Поход в город

                Сморговский  тракт
                На этой улице подростком
                Гонял по крышам голубей,
                И здесь, на этом перекрёстке,
                С любовью встретился своей.
                (Стихи А.Фатьянова)
     Жили мы на северной окраине Минска. В километре от нашего дома, на отшибе, стоял последний дом по Сморговскому тракту. Сразу же за ним был противотанковый ров, который вырыли немцы в 1944 году, готовя к обороне город. Сейчас там проходит Земледельческая улица.

     Было принято, если человек шёл не на окраину города, а к его центру, то он говорил, что идёт в город. Если он возвращался и его спрашивали, где он был, то он отвечал, что был в городе.

     Походы в город осуществлялись до 1955 года, как правило, пешком. Наш дом по Сморговскому тракту был под номером 26. Летним утром в город шли по левой, четной стороне тракта, чтобы спрятаться в тени домов и деревьев. Путь был длинным и запоминающимся своими привычными ориентирами.

      За нашим домом стоял дом Адамовича (№24), в котором жил друг Толик Бируля. В палисаднике у них росла приметная липа. Иногда мы с Толиком залезали на неё, прятались в её ветвях и вели бесконечные, беспредметные беседы.
К дому Толика примыкал дом Гринкевичей (№ 22). Хозяйка дома, тётя Маня, была дочерью Михаила Адамовича и родной сестрой Эвелины Михайловны, матери Толика. Хозяин дома Станислав Гринкевич работал до войны с моим отцом. Это он познакомил отца с моей мамой. Станислав был старше отца, поэтому его не взяли на фронт. Отец, вернувшийся после ранения из госпиталя в конце декабря 1944 года, застал его тяжело больным. Видимо, они с отцом до войны, а может и во время оккупации, хорошо выпивали. В их арсенале была прибаутка. Чтобы поправить здоровье, нужно «выпить семь с перцем, семь без перца и семь так». На эту шутку отца больной Гринкевич вздохнул и сказал, что это ему уже не по силам. Скончался он в начале 1945 года.

     Возглавил семью вернувшийся из госпиталя, участник обороны Ленинграда, сын Станислава Витольд. Звали его все Витоликом. Призван он был в армию до войны. Ему, можно сказать, повезло. Мало кому удавалось провоевать целых три года. Вскоре из Иванова, где лежал в госпитале Витолик, приехала его невеста, русская красавица Катя. О приезде Кати сохранилась легенда.

     Витолик, после тяжелого ранения, лежал в госпитале в Иванове. За ним ухаживала девушка Катя, которая была добровольной нянечкой в госпитале. Так уж случилось, что они полюбили друг друга. Витолика подлечили и отправили домой долечиваться в освобождённый от немцев Минск. Молодые люди решили пожениться. Но Катя почему-то должна была приехать в Минск позже. Возможно, из-за того, что не совсем долеченных больных возили домой санитарными поездами. Так, например, отец возвращался из новосибирского госпиталя. Витолик, продолжая дома лечиться, извёл себя и свою мать ожиданиями приезда своей Кати. Днями он сидел у окна и высматривал любимую Катю. Однажды, мать Витолика, тётя Маня, пошла в город. Навстречу ей шла девушка, которая спросила, как найти Сморговский тракт. Увидев незнакомую приезжую девушку, у тети Мани ёкнуло сердце, и она спросила: «Ты, Катя?». Так свекровь встретила свою сноху, с которой они прожили в любви и согласии долгую жизнь. Все любовались приезжей статной русской красавицей.
В 1946 году у них родилась дочь Людмила. Её в шутку прочили мне в невесты.
Витолик был высоким, статным, любил пошутить, пользовался на улице и в компаниях авторитетом и уважением. Случалось бывать у Гринкевичей на праздниках. После выпивки люди начинали петь. При этом в честь хозяина всегда исполнялась песня о защитниках Ленинграда со словами:
                «Выпьем за тех, кто командовал ротами,
                Кто замерзал на снегу,
                Кто в Ленинград пробирался болотами,
                В горло цепляясь врагу…»

    (Запамятовал слова песни. Решил их проверить по песеннику. Просмотрел песенники за 1970 и 1995 год и не нашёл этой замечательной песни. Подумал: «Почему?» Потом вспомнил, что в этой песне были и такие слова:
«Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина!
Выпьем и снова нальём…»

     Кроме Витолика у тёти Мани было ещё три замечательные дочери.
Маруся была врачом. Это она правильно и вовремя поставила диагноз сестре Римме – менингит. У неё был сын Леонид Смольский, который в детстве дружил с Риммой и которого заставляли играть на скрипке. Затем он одно время был директором минского цирка.

     Дочь, Лёня Мазолевская, после войны построила с мужем шофёром дом у нас на Сморговке. В детстве я однажды был у них в гостях. Запомнились нехитрые ёлочные гирлянды, которые они делали на продажу. Это были крашенные в разные цвета бумажки, сложенные гармошкой. Они нанизывались на нитку. Отдельные бумажки разделялись кусочками соломы. Дочь тёти Лёни Инна показывала замечательные успехи по плаванию. Мы с нею занимались в одном бассейне в Институте физкультуры г. Минска.

   
     Дочь Франя во время войны вышла замуж за пленного красноармейца Фёдора Лесина. Ему пришлось служить в полиции. В 1944 году, после освобождения Минска, его включили в ряды Красной армии. Он искупил свою вину. С фронта он вернулся, как и мой отец, без ноги. Сапожничал. Неплохо зарабатывал. Жили они в одном доме с матерью и Витоликом. У Франи родилось два сына: Станислав и Николай. Накапив деньги, Франя с Фёдором построили себе отдельный дом на ул. Пархоменко.
В 2009 году, ностальгически гуляя по местам детства, я разыскал 90-летнюю Франю. Она меня узнала, мы с нею тепло побеседовали. Муж Фёдор уже умер, погиб у неё и младший сын Коля.

     Дом Гринкевичей, как и наш, в 60-е годы снесли. Они получили квартиру в доме на углу ул. Ворошилова и Сморговского тракта. Однажды в 70-е годы, проходя по двору их дома, встретил тётю Маню. Она жила с семьёй Витолика. Сейчас в этом доме живёт только Люда, с которой так и не свела меня судьба. Остальные ушли в мир иной.

      Но мы долго задержались у дома Гринкевичей. Может быть это от того, что когда-то Станислав Гринкевич так серьёзно повлиял на мою судьбу, познакомив моих родителей.

     За домом Гринкевичей был проезд. Проходил он параллельно и в 150 метрах правее современной улицы Каховская. По нему с колхозный полей возили урожай к амбарам колхоза «Свобода». Этот проезд, переходящий в тропинку, пересекал колхозные поля, три ирригационные канавы и поля Болотной станции и доходил до Комаровки. По нему мы ходили в гости к папиной сестре, тёте Ии, живущей на 7-й линии, позже названной улицей Богдана Хмельницкого. На проезде, за забором Гринкевичей, росли огромные вишни. Позже, когда мы изучали в школе Чехова, то его вишнёвый сад ассоциировался у меня с вишнями Гринкевичей.

