***

Глава 6   «Наши акценты смещаются»

То лето стало во многом переломным, определяющим для многих из нас. Интересы старших ребят постепенно смещались и во второй половине лета мы передали многие, из своих полномочий, более младшим мальчишкам.
Наша «помощь» отдыхающим в поиске утонувших, зачастую не без нашего участия, масок и ласт, закончилась довольно быстро.

Тётя Майя, жила в одной из комнаток нашего коридора, а работала продавщицей в универмаге. Вот как-то она и подсказала нам, что утром следующего дня в спортивной секции выбросят в продажу маски и ласты. Утром все из нашей компании, у кого ещё чего-то не хватало, стояли у прилавка.
Да, это непередаваемые ощущения лёгкости, невесомости, когда ты, нырнув, плывёшь под водой и, чётко видишь все неописуемые красоты подводного мира. Когда ты паришь над камнями или песчаным дном, а тебе в маску чуть ли не стучатся, таращат глаза от удивления бычки. Разевают беззвучно рты, как бы спрашивая:
- Ты кто такой, не заблудился случаем? Что здесь делаешь?

Наличие ласт позволяло нам добираться до тех глубины, что были ранее недоступны. Колонии крупных рапанов на песчаных отмелях несли большие потери и от полного разорения их спас, трудно в это поверить – советский секс.
Вот загнул.
Но, мне кажется, что в нашем случае, это было именно так.

Постараюсь объяснить, но убеждать не буду. Именно секс, которого, по более позднему заявлению одной дуры - в СССР не было. Можно себе представить такое? Чтобы в Сочи – и, без него! Весь, не только вечерний и ночной город был пропитан им и флиртом, но и белым днём его хватало.

Миллионы отдыхающих за летний сезон посещали город. Солнце, море, вино, музыка допоздна слышалась из всех кафе и ресторанов, обилие привлекательных женщин и минимум удобств - для интима. Не всем же в те годы, были доступны гостиницы, пансионаты, санатории с  их номерами и комнатами, хотя бы на двоих.
Таких счастливчиков было минимум. А что делать с этим делов тем, кто жил в частном секторе, ютился в фанерных пристройках и прочих клетушках? Они что - не люди? Ведь мало кому нравится, чтобы все вокруг, по крайней мере, слышали, с кем и чем вы занимаетесь на скрипучем топчане в хлипкой пристройке.
Вот таких бедолаг и спасали ночные пляжи, парки, скверы города. Тёмные южные ночи, буйная субтропическая зелень, скрывали их, прятали от посторонних взоров.
А если кому днём приспичит?

Этих спасал сочинский «Турецкий овраг», на месте которого сейчас находится киноконцертный зал «Фестивальный». Местные же мальчишки на законном основании считали овраг своим. Здесь мы разводили костёр, вываривали моллюска из раковины, чистил ракушки, покрывали их бесцветным лаком и ближе к вечеру продавали плоды нашего труда отдыхающим, сидя на парапете набережной. И с каждым летом нас всё более и более теснили взрослые – страждущие и нетерпеливые.

Последняя капля, а вернее камень, попавший в спину Коляна от разъярённого мужика, в наряде от библейского Адама, переполнила нашу чашу терпения, и мы сдали свои позиции в овраге этим озабоченным. Сдали, но в том случае, вернулись и отомстили.
Подкрались и длинной, сухой веткой ежевики, стащили плавки мужика. Забросили их в самые густые, колючие заросли этой ягоды, а сами, сидя вдали на дереве, наблюдали весь спектакль.
Прикрывая одной ладонью свои причиндалы, изрыгая ругательства, мужик бегал вокруг куста, а его партнёрша, хохотала, сгибаясь пополам, а потом, зажимая рот ладошкой,  побежала на пляж за его штанами. Мы были удовлетворены. Отступили, но с боем. Ждать и получить ещё один камень в спину, или голову, не хотелось.
Да, тогда нам было смешно, но прошли годы и мы поняли, что легко в тот раз отделались. В момент такого облома – мужик способен на многое.

