Прости всем сердцем. Рассказ

Что-то скользнуло по ноге. Шохан вздрогнул и проснулся.  Это оказалась безобидная водяная змейка, каких полно в местном канале. Облегченно вздохнув, снова упал щекой на песок и закрыл глаза. Сон цепко держал его в своих объятиях. Шохан и не думал просыпаться, поспать он любил. Но тут со всех сторон навалились разные интересные шумы, что теперь стало не до сна. Солнце ушло в зенит и нещадно палило, отчего в дрожащем воздухе стояла звенящая тишина. Где-то высоко в небе пели жаворонки, вдали слышен был плеск воды, знакомые крики и смех мальчишек. Вставать не хотелось. Вытянув дочерна загорелую руку, другой он принялся медленно подгребать песок, пока полностью не закопал ее. Затем нехотя сел и, нагнувшись, закопал обе ноги. Продолжая грести обеими руками, засыпал себя по пояс. Песок был горячий. Рядом, оставляя за собой узорчатые следы, бесшумно пробежала прыткая ящерка и скрылась в норке. Если оторвать ей хвост, ящерица убежит, чтобы отрастить себе новый. В другое время Шохан с радостью бросился бы ловить ее, но руки и ноги со сна еще были ватными, поэтому он посидел, вздохнул, затем встал и нехотя побрел к каналу.
 Там Амантай с Алибеком пытались выловить забредшую в воду лягушку. Завязав узлом горловину и рукава майки, они соорудили ловушку. Майка вздулась пузырем. Держа ее с двух сторон, мальчишки водили ею по воде, надеясь, что лягушка попадется в их западню. В мутном потоке трудно было что-либо разглядеть, поэтому они периодически поднимали майку вверх. И когда вся вода из нее утекала, на дне оставались песок, трава, ветки саксаула и прочий мусор.
Шохан с разбегу кинулся было в воду, но тут увидел притаившуюся на берегу лягушку и всем телом упал на нее, прижав руки к бокам, чтобы она не выскользнула. Обхватив лягушку ладонями, прыгнул в воду и бросил ее прямо на выцветшие от солнца вихры Амантая. Амантай с радостным воплем сомкнул руки над головой, но лягушки и след простыл.
- Да ты в своем уме? Не мог в руки дать, - возмутился он, - мы целый час ее поймать не можем!
- Пошли домой, - вздохнул Шохан, - я есть хочу. Да и бабушка ругаться будет. На солнце может солнечный удар хватить.
- А пошли под наше дерево, посидим в тени, воробьев постреляем, - предложил Алибек, а потом добавил, -  вы городские какие-то нежные, солнца боитесь.
- Ничего я не боюсь, просто есть очень хочется, - пробурчал Шохан, а затем достал рогатку и добавил, - ладно, пошли к дереву.
Натянув штаны, три дочерна загорелые фигурки, босиком, на цыпочках побежали по раскаленному песку в сторону колхозных полей. Там, неподалеку был пустырь, в центре которого возвышался вековой раскидистый карагач. Еще в прошлом году дерево напоминало огромного богатыря, протянувшего вперед свою могучую руку. Это был не в меру разросшийся сук, который вытянулся в сторону от ствола и напоминал эту самую руку. Мальчишки любили сидеть на нем, болтая ногами, стрелять из рогаток в воробьев, висеть вниз головой.  Но этой осенью по аулу прошлась сильная буря, круша деревья, снося крыши и стога с сеном. Когда ветер стих, все увидели, что «протянутая рука» карагача обломилась под своей тяжестью, и теперь дерево походило на откинувшегося назад исполина. Пока сук был на своем месте, никто не замечал, как ствол выгнулся в обратную сторону, чтобы создать противовес своему огромному отростку. Именно с этой стороны дерева была обильная и прохладная тень.
Мальчишки разом кинулись на жухлую траву, прислонившись к толстому и кривому стволу. Грубая, с продольными трещинами кора впивалась в спину. Дедушка рассказывал, что карагач рос здесь еще, когда он был совсем маленький, даже меньше, чем Шохан сейчас. Короче, это было тыщу лет назад, когда еще дед под стол пешком ходил. Дерево было старым и некрасивым. Горячий пустынный ветер шелестел в щедро усыпанной шумными стайками воробьев, высокой и густой кроне.  Шохан представил себе деда, с кряхтением лазающего по этим причудливо скрученным веткам, и ему стало смешно.
- Чего смеешься? – разом обернулись к нему пацаны.
- Да, так, вспомнил кое-что.
- Постреляем что ли? - Алибек целился из рогатки в воробьев.
- Неохота, давай лучше полежим просто так, - зевнул Амантай.
- Давайте, - охотно согласился Шохан, растянувшись на колючей траве.
Где-то вдали гудел трактор, на соседнем поле стрекотали сороки, а над головой был слышен сердитый птичий щебет, это воробьи устроили драку. Было так хорошо и прохладно, что не хотелось двигаться. Положив руки под головы, мальчишки уставились в плотную листву дерева, где кипели воробьиные бои.  Отломив сухую былинку, Шохан принялся ее жевать. Очень хотелось есть. 