     По проезду, за вишнёвым садом Гринкевичей как-то одиноко стоял дом Попковских (№22а). Жили они замкнуто. С соседями особенно не общались. Во главе семьи была Попковская. Насколько я помню, у неё было трое детей.

    Одна из дочерей, Люся была ровесницей и подругой моей мамы. Сохранилось их фото начала 30-х годов. Замужем она была за Бейнером, который погиб на войне. У них был сын Виктор, родившийся в начале 40-х годов. Запомнился рассказ о свекре Люси, старике Бейнере. К старости он стал несколько болен на голову. При немцах он здорово голодал и совсем тронулся умом. Когда люди весной сажали картошку, то он наблюдал за ними их обвинял их: «Дурные люди. Кидают, кидают в землю картошку, вместо того, чтобы её съесть, съесть, съесть!» Сегодня, когда наши российские политики и бизнесмены живут одним днём, не заботясь о завтрашнем дне, то мне вспоминается несчастный старик Бейнер.

     Вторая дочь Попковской, после войны вышла замуж за офицера. Вскоре у неё родился сын Шура, которого она, почему-то оставила на воспитание матери. Так как Попковская со своими родными и близкими в основном общалась на матерном языке, то внук, замечательно освоивший этот язык, потешал соседей своим выразительным и убедительным языком.

    Сын Бронислав или, просто Бронька, родился, видимо, в конце 20-х годов. Во время оккупации он вступил в гитлерюгенд. В 1944 году немцы перед отступлением вывозили всех своих сограждан, в том числе и Броньку. Он уезжать не хотел и начал советоваться по этому поводу с моим отцом. Отец начал его упрекать за то, что он вступил в  гитлерюгенд. «Очень форма понравилась», – оправдывался Бронька. Насколько я знаю, последствий у Броньки от этого поступка не было. Никто на него не донёс. Интересно то, что в конце 1962 года наши с Ларисой скромные лейтенантские пожитки из Минска в Лиду перевозил Бронька, работающий шофёром.

    К другой стороне проезда примыкал большой дом Торлинов (№20). Они были староверами, и имели родственные связи с семьёй моего друга Олега Быковского. Вели они себя замкнуто, успешно занимались огородничеством. Во время майских бомбёжек Минска в 1944 году погибло всё их мужское население (4 человека). Наша ночная лётчица сбросила осветительную бомбу, которая упала на землю и продолжала гореть рядом с сараем. Мужчины выскочили из укрытия и начали её тушить. Здесь же последовал взрыв прицельно сброшенной бомбы. Через день из дома вывозили 4 гроба. А где-то рапортовали об уничтоженных четырёх фашистах. В этом весь ужас и трагедия войн.

     В доме осталось жить три поколения женщин. К нашему поколению относились Мария, которую звали Манюней, Тамара и Галя. Последнюю считали моей симпатией. Жила семья дружно, обособленно ото всех, за высоким забором, и всегда с закрытыми на запор брамой и калиткой. Когда проводили электричество, то они отказались от этого бесовского соблазна. В их доме одна из женщин, мамина ровесница, была портнихой. Мы с мамой ходили к ней шить для меня штанишки, типа шортиков, со шлейками. От этих походов запомнилось мне какое-то необычное явление. Когда портниха, при замерах сантиметром наклонялось ко мне, то во мне возникало какое-то очень приятное, завораживающее чувство.

    Дальше, на пригорке местного значения, стояли колхозом три дома. В одном из них (№18) жила очень бедная семья Канашевичей: мать, дочь Тамара, наша ровесница, и её младший брат Виктор. Отец их погиб на войне. Когда мы начали бегать за девчонками, то часто проводили время в демократичном доме Тамары.

    В глубине двора был дом Амили (№16). Это была женщина с драматической судьбой. Вид её был не привлекательным. Говорят, что во время войны она приютила у себя пленного красноармейца. (После занятия Минска, немцы всех мужчин, включая и моего отца, согнали в фильтрационный лагерь. Мать пошла в лагерь, объяснила немцам, что это не красноармеец, а её муж. Немцы отпустили отца. Зная это, переодетые красноармейцы просили местных выручить их таким же образом. Так Амиля заимела себе мужа). Но её счастье было не долгим, красноармеец вскоре сбежал от неприглядной и грубой Амили. Одно время, после войны, Амиля пасла общественное стадо. Оно проходило мимо нашего дома на окраину Сморговки. Амиля следовала за коровами с нечесаными космами, босая, плохо одетая, вдобавок, она курила и материлась. Мы сторонились её. В ней было что-то демоническое. Родители нас наставляли: «Если будешь плохо учиться, то пойдешь в подпаски к Амиле».

     Третий дом был Дядюлей (№14). У них тоже была безотцовщина. На руках у матери осталось трое детей. Старший сын, наша ровесница Настя и её младший брат Шурка. Настя была в компании тех девчонок, за которыми мы бегали. Она была смелой, отчаянной, знающей себе цену. На фоне Лили Величко она выглядела скромнее. Это было результатом бедности одежды. Её я увидел в начале 60-х годов. Она преобразилась, стала статной красавицей. Вспомнились слова песни: «Хороша я, хороша, но плохо одета…».

    Двор у этих трёх домов был открытым и мы зимой, когда некогда было тащиться на Каменную горку, катались с пригорка, на котором стояли эти три дома.

   За Дядюлями стоял дом на две семьи (№12). В одной половине жили голубятники Лагуновичи. Во второй половине жили баптисты Шимчёнки. Хозяйка дома была ровесница моей бабушки, Марии Фёдоровны Бушило. Она одно время обхаживала бабушку. Активно заботились о ней, когда она тяжело болела. Мама и её сестра Лида боялись, что они своенравную Марию Фёдоровну окрутят, и она опишет свой дом на обходительных и любезнейших Шимчёнков. Не помню уже как, но этого дочери Марии Фёдоровны не допустили. Свой дом она описала на двоих своих внучек: мою сестру Римму и двоюродную сестру Ларису. Был в семье у Шимчёнков наш ровесник Игорь. Иногда он играл в нашей компании. Из-за него, на спор с ним, я когда-то, первый раз, спрыгнул в воду с 10-метровой вышки. После этого прыжка я и стал заниматься прыжками в воду.

    Следующий дом был Холодинских (№10). Наш ровесник Валентин был в нашей компании с середины 50-х годов. Дом был как муравейник. Хозяйка его была матерью-героиней. Папа по этому поводу рассказывал. Один из старших сыновей надел на выход пиджак матери, на котором красовалась медаль «Мать героиня». Кто-то в шутку удивился, что впервые видит мужика с медалью «Мать героиня». Братья Холодинские были заядлыми голубятниками. На этом доме заканчивалась зона обитания нашей уличной компании.