Решили перебраться на гору «Батарейка», что возвышается над городом. Пару раз сходили, и бросили. Тащиться по жаре через весь город – занятие не из приятных. Правда, именно там я впервые увидел, как и что рисует Светка.

Как и ранее в овраге, кто-то из нас занимался костром, один чистил металлической щёткой раковину, другой, покрывал уже чистую ракушку лаком, а Светка сидела в тени под деревом и рисовала.

Я подошёл к ней и сел рядом. Заглянул в папку с листом ватмана, что лежала у неё на коленях.
Рисовала она действительно здорово. Карандаш буквально летал по бумаге. На листе были мы, вся наша живописная группа.  Что-то удивительно знакомое улавливалось в рисунке, когда-то уже виденное мной, но что и где я мог это видеть, вспомнить не получалось.
Отбросив волосы с лица, Светка повернулась ко мне и, щурясь от солнца, улыбнувшись, спросила:
- Похоже, нравится?
- Здорово! - Только и смог я выдавить из себя.
- И всё? А на что похоже? Или не похоже? – спросила, не сводя с меня смеющихся глаз.
- Вот крутится что-то в памяти, а вспомнить не могу, - признался я.
- «Охотники на привале» Перова, неужели не похоже? Или…
- Точно, обалдеть! Ты что, классно получилось! Просто вспомнить не мог.
Позы, мимика, всё было как на картине классика, только вместо охотничьих трофеев и ружей, на траве лежали маски, ласты, раковины и чуть в стороне дымился костерок.
Я не удержался и совершенно искренне повторил:
- Действительно, просто здорово!
- Честно! –  Она слегка подалась ко мне, заглядывая в глаза и не скрывая радости.
Потом стала показывать другие листы, на которых были классно исполнены в карандаше виды города.
- Вот освою, как следует карандаш, и попробую рисовать тушью. Это очень сложно, там идеальная точность нужна. Если что не так, уже не исправить, - объяснила Светка.
- У тебя получится, должно получиться.
- Посмотрим, посмотрим, - и она засмеялась.

У неё получится.
Пройдёт очень много лет - я увижу эту картину в туше и, похоже, она станет для нас знаковой.
А тогда наступала юность, и мы, отступив под натиском взрослых из «Турецкого оврага», спасли поголовье моллюсков, пусть и на малом пространстве отмелей - но спасли.

Глава 7.  «Переоценка ценностей»

Постепенно наши интересы и запросы менялись. На ранний утренний обход нашей улицы и поиск монет на морском дне, мы - старшие ребята, уже не выходили. Наличие масок и ласт эти задачи очень облегчили, а с другой стороны, интерес, острота впечатлений, пропала. И этот вид заработка плавно перешёл к младшим мальчишкам.
Специфика жизни и мышления молодых людей  в южных курортных городах весьма своеобразна, а стереотипы поведения очень похожи друг на друга, будь то в Сочи, Ялте или Одессе. Не у всех конечно, но у многих.

Сколько бы нам родители и учителя в школе не объясняли, не внушали, что вся эта отдыхающая публика живёт и ведёт себя одиннадцать месяцев в году совсем не так, как один месяц на наших глазах – это плохо усваивается и не оседает в головах.
Бывает трудно представить весёлую, слегка подвыпившую пару, вывалившуюся из ресторана на улицу города, в их обычной повседневной жизни.
Его – чумазого от угольной пыли, только что поднявшегося из глубинного забоя под Макеевкой,  и её – в прорезиненном фартуке, стоящую у стола, на котором разделывают свежевыловленную рыбу у берегов Камчатки.

