее несвойственными секретарю функциями, и поток бумаг значительно увеличился, а зарплата, разумеется, оставалась прежней. Работать, по сути, за копейки приходилось не поднимая головы, иногда и в выходные. С такой работы хотелось не просто уйти – сбежать!.. И мама уволилась. Она перешла в Хоровое общество. Да, и такое общество существовало в то советское «самодеятельное» время! Возглавлял его человек естественно исключительно талантливый и незаменимый – Марк Исаакович Цырлин. Бумаг он плодил меньше, зато у него была возможность, в порядке самолюбования, шлифовать каждую из них до совершенства. Из-за каких-либо незначительных помарок он заставлял перепечатывать его перлы по два-три раза. Многократно пытался уличить маму в безграмотности, постоянно подчеркивая свое превосходство и, наверное, интеллигентность происхождения. Все это, естественно, раздражало. Мама, со своим семилетним образованием, неоднократно находила в его рукописных опусах орфографические ошибки, молча исправляла их. Но когда он со свойственной ему педантичностью пытался доказать свою абсолютную правоту там, где был не прав, спокойно отправляла его к словарю. Постоянные придирки со стороны начальника однажды вызвали протест. Она снова вынуждена была уволиться и уже навсегда распростилась со своей специальностью.               
     Уже в начале семидесятых мама окончила еще одни курсы – так называемые курсы кройки и шитья. Навыки, которые она на них получила, хорошо пригодились в быту. Во всяком случае, платья и юбки она часто шила себе сама. Когда мы с братом были еще мальчишками, помню, она шила нам шаровары, а когда стали постарше, – брюки…
     Главной маминой заботой были все-таки мы, ее дети. Сколько хлопот мы доставляли, сколько пришлось потратить нервов, и сколько труда нужно было положить, чтобы из нас получилось на сегодня то, что получилось!.. Одних только визитов в поликлинику из-за наших детских болезней не счесть! А еще вспоминается, как в младших классах мама вместе с нами разбирала домашние задания, которые нам не хватало сообразительности и элементарной усидчивости выполнить самостоятельно… Ну, а когда наши детские шалости переходили все дозволенные границы и перерастали в откровенное непослушание, мама снимала тапочек… Если нам не удавалось увернуться, то мы получали не болезненный, но звучный хлопок по мягкому месту. Все это было будто бы вчера!.. На самом же деле как давно это было!.. И чем дальше уходит от нас то время, тем сильнее желание хоть на минуту в него вернуться, тем сентиментальнее наши воспоминания о нем.
     Сейчас мама давно на пенсии. Не смотря на частые головные боли, ежедневное высокое давление, сидеть, сложа руки, она не привыкла. В частном доме для нее всегда находится работа. А в последние годы, когда у папы здоровье сильно пошатнулось, ей приходится частенько и за водой ходить, и снег чистить...
     Говорят, что у мамы все вкуснее. Но я думаю, что это не всегда так. Ведь мамы тоже бывают разные. Нам с братом повезло. Мама у нас действительно хорошо готовит. Ее пельмени и беляши до сих пор являются для нас, не смотря на то, что живем мы давно своими семьями,  самыми любимыми и вкусными блюдами.
     Однако родительский дом манит нас, разумеется, не только вкусной едой. В нем всегда найдешь понимание и сочувствие. В нем всегда  царит какая-то особая атмосфера покоя и умиротворения. Все подоконники уставлены цветами. Есть среди них и золотой ус, и, так называемое, денежное дерево, и фиалки и алоэ.
     Цветок алоэ – уроженец Африки. В естественных условиях он цветет удивительно красивыми цветами, собранными в соцветия красных, оранжевых и желтых оттенков, дважды в год – весной и летом. В домашних же условиях алоэ цветет редко, поэтому в быту его называют столетник (цветущий раз в сто лет). Но в родительском доме алоэ цвел                несколько раз. Это уже не просто большая редкость, это, можно сказать, чудо.
     Пара интересных фактов, свидетельствующих о том, с каким почтением и любовью люди относятся к этому интересному растению…
     В 1701 г. растение алоэ, которое было завезено в Германию несколькими годами раньше, впервые расцвело. В память об этом событии герцоги Рудольф Август и Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттель выпустили талер. На одной стороне этой монеты изображено растение алоэ в цвету с соответствующей надписью.
     На аверсе монеты, отчеканенной в Южно-Африканской Республике в 1987 и 1990 гг., достоинством 10 центов изображены государственный герб ЮАР и надпись «SUID AFRIKA. SOUTH AFRICA», реверс же украшает изображение цветка алоэ.

     К цветам мама относится с особой любовью. Доказано, что растения чувствуют эту любовь и хорошо растут только у людей с добрым сердцем. Это правда. Так не болей же, сердце! Не печалься о прошлом, не тревожься о будущем!