    За Холодинскими жила семья по фамилии Сорока (№8). Хозяин дома был другом моего будущего тестя Матвея Яковлевича Шабан. Оба они работали в одном колхозе, были заядлыми садоводами, это сблизило их. Об этом я узнал, после 1961 года, когда женился на Ларисе.

     В следующем доме (№6) жила семья тоже с птичьей фамилией Ворона. Старший сын семьи работал вместе с моей мамой в артели «Экономия». Его сестра, Виктя, была подружкой моей будущей жены Ларисы.

     В доме №4 жила семья Нехайчиков. Напротив их дома была невысыхающая лужа. Весной и в дождливую погоду мимо их дома можно было пройти, держась за щакетник забора. Семья их состояла из дедушки, матери и троих детей. Среди них была подружка и ровесница моей Ларисы Тамара. Старшего брата я не помню, а младший Шурка, был моим ровесником и почему-то он всё время старался обидеть мою Ларису. Правда, когда мы с Ларисой стали дружить, то это прекратилось. Может быть это было потому, что «Кто кого любить, тот того и чубить».

     Дедушку Нехайчика мы все хорошо знали, он был главным пастухом общественного стада. Стадо из города шло на окраину Сморговского тракта, где на «Ямах» было для них пастбище. Рядом со стадом шёл щупленький, всегда серьёзный, неразговорчивый Нехайчик. За плечом у него висел кнут, который мы называли бизуном. Конец бизуна тащился по земле. При необходимости, пастух подавал корове команду. Всех он их знал по именам. Если корова не слушалась, то в ход шёл бизун, которым пастух мастерски очень сильно стрелял. Мы ребятишки, по своей вредности, иногда подавали звуки овода: «Гииз! Гииз!». Коровы начинали беспокоиться и порой бежать. В этом случае бизуном могло достаться нам.
После Нехайчиков стоял многосемейный дом (№2). Он был примечателен тем, что с него начинался наш Сморговский тракт. В этом доме жило несколько семей. В том числе жила Валя Занимонец, одна из подруг моей Ларисы.

     Об этом доме Лариса рассказывала интересную историю.

     В 1943 – 1944 годах наши отважные ночные лётчицы здорово бомбили Минск. Особенно в той его части, которая осталась целой после немецкой бомбёжки в июне 1941 года. То есть, налёты осуществлялись на нашу уцелевшую окраину, на которой немцев не было и в помине. Некоторые жильцы стали строить у себя на огородах примитивные бомбоубежища. Подобное было у   нас. Его же построил и Ларисин отец Матвей Яковлевич. Соседи, те же Занимонцы решили, что это лишнее. Когда же начинался налёт, то в бомбоубежище Матвея Яковлевича набивалось людей, как сельдей в бочке. В нём было не продохнуть.

     Идя в город, мы прошли только около 400 метров по теневой левой стороне нашей Сморговки. Правая сторона её, для нас мальчишек, была мало чем примечательна. До войны и сразу после неё здесь было колхозное поле до самого Старовиленского тракта. Помню, сжали рожь, снопы составили в уклад с бабкой, а мы ребятишки играя в прятки, прятались в этих укладах. Позже, в 1946 году на Долгиновском тракте построили генеральские дома. Начала застраиваться и наша правая сторона улицы, (если идти в город), различными переселенцами. Там же была построена артель «Экономия». На этой стороне улицы никто, кроме Лили Величко, из наших сверстников не поселился. А вот в начале улицы, на развилке Сморговского и Долгиновского (позже ул. Червякова) трактов стоял многосемейный дом. Для нас интерес представляла семья Вольковичей. Хозяин дома был заядлым голубятником.

                Долгиновский  тракт (Улица  Червякова)

     Но мы пойдём в город дальше. Развилка трактов называлась «вилами». Если обогнуть «вилы» и пойти направо, то мы вскоре пересечём Старовиленский тракт и придём на Комсомольское озеро.

     От «вил» начинался, а вернее продолжался Долгиновский тракт. К дому Занимонцев примыкал дом №36 по Долгиновскому тракту. Этот дом примечателен тем, что в нём росла и воспитывалась моя будущая любовь и жена Лариса Матвеевна Шабан. Но я об этом тогда ещё не знал. Видел, правда, как мимо нашего дома по Сморговскому тракту иногда проходила кудрявая, серьёзная девочка. Она посещала свою родную тётю Юлю, живущую на нашем тракте.
     После 1961 года и я по-родственному навещал тётю Юлю. Это был мудрый, доброжелательный человек.

    Напротив Ларисиного дома, с выходом на Старовиленский тракт, стояла воинская часть, которую немцы, после оккупации Минска оборудовали под лагерь для военнопленных. После войны, здесь снова размещалась воинская часть. Мы иногда проникали на её территорию, чтобы посмотреть фильмы, которые показывали в тёмное время на улице. Запомнилось, что сразу после войны, напротив того же Ларисиного дома стояла действующая кузница. Мы с отцом иногда посещали её, возможно в ней отцу делали инструмент и оснастку для его жестяной деятельности. Со временем территория стала застраиваться, кузницу снесли, построили достаточно большой, многосемейный, двухэтажный, деревянный дом. За домом был какой-то пустырь или безымянная площадь, с выходом на Старовиленский тракт. Помню, что на ней стояла какая-то могильная ограда. Вскоре на этой площади поставили пивную и хлебный магазин, в который мы чаще всего ходили. Здесь же образовался небольшой рынок, на котором крестьяне достаточно дёшево продавали свою продукцию: молоко, сметану, творог, топлёное молоко, различные овощи. Продукты были экологически чистыми, без всяких добавок и консервантов. Родители доверяли мне ходить на рынок за покупками. Я серьёзно обходил бабок, пробовал их продукцию, выбирал то, что мне понравиться. Бабки, от которых я отходил, возмущались: «Ходит и только пробует!» Бабка, у которой я покупал, успокаивала их: «Но ведь он понимает, у кого лучшее!» Ещё позже, в 60-е годы на месте этой площади был создан «Сторожёвский рынок». Сюда с Юбилейного рынка был переведён птичий рынок. На рынке так же продавали различную скотину. Учась в МВИЗРУ и живя в Минске в 1966 – 1971 годах ностальгически, из любопытства, посещал птичий рынок. Многие лица были узнаваемы ещё с 40 – 50-х годов. 