Глаза видят, а мозг фиксирует хорошо и модно одетых людей, позволяющих себе веселиться и тратить деньги налево и направо. И ты уже не задумываешься, что одиннадцать месяцев до этого, они зачастую, не просто работали, а вкалывали. Экономили, откладывали деньги, доставали и переплачивали за эти шмотки ради того, чтобы приехать в твой город к тёплому морю на один месяц и, оттянуться по полной программе. Чтобы потом опять вернуться домой, где вся обыденность повторится, возможно, до следующего лета.
Нет, это не оседает в голове – ты молод и, тебе тоже хочется хорошо, красиво одеваться, весело проводить время.
Но в твоём регионе нет угольных шахт и золотодобывающих рудников. А самое крупное предприятие в городе – аэропорт. Единственная возвышающаяся над городом труба, принадлежит пивзаводу, а предлагаемый на них заработок в сто-сто двадцать рублей не позволит тебе быть на одном уровне с окружающей тебя летней публикой.

А так хочется не отставать от них, ни в чём.

Каждый курортный город большой или малый, даже просто посёлок на берегу моря – это своеобразный государственный насос,  откачивающий излишки денег у населения. А где вы видели идеальные насосы? Обязательно с него где-то капнет, а то и прокладка даст течь. В данном случае -  денежную. Остаётся только не быть лентяем и дураком – вовремя подставить ладони под эти струйки и капли.

Да, у взрослых были свои, более разнообразные возможности, припасть к денежным ручейкам, но оставались они и у нас – ещё не взрослых, но уже и не детей.
Кроме общих интересов нашей компании:  хорошо одеться, сбегать в кино, посидеть вечером в мороженице, у каждого из нас была и своя цель требующая совсем иных денег.

Влада ждал последний выпускной учебный год в школе, а затем экзамены в институт иностранных языков. Не только Влад, но и мы, были уверены, что он поступит. Это будут Москва или Ленинград с иным укладом жизни, с иными возможностями в плане досуга. В лучшем случае, ему предстояло жить в студенческой общаге, а в худшем – снимать жильё.
На студенческую стипендию не разгуляешься, а рассчитывать на помощь родителей трудно, да и как-то это было не принято в нашем кругу. Мы привыкли решать все свои мелкие материальные потребности самостоятельно.

В летние месяцы лучшая черноморская здравница страны была забита под завязку не только нашими согражданами, но и иностранными туристами. Лучшие гостиницы города были отданы им на откуп.

Влад зарабатывал и откладывал на будущие студенческие годы фарцовкой. Молодому симпатичному всегда отлично одетому и хорошо владеющему несколькими иностранными языками, приятному в общении парню, было трудно отказать в чём-либо. В отличие от нас, он в морском порту почти не появлялся, предпочитая «случайно» встречаться с иностранцами в центре города или в местах, куда туристов привозили автобусами – В парке «Ривьера», «Дендрарий».
Действовал Влад осторожно, не наглел, по мелочам не разменивался, «клиентов» выбирал безошибочно. Как я узнал от Светки позже, при нём всегда была папка с её рисунками, которые Влад успешно продавал, имея с этих сделок свой процент.
Светка и не скрывала, что все её обновки в виде блузок, джинсов и босоножек, это её заказы Владу, в обмен на проданные им рисунки.

У причалов морского порта постоянно стояли пассажирские  суда и, не только отечественные. Частыми гостями были итальянские, французские, румынские и прочие круизники. Морской порт и прилегающие улицы, всё это было нашей «вотчиной» и, кому как не нам, здесь был знаком каждый закуток, куст в парке, тупичок и все закоулки.
Здесь и происходили все обмены, покупки. В ход шли блоки почтовых марок, значки, наборы открыток с видами города, монеты царской чеканки. Я обменял и продал все свои коллекции, привезённые из дома. Начиналось всё, как и у всех с мелочёвки. Выменивали, покупали: жвачку, сигареты, яркие пластиковые пакеты, очки, авторучки и прочую ерунду. Постепенно набирая обороты, уже ближе к окончанию сезона, по мере накопления «капитала», в нашем ассортименте замелькали футболки, пластинки и джинсы.