Вот уже два месяца прошло, как он закончил третий класс и приехал на каникулы к бабушке с дедушкой. Он обожал свой аул, друзей, и ни за что не променял бы их, даже если ему предложили бы поплыть на большом корабле по настоящему морю, а может даже океану. Он с нетерпением ждал летних каникул и отчаянно скучал по бабке с дедом, по аулу. Здесь он был счастлив.  Вдруг он вспомнил маму, отца, школьных и дворовых друзей и всю свою городскую жизнь, так не походившую на эту сельскую идиллию. Такие воспоминания могли прийти к нему внезапно, в любой момент, чем бы он ни занимался. И если поначалу это были просто воспоминания, то теперь к горлу подкатывал ком, и хотелось плакать.
- Ты чего? – повернулся к нему Амантай.
- Да так, ничего.
- По дому скучаешь что ли? – усмехнулся Алибек.
- Ничего и не скучаю, - буркнул Шохан, стараясь не выпустить предательски накатившуюся слезу.
- По мамочке соскучился, плакса - ехидно протянул Алибек и притворно захныкал.
- Сам ты плакса! - взвился Шохан, вскакивая с места.
- Эй, да прекратите вы оба, - крикнул Амантай, - тосковать по родным никому не запрещается. Я это точно знаю.
Он помолчал, а потом добавил:
- Особенно теперь, когда не стало Сауранбая.  Я так скучаю по нему!
Мальчишки разом притихли. Все знали, что ранней весной, задолго до выпускных экзаменов в школе произошла трагедия. Погиб десятиклассник, старший брат Амантая, Сауранбай Шубаев. Почти четыре месяца прошло с того дня и только теперь Амантай потихоньку начал свыкаться с мыслью, что брата нет и не будет. Он никогда и ни с кем не говорил об этом, только по ночам мысленно разговаривал с Сауранбаем, спрашивал, как теперь ему Амантаю быть, советовался с ним, плакал, просил у него прощения за те небольшие обиды, которые успел нанести своему брату за десять лет своей жизни.
- Расскажи, как это было? – Тихо спросил Шохан.
Амантай долго молчал, глядя куда-то вверх, сквозь листву. Знойный день пошел на убыль, и теплый ветерок трепал свалявшиеся от песка, воды и солнца вихры мальчишек.
- В десятом классе у них была начальная военная подготовка. Там они учились правильно применять винтовку. ТОЗ-8, так она называется. А у нас дома была точно такая же, только с настоящими патронами. После уроков Сауранбай выпросил винтовку у отца и показывал нам, как ее надо разобрать, собрать, как взвести курок, и как правильно из нее стрелять. Показывал и хвастался, что теперь он сможет с отцом пойти на охоту. Отец, правда, патроны спрятал и сказал, что это опасно. Сауранбай все время просил их, клялся, что хорошо научился обращаться с оружием, но отец так и не дал ему. А потом он как-то выследил, узнал, где отец их прячет. Когда папы не было дома, пришел с друзьями и стащил винтовку с патронами. Они ушли далеко в степь, нахлобучили на верхушку саксаула старую ушанку и по очереди стреляли в нее. Их было трое: Сауранбай, Болатбек и Адиль, а патронов было четыре. Поэтому договорились, что первая и четвертая пуля будет Сауранбая, а Болатбеку и Адилю достанется по одному выстрелу.
Первым стрелял Сауранбай. Пуля задела край вислоухой шапки, и та упала набок, повиснув на кончике ветки.
- О-о-о, я почти попал! – обрадовался Сауранбай.
Потом наступила очередь Болатбека. Он взял винтовку, прицелился, но Сауранбай тронул его за руку и сказал:
- Подожди, поправлю шапку, а то она сейчас упадет, - и побежал к саксаулу, на котором висела мишень.
Потом, окаменевший от страха Болатбек так и не смог объяснить никому, почему он выстрелил.
- Я не знаю, я не знаю…, - твердил он и родителям, и во время допроса в районном отделении милиции, - она… как - будто сама выстрелила. Я… я не стрелял, я не хотел, я…, я…, - а потом он начинал плакать, раскачиваясь и прижимая обе ладони к лицу.
Болатбека увезли в районный центр. Адиля поместили под домашний арест, до суда.
 Аул замер в напряженном ожидании, чем же разрешится эта беда. Трое мальчишек выросли у всех на глазах, их знал каждый односельчанин, и никто не смог бы сказать о них дурного слова. А теперь, одного уже нет, другой внезапно стал убийцей, а третий – его соучастником.
- Я никогда не видел, чтобы так плакали мои родители, -  рассказывал Амантай, - до того мне страшно было!