     Но пойдём по Долгиновскому тракту в город дальше. На месте теперешней улицы Веры Хоружий был переулок, который вёл к правлению колхоза «Свобода». Сразу за переулком была особенно огромная лужа, которая стояла всё лето. Удачно преодолев её у самого забора и с его помощью, пройдя ещё метров 250, подходили к очередному переулку ведущему налево. На виду стояло мрачное кирпичное здание. Здесь во время войны был немецкий полицейский участок. Справа была небольшая площадь. На ней было несколько магазинов, две пивные, небольшой рынок сельхозпродукции. В торце площади на развилке Долгиновского и Старовиленского тракта стоял многосемейный дом. От него оба тракта спускались вниз. Спустившись вниз на метров 250, мы подходили ещё к одному хлебному магазину. Так как на входе у него было несколько ступенек, то он назывался «С высоким ганочком (крыльцом)». Тебя спрашивали: «Где купил хлеб?». Ты отвечал: «В хлебном с высоким ганочком». Напротив «высокого ганочка» была швейная фабрика им. Фрунзе. Здесь же заканчивались оба тракта и начиналась ул. Даумана.

                Улица  Даумана

     (Анс Эрнестович Даумана (1885 - авг. 1920) - деятель революционного движения в Латвии. Член Коммунистической партии с 1903. Учился в военной академии в Москве. В войне с белополяками в 1920 был командиром 10-й дивизии, проявил умение и мужество в руководстве боевыми действиями. Погиб под Брестом).
В 100 или несколько менее метрах от «высокого ганочка» был знаменитый деревянный мост, перекинутый чрез речушку. Возможно, это была, упоминаемая в Интернете Переспа, впадающая в Свислочь. По ней стекала вода из ирригационных канав Болотной станции. Мы, мальчишки, иногда спускались под этот мост. Некоторые делали последний перекур перед школой, кто-то справлял нужду. О мосте ходили всякие байки.

    Помню, кто-то с придыханием рассказывал: «Вчера под мостом нашли голову и кости». Мы замирали от ужаса. Рассказчик-шутник уточнял: «От селёдки».

    После моста, справа, к улице Даумана примыкала северная сторона Сторожёвского православного кладбища. Оно было на возвышенности. Если его пересечь по протоптанной тропинке с севера на юг, то можно было выйти к церкви Мари Магдалины. Недалеко от неё располагалась 44 с.ш., в которой училось большинство моих уличных друзей. При школе была общественная библиотека, кажется, имени Янки Купалы. В ней был записан мой отец. По его просьбе мне часто приходилась в неё ходить, чтобы обменять книги. Отец хорошо знал классику, владел библиографией и умел выбирать себе хорошие книги для чтения. Интересные книги читались отцом вслух для всей семьи. И это отец умел делать хорошо.

    На Сторожёвском кладбище была похоронена моя прабабушка Ольга, мать Марии Фёдоровны Шидловской-Бушило, моей бабушки. После войны она часто  ходила в церковь Мари Магдалины, расположенной на кладбище. Иногда она брала и меня с собой. Это были 1944-1946 годы. В 1947 году бабушка сломала шейку бедра, затем у неё обнаружили рак. Пролежала она до мая 1948 года.

     (Для возведения новой каменной церкви на православном Сторожевском кладбище Минска, открытом в 1820 году, был объявлен сбор добровольных пожертвований. И скоро на собранные горожанами пять тысяч рублей началось строительство. Руководил работами первый настоятель храма - протоиерей Петр Эленовский. 26 октября 1847 года церковь была освящена во имя Святой мироносицы равноапостольной Марии Магдалины.

    Здесь когда-то при въезде в город со стороны Старовиленского и Долгиновского трактов стояла сторожевая застава, отсюда район и получил название Сторожевка. Место, где расположена церковь, старожилы так же называют Переспой - по имени реки, притока Свислочи, и фольварка, который минский судья Мартин Володкович пожертвовал православному монастырю. Впрочем, чаще минчане именуют Переспу Сторожевкой.

     В конце XIX века перед храмом была возведена Сторожевская брама.
Октябрьская революция отобрала у храма церковную утварь и украшения, церковь не раз закрывали, превращая то в склад, то в столярную мастерскую, срывали с колокольни маковку с крестом, стирали лики святых с фресок.
Во время Великой Отечественной войны храм действовал. После войны, в 1949-м году, церковь снова закрыли. Ее реконструировали внутри и снаружи, вход сделали с алтарной стороны и разместили в ней Центральный государственный архив кино-фотодокументов БССР.

    После 1990 года церковь передана Белорусскому экзархату. В ней возобновлено богослужение. Церковь Марии Магдалины стала первой церковью в городе, которую вернули верующим после того, как больше сорока лет использовали минские храмовые строения под склады и архивы).

    Напротив кладбища, по улице Даумана был ещё один хлебный магазин. Он работал до 24 часов ночи и назывался «Дежурным». За хлебным магазином была парикмахерская, в которой мы постригались. Работали в ней исключительно евреи. Когда было озвучено дело врачей (1952 г.), то поползли слухи, что в парикмахерских евреи при бритье делают порезы и затем заражают людей раком. Я же, помимо стрижки, приходил в парикмахерскую, чтобы забрать в ней пустые бутылки от одеколона. Мастера по договорённости (за какую-то плату) собирали и оставляли их для отца. Бутылки использовались для разлива резинового клея, который отец делал и продавал.

    Справа под обрывом кладбища стояли в ряд керосиновая лавка, приёмный пункт вторичного сырья и, конечно, пивная. Керосиновую лавку я посещал достаточно часто. Ведь керосином заправлялись осветительные лампы и примус. С заведующим приёмным пунктом вторичного сырья, назывался он утильщиком, у отца были деловые связи. Он обеспечивал отца оловом и свинцом, для приготовления припоя, нихромовой проволокой, для изготовления нагревательных спиралей для электроплиток. Как правило, в Минске такими заведениями заведовали исключительно евреи. Они могли из ничего сделать что-то.

     (Утильщик – тот, кто занимается сбором утиля. Утиль – отходы, вещи, негодные к употреблению, но пригодные для переработки в качестве вторичного сырья).

                Улица  Кропоткина

     Улица Даумана упиралась в ул. Кропоткина и небольшой продуктовый магазин, называемый «Гринбергом». Видимо во времена НЭПа, или ещё раньше, здесь жил и торговал предприимчивый еврей Гринберг. Позже его сделали овощным магазином, а напротив, на северо-восточном углу кладбища, построили более просторный, буквой «Г» продуктовый магазин. Название перешло на него. Спрашивали: «Куда идёшь?» Отвечали: «До Гринберга». Запомнилось, что в магазине лежала невостребованная паюсная икра. А треска, из-за отсутствия холодильников, хранилась в деревянным бочках и продавалась исключительно крепко солёной. Перед употреблением её тщательно вымачивали.

     Если по ул. Кропоткина свернуть налево, а через 50 метров направо, то через 200 метров будешь у 28 с.ш., куда я ходил учиться 2 года, моя Лариса 7 лет, а сестра Римма все 10 лет. Сегодня на улице Кропоткина расположено новое здание моей 27 с.ш.