Нас ловили, награждали подзатыльниками, отбирали сигареты и, продержав пару часов в отделении милиции, выпускали, угрожая перед этим, что сообщат в школы. Чаще всего это случалось в порту, куда мы пробирались постоянно, как только к причалу вставал иностранный пароход-круизник.

В такие дни в порту исчезали люди в милицейских фуражках, видно для того, чтобы своим массовым присутствием не мозолили глаза иностранцам. Создавалось впечатление, что в порту фланируют только толпы умиротворённых отдыхающих, любующихся морскими лайнерами и красавцем – Морским вокзалом. Со стороны, постороннему, казалось именно так, но только не нам.

Милиционеров в цивильном, старавшихся раствориться в толпах гуляющей публики, мы знали в лицо и, лавируя в гуще людей, нам часто удавалось избегать встречи с ними. Хуже обстояло с дяденьками, которых мы между собой называли – «сероглазыми».

С этими было сложно, они умели не выделяться среди публики. Возникали перед тобой неожиданно, а чаще, за спиной. Как клещами, больно, прихватывали руку чуть выше локтя и тихо шипели:
- Тихо, засранец, не дёргайся. – Пошли.
И передавали тебя ближайшему сержанту милиции, одетому в цивильное со словами напутствия:
- Убери его отсюда, мать вашу…
Милиционер жёстко прихватывал за воротник и, слегка поддав коленом под зад, в свою очередь, зло шипел тебе в ухо:
- Опять ты тут ошиваешься? – Пошли, только попробуй рыпнуться, я тебе потом в дежурке уши-то пооткручиваю.
А дальше всё было, как всегда. Содержимое карманов вываливалось на стол. Дежурный выдвигал ящик и смахивал всю твою добычу туда. Два-три часа сидишь на лавке в углу, а потом тебя выгоняют. Всё – день пропал.

В этом плане особенно не везло Коляну. Высокий как каланча, он был очень заметен в толпе, пригнуться, спрятаться за спиной взрослого, ему было сложно. Его замечали в толпе очень быстро.
У Коляна тоже была своя, конкретная цель. Ему деньги были нужны для оплаты дополнительных занятий с репетиторами по физике и математике. Он понимал, что не подтянув оценки по этим предметам за последние два года,  можно будет расстаться с мечтой о поступлении в военное лётное училище. Просить денег у матери он не хотел, чтобы не нарваться на очередную головомойку  за школьные оценки.

После второго-третьего залёта в милицию, он решил завязать с фарцовкой. Сказал нам:
- Нафиг мне это надо. – Действительно, настрочат эти говнюки на меня в школу. – Директриса с превеликим удовольствием выпишет мне такую характеристику, что потом, не только в училище не примут, но и в ПТУ не возьмут. - Оно мне надо? - Найду, как деньжат заработать.

И действительно – нашёл. Заядлый рыбак - он с вечера уходил на портовую стенку и ловил кефаль. А каждую субботу рано-рано утром, из мелководного порта, где отстаивались прогулочные катара и глиссера, в море на рыбалку выходил катер. Мужиков любителей рыбалки на «самодур» набивалось в него – уйма. Колян не пропускал ни одного выхода в море.

«Самодур» - это длинная леска с грузилом на конце, от основной лески отходит множество коротких поводков с мелкими, обязательно блестящими крючками. Катер приходил на мелководную банку, вставал на якорь и начинался лов ставридки. 
Леска с грузом уходила на глубину, затем надо было резкими движениями как бы приподнимать её вверх. Стайки ставрида бросались на блестящий пустой крючок. Когда рыбак чувствовал по вибрации лески в руке, что уже не одна рыбка сидит на крючке, самодур вытаскивался из воды полностью. За один раз можно было вытащить по восемь, десять рыбёшек. В этой ловле Колян был наиболее удачлив.

Пока катер возвращался в порт, Колян сортировал ставридку по разным пакетам. На субботний лов он всегда выходил с срседом из «Шанхая», что был во дворе нашего дома. Мне не раз доводилось видеть утреннее возвращение этой парочки с рыбалки. Это было что-то!