Он впервые со дня смерти брата заговорил об этом и теперь понял, что не сможет рассказать никому о том, как обезумела от горя мама. А отец после похорон пришел домой, сел за стол, опустил голову на руки и целый день не поднимал ее, а когда взглянул на Амантая, тот испугался и заплакал, потому что глаза у папы были какие-то страшные, нечеловеческие. И оттого казалось, что он где-то далеко, не здесь. Вот вроде бы сидит перед тобой, за столом, и вроде как его здесь нет. И тогда Амантай вспомнил, как бабушка рассказывала ему, что в теле каждого человека живет душа. Когда люди радуются, плачут, грустят или смеются, это радуется, плачет, грустит и смеется душа. Он понял, почему у папы пустые, темные и страшные глаза: их покинула душа и улетела далеко, туда, куда улетела душа его старшего сына.
- А потом к нам пришел отец Болатбека. Он упал перед моим папой на колени и заплакал. Мне так его жалко стало. Жумагул-ага всегда был такой сильный, суровый, а тут плакал, как маленький. Он сразу же превратился в слабого и беззащитного человека. Таким я его еще никогда не видел. Поэтому мне его стало жаль.  Но мой отец встал, убрал от себя его руки и вышел из дома. Он не захотел с ним разговаривать. И тогда Жумагул-ага сказал ему вслед:
- Да, Аралбай, ты прав, нет теперь нам прощения! - и ушел тихо, сгорбившись, опустив голову.
В конце мая все ребята ушли на летние каникулы. А выпускникам после госэкзаменов выдали аттестаты об окончании средней школы, только вот выпускной бал, к которому они готовились загодя, отменили, объявив в школе траур. Больше месяца висел в фойе школы обрамленный в черную ленту портрет Сауранбая.
Старики вздыхали:
- О Аллах, чем же провинились перед тобой эти желторотые птенцы, что послал ты им такое испытание?
Другие, покачивая головами, гадали, какой же срок дадут мальчишкам в колонии для несовершеннолетних преступников?
Женщины причитали:
- Господи, да ведь оттуда они выйдут совершенно другими людьми! Считай, сломали свою судьбу. Шутка ли, убить человека!
Через два месяца был суд. Многие из аула поехали в районный центр, чтобы поучаствовать в судьбе несчастных мальчишек.
- А потом? – спросил Шохан. – Болатбека же с Адилем не посадили?
- Нет, не посадили. Потому что, когда судья только собирался объявить приговор, двери суда распахнулись, и вошел мой отец. Он подошел к скамейке, где сидели Болатбек с Адилем, и по очереди обнял их, а они заплакали. А потом заплакали все, кто сидел в зале. И даже судья. Папа сказал, что в смерти Сауранбая виноват только он сам. И негоже ему ломать жизни ни в чем неповинных мальчишек. Вот так и сказал. А потом добавил:
«Если бы в доме не было этих проклятых патронов, мой сын был бы жив». После этого судья объявил дело закрытым и все, включая Болатбека и Адиля, разошлись по домам.
Вечером, Аралбай, взял Амантая на руки и крепко обнял его. Затем посадил на колени и сказал:
- Люди порой ранят друг друга в самое сердце и делают это вольно или невольно. Такое трудно бывает пережить. Но если ты почувствовал, что можешь простить обиду и боль, сделай это всем сердцем!
Он взъерошил вихры сына и улыбнулся ему впервые за много месяцев. И Амантай понял, что душа вернулась к отцу, потому что в глазах его светились любовь и печаль.
- «Если ты почувствовал, что можешь простить обиду и боль, сделай это всем сердцем!» Эти папины слова никак не идут из головы.  Поэтому, Шох, знаешь, я тебя простил всем сердцем за то, что тогда ты меня отдубасил! Помнишь?
- Пацаны, глядите, как стемнело! Пора домой. Нас, наверно, обыскались, - сказал Алибек, вскакивая на ноги.
- Да, поздно уже. Моя бабушка, кажись, тоже весь аул обошла, - заволновался Шохан, - пошли, Амантай!
И босоногие мальчишки затрусили по остывшему песку в сторону аула. Чем ближе подходил к дому Шохан, тем больше нарастала на душе тревога. Бабушка-то все ноги себе отбила, обегав в его поисках аул из конца в конец. Она должно быть очень сердита и обязательно вздует его. Так оно и получилось. Навстречу ему спешила бабушка с длинной хворостиной в руках.
- Вот я сейчас задам тебе, бродяга, бездельник, - кричала она издали, размахивая хворостиной, - где только тебя носит с утра до ночи, без сна и отдыха! Как можно целый день голодным ходить, а?
Шохан шел ей навстречу, улыбаясь во весь свой щербатый рот, и думал:
«Апа, я знаю, ты сейчас больно ударишь своим прутиком. А я все равно прощу тебя всем сердцем. Я не хотел исчезать на весь день, честное слово! Пожалуйста, апа, прости меня и тоже… сделай это всем сердцем...»

               

Примечание:

Апа* - бабушка.

               
                7 февраля 2012 г. г.Алматы.