     Если по ул. Кропоткина свернуть направо, то за новым магазином «Гринберга», была расположена очередная  пивная, в которой продавались вкусные, дешёвые, подогретые на водяной бане пирожки с ливером. За ней был киоск, в котором продавались газеты, журналы, а так же диафильмы. В киоске, по договорённости, для папы оставляли газеты, а так же журналы: «Огонёк», «Крокодил», «Мурзилка» и, до 1950г., «Америку». За киоском, примыкая к кладбищу, размещалось одноэтажное здание поликлиники №5. Здесь мы все лечились.
Справа от старого «Гринберга было два замечательных учреждения. Это фотография, в которой мы иногда фотографировались. Фото из неё нашли место в настоящей книге. По соседству была почта со сберкассой. Отсюда нам доставлялись письма, посылки и пр. Сберкассой мало кто пользовался. Не было у людей лишних денег для хранения. Ажиотаж около сбербанка возник в конце 1947 года во время денежной реформы.

     (Денежная реформа 1947 года в СССР была проведена в период с 16 декабря по 29 декабря 1947 года. Она была проведена в форме деноминации с конфискацией. То есть у людей были изъяты все сбережения населения[. Одновременно с денежной реформой была отменена карточная система снабжения продовольственными и промышленными товарами. В ходе реформы обмен наличных денег проводился в течение одной недели, в отдалённых районах Крайнего Севера — в течение двух недель. Решение «Об отмене карточной системы и денежной реформе» Политбюро ЦК ВКП(б) приняло 13 декабря 1947 года.

     Слухи о грядущей реформе циркулировали давно. Особенно усилились они поздней осенью 1947 года. Поскольку сохранить планы власти в тайне от населения не удалось, в сберкассах стали выстраиваться очереди желающих положить деньги на сберкнижку. 2 декабря МВД констатировало «случаи, когда вкладчики изымают крупные вклады, а затем эти же деньги вкладывают более мелкими вкладами в другие сберкассы на разных лиц». Пытаясь спасти свою наличность, люди бросились скупать мебель, музыкальные инструменты, охотничьи ружья, мотоциклы, велосипеды, золото, драгоценности, часы, промтовары, продовольственные товары длительного срока хранения (шоколад, консервы, копченые колбасы и др.), водку и другие спиртные напитки. Увеличились обороты в ресторанах крупных городов.
Условия денежной реформы были изложены в Постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) N 4004 от 14 декабря 1947 года. В Постановлении был установлен порядок обмена старых денег на новые, а также определены условия переоценки денежных вкладов в сберкассах и Госбанке СССР. При перерасчете зарплаты деньги обменивались таким образом, что зарплата оставалась без изменения. По вкладам в Сбербанке суммы до 3 тысяч рублей обменивались также один к одному, по вкладам от 3 до 10 тысяч рублей было произведено сокращение накоплений на одну треть суммы, по вкладам в размере свыше 10 тысяч рублей изымалось две трети суммы. Те же, кто хранил деньги дома, при обмене получил один новый рубль за десять старых).

    В феврале 2013 года посетил эти всё еще узнаваемые по отдельным деталям места. На месте «Гринберга» стоит огромный дом, в котором разместились банки «Технобанк» и «Белинвестбанк». Одноэтажное, неказистое здание поликлиники №5 сохранилось. В нем расположен магазин минской епархии «Мироносец».

    Пройдя ещё метров 50 по Кропоткина, мы выходили на Сторожевскую улицу (сейчас улица Киселёва) и на конечную остановку трамвая №4. В конце 50-х или в начале 60-х годов трамваи пустили по новому маршруту до озера и далее.
К конечной остановке трамвая можно было пройти более коротким путём. Для этого нужно было пересечь кладбище по диагонали. В ночное время делать это было жутковато. Однажды отец, ещё до войны, возвращался домой через это кладбище. Вдруг он увидел впереди себя покойника, размахивающего белыми одеждами. Отец замер и начал соображать, что ему делать. Наконец, решился и пошёл вперед. Оказалось, что со двора прилегающего к кладбищу дома, с верёвки сорвало пододеяльник, который стал трепыхаться на одном из крестов.

                Сторожёвская  улица(Улица  Киселёва)

    Трамвай шёл по Сторожёвской улице, затем поворачивал на улицу Горького (сейчас Богдановича) и проходил мимо нашёй 27 с.ш. Но к школе мы шли пешком, так как не хотели платить 30 копеек. Правда, иногда, по-хулигански мы пристраивались на «колбасе» или на подножке трамвая и ехали эту одну остановку «зайцем». Когда шли пешком, то проходили мимо безымянного скверика. Он сохранился до наших дней (2013 г.). В нём сегодня установлен памятник украинскому поэту Тарасу Шевченко. На углу улиц Сторожевской и Горького был пивзавод, здравствующий до сегодняшнего дня, на который нас водили из школы, когда мы проходили производственную практику.

                Улица  Максима  Горького (Улица  Максима  Богдановича)

     Наконец, мы доходили до улицы Горького и до своей школы №27. Напротив школы был квартал, застроенный двухэтажными кирпичными домами, в которых жили офицеры штаба БВО со своими чадами. Многие из них учились в нашем классе.
Если идти дальше по улице Горького то, из примечательного, слева будет Театр оперы и балета. В его строительстве  в 30-е годы участвовал мой отец. В театре я неоднократно бывал со своими сёстрами, а так же с классом на представлениях.
Напротив театра расположено Суворовское училище. До революции, в нем размещалась Духовная семинария. После неё в здании семинарии была размещена Объединённая белорусская военная школа (ОБВШ). В 1941 году немцы её разбомбили. До начала 50-х годов стояли её развалины. И здесь отличились пленные немцы. Они восстановили здание, достроили ещё два этажа и в нём, в конце 1953 года разместилось Минское суворовское училище.

    На пересечении улиц Горького и Янки Купалы, справа располагался дом, называемый Третий Дом советов. Он был построен до войны и сохранился. В этом доме привлекал неплохой гастрономический магазин. Существует он до сих пор.
По диагонали от Третьего Дома советов целый квартал занимали корпуса 2-й городской клинической больницы. Сестра Римма говорила, что раньше больница называлась Пастеровской и в ней работала бабушка Мария Фёдоровна. Жила она за больницей на берегу Свислочи. В 1954 или 1955году я лежал в этой больнице. Мне в ней вырезали гланды. Сегодня больница перекочевала в другое место, а её замечательная территория (центр города, берег реки) продана частным инвесторам для застройки.

    Дальше шёл спуск к Свислочи. Обычно мы спускались вдоль забора больницы. Справа был квартал с неприглядными домами. Кто мог подумать, что эта историческая часть города будет реставрирована, и к ней возвратиться историческое название Тро;ицкое предме;стье.