Всё кошачье семейство, обитавшее в «Шанхае», во главе с огромным рыжим вожаком собиралось у ворот и терпеливо ждало. Как только появлялись рыбачки, всё разномастное племя бросалось к их ногам. Что они только не вытворяли: тёрлись об ноги, задрав мордочки, не сводили влюблённых глаз со своих благодетелей. Встав на задние лапы, выделывали такое, чего и в цирке не всегда увидишь. И всё это под хоровое, возбуждённое мурлыканье.
Колян опускался на корточки, брал один пакет и…серебристый, ещё трепещущий ручеёк изливался на асфальт. Напарник Коляна по рыбалке бросал в общую кучку несколько рыбёшек и от себя.

Кошки бросались на угощение. Ухватив рыбёшку, отбегали недалеко. Урча от возбуждения, с хрустом впивались зубами в голову рыбки. Рвали, отгрызали большие куски и, почти давясь, вытянув шеи, запихивали в себя угощение. Съев одну бросались за следующей. Минут через десять на асфальте оставалось только влажное пятно да поблескивали в лучах утреннего солнца несколько прилипших серебристых чешуек.

Потом ставриду слегка вымачивали в соляном растворе и вывешивали на длинных шнурах под деревьями, куда не попадали прямые лучи жаркого солнца. Через пару-тройку дней Колян снимал дошедшую до кондиции рыбу и нанизывал её по десять штук на тонкий шпагат. Укладывал весь улов в большую сумку и, бросив туда же подвялившуюся крупную кефаль, отправлялся в пивной павильон «Шайбу», что был на перекрёстке нашей улицы. И, сдавал всю эту радость любителей пива – директрисе. Торговля пивом под солёную рыбку шла очень бойко. Сколько с уже поштучной торговли имели продавцы, Коляна не интересовало, а о своём доходе он говорил, что свой четвертной в неделю он имеет. Этого ему с лихвой хватало на оплату репетиторов и ещё оставалось.

В то лето, если бабушка или мать брата, просили нас сходить в магазин за хлебом и молоком, например, мы уже отмахивались от мелочи или рублика, что нам протягивали, отвечая:
- Да ладно, сейчас принесём.

После всего, что написано в этой главе, логично напрашивается вопрос:
- А взрослые не понимали, не догадывались, что с нами происходит что-то не то?
Понимали, о чём-то догадывались. Когда во второй половине августа, как обычно, приехали мои родители, им всё было доложено.

Дело было на кухне. Мама вдруг попросила меня показать ей мои коллекции марок и монет, от которых на тот момент остались «рожки да ножки». Я начал что-то мямлить. В руках у мамы было кухонное полотенце, вот им она и огрела меня поперёк спины. И добавила тоном, не терпящим возражений:
- Не вздумай забрать домой джинсы, ещё не хватало, чтобы тебя увидели в них в школе, или в городе.
Сказала, как отрезала.
На дворе был шестьдесят пятый год, и фирменные джинсы тогда были большой редкостью даже в крупных городах, не говоря уж о нашем молодом городе в Татарстане, где мы жили тогда.
Отец тоже «вставил» мне, в своей манере – жёстко и коротко. Дождавшись, когда мама вышла из комнаты, сказал:
- Я в нашем коллективе парторг, представляешь, какую стружку снимут с меня, если ты здесь обгадишься с этой ерундой?
Мне этого вполне хватило, уверен, что подобные разговоры с родителями были и у других ребят. И что?
Нет, мы не стали после этого ангелами. Просто стали более осторожными, пришло понимание, что за свои проделки можем ответить не только мы, но в большей степени наши родители.
Пройдёт ещё года два, и мы совсем отойдём от подобных дел, понимая, что настал такой возраст, когда можем не отделаться простой оплеухой от сержанта в отделении милиции, а получить реальный срок уже по-взрослому.
Всё когда-то проходит, в том числе и юношеская дурь.