Ревёт и стонет Днепр широкий

Моя проба перевода Шевченко с украинского на русский.

Несмотря на то, что эти два языка схожи, прямой перевод, слово в слово, возможен редко. Особенно, чтобы сохранить “цвет, запах и вкус” описываемых событий и явлений. Над переводом знаменитых первых куплетов “Причинной” я бился лет десять.Правда, от случая к случаю. И вот что у меня получилось в результате.

  Реве і стогне Дніпр широкий,             Ревёт и стонет Днепр широкий
  Сердитий вітер завива,                Сердитый ветер вербы гнёт,
  Додолу верби гне високі,                Горами волн швыряясь в берег,      
  Горами хвилі підійма.                Он в дебрях стонет и ревёт.

  Ще треті півні не співали,               Ещё и третьи не пропели,
  Ніхто ніде не гомонів,                Нигде не слышен шум людской,
  Сичі в гаю перекликались,                Лишь ясеня в лесу скрипели,
  Та ясен раз у раз скрипів...             Да филин всё кричал с тоской...
   
  Раз в жизни мне довелось испытать на своей шкуре» всю гениальность шевченковых строчек, хотя к его поєзии я отношусь критически. Дело было так…
  Как-то в конце июня, кажется, 1981 года, собрались на рыбалку я и Владлен Владимирович Зорин, д.т.н. Я - на «Херсонке», В.В. — на «Прогрессе-2». С собой взяли Виктора Сокирко, моего соседа, работника Совмина.  Набрали червей, пива, вина, водки, и - вперёд, на Вишенки! По дороге раза два сходились бортами, поднимали по рюмке «за успех предприятия». А над нами собиралась гроза. Она разразилась как-то неожиданно, и сразу с огромной силой. Начался страшный ливень, видимость упала метров до 15. Я предложил пристать к левому берегу, где  знал отличную бухту на выходе стоков с Бортнической аэрационной системы, но Зорин рванул к правому, до которого было ближе. Мы разошлись, и в условиях ливня потерялись. Я поднял тент,чуть не таранил поворачивавшую к левому берегу большую лодку, затем нашел свою бухту. Вошёл в неё и,попивая под тентом «Изабеллу», дождался конца ливня.    
  Дело шло к 22 часам. Я вышел из бухты, рванул к правому берегу, но «Прогресс» там не нашёл. «Наверное, джентльмены ушли в Вишенки». Минут через 20 я уже был там, причалил к левому берегу. Но там — только незнакомый большой деревянный «дуб», и больше никого. А туча, поливавшая меня на траверзе Бортнической «говнянки» с северо-запада, развернулась, и, ставшая чёрной, как смола, попёрла прямо на меня с юга-юго-востока. Ветер, перешедший чуть не в ураган, подняв у левого берега большую волну, стал прибивать «Херсонку» к нему. Я что есть сил налегал на вёсла, чтобы отойти на глубину, достаточную для запуска двигателя, но, пока я, бросая вёсла, дёргал за верёвку стартера, волна и ветер вновь и вновь прибивали меня к берегу. Ударил ливень. Я поднял тент. Увеличившаяся  парусность сделала мои усилия отойти от берега абсолютно тщетными. Положение стало ужасным, ибо ни отойти от берега, ни повернуть лодку к волне носом было невозможно, а ветер дул даже не наискось, а прямо в берег. Передо мной встала очень неприятная перспектива ночевать в затопленной лодке…
  Я поднял голову к небу и  в отчаянии крикнул: «Господи! Да что же ты делаешь? Ты же мне лодку утопишь! Выручай, сам не справлюсь!» И надо же! Ветер немного изменился, стало возможно вести лодку вдоль берега вверх против течения, что я и делал, надеясь неизвестно на что, ибо в трёх метрах ничего не было видно. Только вспышки огромных молний помогали мне...
   И вдруг — вход в заливчик, метров 10 в размерах. Бог с ним, что мал, главное — что он шёл параллельно берегу, и вода в нём была спокойна. Я завёл туда лодку, бросил якоря. Глубина — по колено. Плевать, главное — волны нет! Разделся догола, бросил одежду на откинутый «Вихрь», залез под тент, включил аккумулятор. У-у, полный кайф! Тепло, светло и сухо! Вот только «Изабелла» закончилась ещё в Бортничах…
   Буря стихла минут через 20, через полчаса наступила полная тишина. Небо…очистилось, словно и не терзало меня так жестоко! Показались Луна и звёзды, а лодка перестала покачиваться. Воздух, как  после всякой  жестокой июньской грозы, был кристально чист и густо наполнен озоном и влагой. Я достал спальник, оказавшийся сухим, и «заснул сном праведника».
   Утром проснулся от хохота и чьего-то стука по носу лодки. «Эй, капитан! Ты как сюда попал?». Возле лодки стояли мои приятели, сама же «Херсонка» полностью лежала на песке. Понятно: во время грозы ветер загнал в заливчик воду, а после она ушла…
   В ту ночь  я навсегда запомнил, как ревёт и стонет широкий Днепр!