     (Троицкая гора — исторический район города Минска, расположенный в северо-восточной части исторического центра на левом берегу реки Свислочь. Некогда являлся торгово-административным центром столицы Белоруссии.
На западе от Троицкой горы находится Минское Замчище, на северо-западе — Татарские огороды и Старостинская слобода, на севере — Сторожёвка, на востоке — Золотая горка, на юге — центральные районы Высокий и Низкий рынки.
На территории предместья был расположен первый католический храм Минска. Здесь также находились не сохранившиеся до наших дней Свято-Вознесенский монастырь с одноименной церковью, Свято-Борисоглебская церковь, женский базилианский монастырь Святой Троицы (сохранился частично). Костёл и монастырь католического монашеского ордена мариавиток. Ныне предместье является одним из самых любимых мест отдыха минчан и гостей столицы.

     Левобережье Свислочи издавна имело большое торговое значение, здесь соединялись дороги с Вильны (в ХІІ-XIII веках с Заславля), Логойска и Полоцка, Борисова и Смоленска, Друцка, Могилёва.

    Археологические раскопки, проведённые в 1976 году, подтвердили существование культурного слоя в этом месте уже в конце XII века.
В 1982—1985 годах минские власти провели реставрацию западной части Троицкого предместья. Это первое в Белоруссии комплексное восстановление исторической застройки).

    Спуск заканчивался и упирался в небольшую безымянную площадь, примыкающую к излучине Свислочи. На ней находились остановка трамвая, обязательная пивная и другие ларьки. На площади мы оказывались, как три богатыря, на распутье.
Если повернуть направо, то придёшь в ближайшую к нашему дому баню, расположенную на берегу реки. В ней регулярно мылась наша семья. Мама с Риммой ходили в общую женскую баню. Мы с отцом, ввиду его увечья, мылись в ванне или под душем. При этом на помывку нам отпускался один час. Нужно было шевелиться.
Дорога прямо, продолжение улицы Горького, выходила на мост через Свислочь. За ним начиналась знаменитая и трагическая улица Немига. Отец рассказывал, что на месте улицы протекала небольшая река Немига, которую при реконструкции города заключили в трубу. Сразу же за мостом, в неприглядном полуподвале находилась жестяная мастерская еврея Миши Каплана. Это он научил отца жестяному делу и помогал ему доставать английскую жесть. Я часто ходил к нему по поручению отца. Интересно было наблюдать, когда он ножницами вырезал окружность. Высунувшийся кончик его языка повторял круговые движения ножниц.

     За мастерской был поворот налево на Торговую улицу. На ней был расположен магазин скобяных товаров, который я часто посещал. В нём я покупал крючки, петли для окон и прочие метизы, которые отец затем возил продавать в Молодечно и другие места.

                Улица  Бакунина

    Слева от площади тоже был мост через Свислочь. По нему могли проходить только трамваи и пешеходы. Сразу же за мостом начиналась улица Бакунина. Она достаточно круто поднималась на площадь Свободы. Чтобы подняться на гору, трамваи порой сыпали на рельсы песок. Параллельно трамвайной линии, был тротуар, по которому шли мы, пешеходы. Посредине подъёма был вход во двор дома. В нем в 1945-1947 годах жила мамина сестра Лидия Михайловна. Здесь же жили Головачи, родственники её первого мужа. Я бывал у неё в гостях с ночевками. Дом когда-то был частью монастыря бернардинок. Он примыкал к православному Святодуховскому кафедральному собору, в котором в 1944 году меня крестили.
(Святодуховский кафедральный собор является памятником архитектуры виленского барокко. Основан в 1633 году как костел монастыря бернардинок. В 1642 году перестроен в камне. Собор представляет трехнефную базилику с трехгранной апсидой. Фигурный фронтон, непременная деталь барокко, уже не доминирует в композиции фасада, а располагается между двумя многоярусными башнями, на которых и сосредоточено все богатство внешней отделки).

                Площадь  Свободы

     Небольшая улица Бакунина выходила на угол площади Свободы. Посреди площади был небольшой уютный скверик. Площадь находилась между улицами Энгельса, Интернациональной, Ленина и Немиги. На углу улиц Энгельса и Интернациональной был достаточно большой Дом профсоюзов, сохранившийся при бомбёжках. В нем, помимо всего прочего, размещался музей Великой отечественной войны. Посещал я его неоднократно. Наличия в нём оружия привлекало нас, мальчишек.

     За углом музея, по улице Интерноциональной была невдалеке библиотека им. А.С. Пушкина. В неё я был записан и часто её посещал. На противоположной стороне улицы были развалины, среди них долго стоял подбитый танк Т-34. В 50-е годы его на тракторном заводе отремонтировали и установили на постамент у Дома офицеров.

     Напротив Дома профсоюзов за сквером, на улице Ленина, было какое-то бывшее культовое здание. В нём размещалось спортивное товарищество "Спартак". Сюда нас приводили из школы стрелять из малокалиберной винтовки. Здесь же занималась стрельбой и моя будущая жена Лариса. Так как я занимался прыжками в воду от спортивного товарищества "Спартак", то мне иногда проходилось здесь бывать на собраниях, получать перед соревнованиями талоны на питание. Только в 90-х годах я узнал, что здесь был архикафедральный костел Пресвятой Девы Марии.
(Архикафедральный костел Пресвятой Девы Марии - католический кафедральный собор, главный католический храм в Минске.

    Костел был построен в 1710 году как церковь при иезуитском монастыре. В 1773 году под давлением светских властей европейских стран орден был временно запрещен папой Климентом XIV. В 1798 году, после образования Минской епархии, костел, построенный иезуитами в стиле барокко, стал кафедральным. Первый минский епископ Якуб Дедерко восстановил святыню и построил в ней новый величественный главный алтарь в стиле классицизма.

    Пережив беды двух мировых войн, храм в 1948 году был закрыт и передан спортивному товариществу "Спартак". К 1951 году святыня была опустошена и превращена в дом физкультуры. Перестроенное здание уже ничем не напоминало костел: у него исчезли башни, были разрушены и уничтожены алтари, а вместо них появились спортивные залы, был оборудован тир.

     Когда религиозное преследование прекратилось, кафедральный костел, благодаря усилиям минских католиков, вернули верующим. Для того чтобы снова придать изувеченной святыне вид дома Божьего, летом 1994 года начались реставрационные работы, продолжавшиеся почти 4 года. День 21 октября 1997 стал днем торжественной реконсекрации минского кафедрального костела. Спустя семь лет святыня вернула себе еще один существенный элемент – главный алтарь.
На хорах Архикафедрального костела Пресвятой Девы Марии установлен орган – дар епископата Австрии.

     Архикафедральный костел Пресвятой Девы Марии  является одной из архитектурных доминант реставрированного исторического центра Минска – так называемого Верхнего города. Его расположение в непосредственной близости к православному Кафедральному собору – еще один символ веротерпимости, утвердившейся в Беларуси испокон веков).

     На площади к Немиге примыкало достаточно солидное и зловещее здание НКВД. В 1946 или 1947году, при встрече его сотрудниками Нового года, здание подожгли, а входные двери подперли. Были большие жертвы. От здания НКВД к Немиге был достаточно крутой спуск (сейчас он отсутствует из-за наличия моста). В гололёд машины на него с трудом взбирались. Некоторые же машины не могли преодолеть подъём и скатывались под гору на улицу Немига.

     Напротив здания НКВД, на другой стороне улицы Ленина, во дворе, была какая-то мастерская. В ней токарем работал еврей Токарский. Он точил для отца краники для центрифуг. Мне часто приходилось к нему приходить за ними.
От площади, по улице Энгельса мы шли к Дому пионеров. Одно время и я там безуспешно занимался в кружке изостудии. По улице Ленина можно было придти на самую центральную и многократно переименованную улицу города.

                Улица  Советская

     (Если бы существовал мировой конкурс по количеству топонимических переименований, то наверняка на звание чемпиона претендовала бы центральная улица Минска. Старожилы знают шесть имен, с которыми связан современный проспект Независимости. Историки же насчитывают гораздо больше.
Первоначально это была улица Захарьевская (в честь Захария Корнеева, первого гражданского губернатора), и часть ее называлась Александровской (император Александр I утвердил в начале XIX века генплан Минска). Позднее, с 1919 года, главная улица стала Советской. Во время оккупации города поляками ей присвоили имя Адама Мицкевича, и название продержалось 9 месяцев. Пятое имя отрезка этой улицы от современной площади Якуба Коласа до парка Челюскинцев —- Борисовский тракт. В 1937 году, к 100-летию со дня смерти Пушкина, этот тракт переименовали в улицу Пушкинскую. В годы немецкой оккупации появилась Гауптштрассе (то есть Главная улица), в 1952 году Советскую и Пушкинскую объединили в проспект Сталина. С 1961-го это Ленинский проспект, с 1991-го — проспект Франциска Скорины, с 2005-го — проспект Независимости. Итого фигурирует 11 названий!)
На углу улицы Ленина и этой центральной улицы, тогда она называлась Советской, в 1951 году открылся универсальный магазин под названием «ГУМ». Для нас, ещё не отошедших от военной разрухи и не видевших ничего прекрасного, это было чудом. Сюда мы приходили часто, но не за покупками, они были нам не по карману, а чтобы посмотреть на продаваемые здесь чудеса. Бродили по этажам, по отделам и глазели на завораживающие недоступные товары на витринах. В холодное время сюда заходили погреться.

                Улица  Интернациональная
 
     Трамвай, с трудом поднявшись на площадь Свободы, делал остановку, огибал скверик, поворачивал направо и двигался по Интернациональной улице. Ну, а мы пойдём за ним пешком. На углу улиц Ленина и Интернациональной располагалось замечательное фотоателье, мы с сестрой Риммой неоднократно в нём фотографировались. Здесь же делались наши выпускные фотографии.

    На углу Интернациональной и Комсомольской улиц был кинотеатр «Победа». В него мы ходили на премьеры незабываемых фильмов пятидесятых годов.
Ещё далее, где на Интернациональную сходились улицы Республиканская и Урицкого, была поликлиника. В ней работала медсестрой мамина подруга Гробовская. По заданию папы я ходил к ней за пенициллиновыми бутылочками.

                Улица Володарского

    Далее Интернациональная упиралась в улицу Володарского и расположенную на ней тюрьму. В этой тюрьме в 1934 году, в течение полугода, содержали 60-летнюю бабушку Софью Ивановну, 26-летнего отца и 20-летнего его брата. Они обвинялись в связи с польскими шпионами. На самом деле они виноваты были в том, что папина тётушка, Елизавета Никитична жила в Польше. Не добившись от них самооговора, они были отпущены.
 
     (Тюрьма построена в 1825 г. Находился острог на окраине тогдашнего города на горе в Романовском предместье (теперь улица Володарского). Построен по проекту архитектора Пищалы, который повторил здесь типовую конструкцию белорусского готического замка. Обширное здание, обнесенное каменной стеной с четырьмя башнями по углам, имеет вид замка и первоначально носила название "Пищаллинского замка" Это одно из немногих зданий города, всю свою историю, и при царе, и в революцию, и гражданскую войну, и при немецкой оккупации, и после войны, использовавшихся строго по назначению.

    В ней отбывали наказание сподвижники К. Калиновского, многие белорусские поэты, общественные и культурные деятели. За написание революционных прокламаций и участие в восстании 1863-1864 гг. Отсиживал здесь срок наказания Викентий Дунин-Марцинкевич (1864-1865).
 
    Слева на улице Володарского, в здании хоральной синагоги, построенном в 1906 году, с июля 1947 находился и сейчас находится, Государственный русский драматический театр Белорусской ССР, называемый Русским театром. В 1955 году театру присвоено имя Максима Горького. Сейчас это Национальный академический драматический театр им. М. Горького. В него неоднократно мы приходили всем классом, чтобы познакомиться с русской классикой, которую мы изучали.

           Улица  Советская (Проспект  Сталина) (Проспект  Независимости)

    Трамвай с Интернациональной улицы поворачивал налево, на улицу Володарского, и двигался к улице Советской (проспекту Сталина). За углом Володарского и проспекта располагался кинотеатр «Первый». До введения в строй кинотеатра «Победа», он, действительно, был первым по рейтингу. Сейчас на его месте стоит гостиница «Минск».

     За кинотеатром была Фабрика-кухня. После революции у советской власти было желание максимально освободить женщину от домашних хлопот и, в первую очередь, от кухни. Помочь им в этом деле должны были фабрики-кухни. Эксперимент, естественно, провалился, но фабрика-кухня сохранилась до сих пор. В ней, в частности, в середине 50-х годов кормили нас, спортсменов, на талоны, которые мы получали во время соревнований. В 60-е годы мы, слушатели МВИЗРУ, приходили сюда офицерскими компаниями, чтобы вкусно покушать и повеселиться.

    (Здание фабрики-кухни было возведено в 1936 г. Ее открытие было большим событием в жизни города. Фабрика имела возможность накормить несколько тысяч человек в день. С нового года она начала ежедневно развозить завтраки по всем школам Минска на собственных автомобилях с фирменным клеймом. В зале ресторана, украшенном колоннами, обедали госчиновники из Дома правительства. Часто вечерами здесь устраивались банкеты и балы. Фабрика-кухня славилась мастерством своих высокопрофессиональных поваров.

    Здание является памятником архитектуры конструктивизма. В послевоенные годы оно несколько раз реконструировалось. Сейчас здесь размещается развлекательный комплекс - кафе, боулинг, казино, ресторан "Галактика", а также ночной клуб с дискотекой "Night Star").

    За фабрикой-кухней величественно стоял Красный костёл. Конечно, как костёл он не действовал. Калёным железом выжигалась религия, особенно католицизм, из голов людей. В Минске было только несколько действующих церквей (мне известна только одна, это –  Святодуховский кафедральный собор), костёлы были закрыты все. Ближайший действующий костёл был в 60 км от Минска в местечке Красное, которое по дороге в Молодечно. Глубоко верующие католики молились дома, как это делали дедушка и бабушка Толика Бирули. Только по великим праздникам они позволяли себе поехать в Красное. Непрерывная борьба католиков за свои права дали результаты только в начале 80-х годов, когда в Польше появился Валенса и начались там волнения, в том числе и на религиозной почве.

     Как легенду мама рассказывала мне, что этот костёл построил богатый пан, у которого без времени умерла любимая дочь. Интернет подтверждает и уточняет эту легенду.

    (Строительство Красного костёла началось в 1905 году. Строительством руководил минский дворянин Эдвард Войнилович, он же пожертвовал крупную сумму (100 000 рублей) на строительство храма. Костёл получил имена святых Симеона и Елены в память двух рано умерших детей Войниловича. Храм был открыт в декабре 1910 года.

    В 1932 году костёл был закрыт, в нём разместился Государственный польский театр БССР, затем он переоборудован под киностудию. Во время оккупации города немецкими войсками храм был вновь открыт. После войны здание было реконструировано, и его снова заняла киностудия. С 1975 года в здании размещался Дом Кино Союза кинематографистов БССР и Музей истории белорусского кино.

    В 1990 году Красный костёл был возвращён Католической церкви. В 1996 году у костёла была установлена скульптура Архангела Михаила, пронзающего змея. В 2000 году был установлен памятник «Колокол Нагасаки»).

    За красным костёлом величественно стоял Дом правительства. К нему боязно было приближаться. Памятен он тем, что в его строительстве участвовали отец и его брат Олег. Будучи от природы художником Олег рисовал фрески на потолках в залах Дома правительства. Друзья Олега, без вести пропавшего на войне, говорили папе, что они существовали долгие годы после войны. Немцы в 1941 году Дом правительства почему-то не разбомбили. Это пытались сделать наши лётчики в 1943-1944 годах. Папа рассказывал, что одна из бомб попала в поблизости стоящее 5-ти этажное здание. Бомба была такой мощи, что от него ничего не осталось. Предполагали, что она была предназначена для Дома правительства. В 1944 году, при подготовке к отступлению, немцы заминировали Дом правительства. Но наступление Красной армии было настолько стремительным, что сделать это они не успели.

   (Дом правительства — один из немногих архитектурных долгожителей Минска. За 75 лет его не смогли разрушить ни война, ни политические веяния, ни экономическая нестабильность.

    Здесь нет заборов, но въезд разрешен только на автомобилях со спецномерами. Это памятник архитектуры, но рядовому туристу сюда не попасть. Эти стены хранят тайны, отсюда же разносятся главные новости страны.

   Объем Дома правительства — 240 тысяч куб. м. Общая площадь — 41653 кв. м. В здании около 1000 кабинетов, 2 тысяч окон, 4 тысяч дверей, более 3 тысяч энергосберегающих батарей. Дом правительства опутывают более 10 км инженерных сетей. В Доме правительства более 15 залов для заседаний, совещаний, президиумов и приема зарубежных делегаций. Кстати, ежегодно здесь встречают до тысячи гостей из 35 стран мира.

    Дом правительства, несмотря на почтенный возраст и статус, не стареет, а только молодеет, притом, что вход новомодным дизайнерам сюда строго воспрещен.
Удивительно, что Дом правительства построили за три года (1930-1934 г.г.) в условиях дефицита строительных материалов. Это здание возводили почти как египетскую пирамиду — без башенных кранов. Чтобы работать на высоте, строители садили себе на плечи козла. Так назывались деревянные конструкции, в которые загружали кирпич и как рюкзак закидывали за спину. Затем с этим грузом рабочие поднимались по лестницам.

    Современные строители до сих пор удивляются работоспособности и силе воли своих предшественников, которые вручную строили Дом правительства. Однако, в Национальном архиве Беларуси сохранились документы, которые свидетельствуют о недовольстве властей темпами возведения здания.

     Главный архитектор строительства Иосиф Лангбард за победу в конкурсе на лучший проект Дома правительства получил премию — 6 тысяч рублей (для сравнения: зарплата рабочего составляла 100 - 200 рублей в месяц).

    В архиве сохранился документ с перечнем взрывчатки, которой Дом правительства был буквально напичкан: почти 2 тонны донорита, 14 ящиков ручных гранат, 184 стокилограммовых бомбы, 4 ящика патронов. Все помещения, начиная с центрального входа, были завалены ящиками с взрывчаткой. Всё было готово к взрыву этого здания.

     Дом правительства не сдался немцам. Несмотря на то, что в годы войны немцы чуть не отправили Дом правительства на воздух, архитектора Лангбарда уличали в договоренности с небесами. Ведь все его здания, в том числе Дом офицеров, Академия наук, Театр оперы и балета, остались и сильно не пострадали).

     Напротив Дома правительства была огромная площадь, освобождённая от руин, на которой устраивались ярмарки, выставки различных достижений. Мне запомнилось, что мы сюда приходили, чтобы купить плоские батарейки для фонариков. У некоторых фонарики сохранились с военных времен. Их можно было повесить на пуговицу, на грудь. Они имели светофильтры: красный, зелёный, синий. Запомнилось, как с таким фонариком к нам приходили в дом полицаи в чёрной форменной одежде.

    Если пересечь эту площадь, то мы попадали на привокзальную площадь.

                Привокзальная  площадь

     В годы войны здание вокзала сгорело, в 1946—1949 годы восстановлено с небольшими изменениями. В 1948 - 1956 годах сложилась современная застройка площади. Диковинно было смотреть на две огромные башни, которые считались воротами в город, в которые мы вошли с обратной стороны. На этом и мы закончим наш поход в город.

    Были и другие многие места в городе, которые мы посещали и которые остались в памяти. О них было и будет сказано отдельно, по случаю.
Что примечательно. В Минске я прожил в общей сложности около 25 лет. О нём у меня остались огромные впечатления, что видно из выше приведённого рассказа.
В Калинине (Твери) я прожил более 40 лет. Но я её совершенно не знаю. И это меня не смущает. Возможно это от того, что Минск – это любимый сын, а Твери досталась роль падчерицы. Возможно, наши детские впечатления особенно дороги нам. А наша детская дотошность в познании нового и неизвестного позволила так хорошо изучить город. Радует то, что с каждым годом Минск становиться всё краше и краше, что многое в нем сохранилось не только в моей памяти. Огорчает то, что исчезают некоторые, дорогие нам дома и улицы, по которым мы ходили и которые остались в нашей памяти.