Шаровая молния

Апрель выдался солнечным, теплым. Весна вовсю разгулялась в цветах, солнечном небе, теплом ветерке. Я помню запах цветущей липы, быстрые облака, свежую зелень на ветках.

Перед моим домом растет верба. Ее лохматые почки скоро родят новый лист, и я мысленно приветствую рождение. Мне кажется это чудом весны и ее тайной. Загадкой, открытой всем, но никем не разгаданной. Всегда в такие весенние дни у меня особое настроение – я чувствую сопричастность таинству пробуждения природы. Это делает меня другим. Лучше? Наверное, да.

Потому, возможно, я пригласил того человека в гости. Не мог не пригласить, так он созвучен был весне, солнцу и молодой зелени. Не внешним видом, вовсе нет. Но глазами и улыбкой, а значит, душой. Впрочем, нужно описать эту встречу более подробно.

С первого взгляда он казался чем-то лишним, ненужным, его хотелось стереть с картины современного города. Уж больно нелепо и нездешне выглядел он в монашеской рясе, из-под которой выглядывали солдатские кирзачи. Инаковость его еще больше оттенялась белым Лексусом, возле которого он стоял. Лет уже за пятьдесят, на голове плешь, волосы темно-русые, редкие. Борода жидкая, какая-то неопрятная. Потому я, проходя мимо, сделал каменное лицо и старался не смотреть на него. Но когда он поклонился мне в пояс, заглянул в его глаза. Не могу это точно выразить, но увидел я в них то, что звучало в моей душе. Увидел весну, солнце, тихую силу растущей травы, что способна крошить бетон и ласкать босые ноги. И нелепая внешность сразу отошла куда-то на второй план. Да и кланяются мне нечасто.

– Простите великодушно. Хочу просить вашей помощи Христа ради.

– Да, я вас слушаю, – сухо и сдержанно ответил я.

– Я паломник, иду в Новый Афон поклониться святым местам. Милостыней питаюсь.

Вот те раз, подумал я. Мы что, в 19 веке? И не удержался, съерничал:

– Странник? Собачку говорящую посмотреть хотите?

– Не странник, паломник. Послушание совершаю.

А потом вдруг улыбнулся широко и очень добро:

– А по Булгакову я кандидатскую защищал.

Ого… Хотя, слышал я, что в монастыри и доктора наук и генералы уходят. Интересная личность.

– Так вы монах?

– Да.

– И чем я могу помочь?

– Мне бы поесть и переночевать. Можно одно из двух.

Да, откровенно, ничего не скажешь. А ключ от квартиры, где деньги лежат, не нужен? Но я не сказал это вслух. Однако, похоже, монах прочел мои мысли по глазам, потому что задрал подол рыжеватой рясы и достал из кармана какие-то бумаги.

– Вот документы. Здесь свидетельство за печатью монастыря, что я являюсь послушником и действительно совершаю паломничество по святым местам. Вот письмо настоятеля с просьбой о содействии…

Меня это рассмешило и умилило одновременно: святая бюрократия.

– И вы кандидат наук?

– Филолог. Но это в прошлой жизни. Я послушник. Вот документы…

– Ради Бога, я вам верю.

Действительно, на афериста как-то не похож. Кандидат наук, говорит. Вообще-то образование в нем проглядывает даже сквозь пыльную рясу, так что, может, и не врет. И я принял решение.

– Как вас зовут?

– Алексей.

– Меня Владимир, будем знакомы. Я вас приглашаю к себе домой, вы переночуете, а завтра продолжите свое паломничество.

Так сложились обстоятельства – мое весеннее настроение и отъезд жены с детьми к теще. Иначе не пригласил бы я его. А человек он интригующий, никогда не общался с

такими. Просит без малейшего стеснения, но и без наглости. Даже как-то приятно помочь ему. Вечер обещает выдаться интересным.

2

Мы поужинали остатками борща, да я еще по старой холостяцкой памяти соорудил яичницу с помидорами, раз уж жена в отъезде. Рясу и кирзачи монах снял и выглядел теперь почти как обычный человек. Скромный, вежливый. Присутствие его в доме ощущалось как-то легко. Бывают люди, сразу заполняющие собой любое пространство, делающие себя центром внимания. Так вот Алексей был прямой противоположностью. Светло и свободно я чувствовал себя в его присутствии.

Я сварил кофе, и мы начали беседу. Конечно, тема разговора не могла быть обыденной. Я не считаю себя атеистом, но и человеком набожным не являюсь. Воспитан ведь еще в Союзе нерушимом. Но при случае интересуюсь тем, что не вписывается в обыденный опыт. Отдал в свое время дань Даниилу Андрееву, Блавацкую читал, Бхагаватгиту, буддизмом интересовался. Ну, и православием немного. А в детстве Эдгаром По зачитывался и братьями Стругацкими.

Говорили мы о необычных явлениях, о сверхъестественном. Не отрицал Алексей существование этих вещей, но называл бесовским наваждением. Я же считал, что это упрощенная точка зрения, какой-то черно-белый взгляд на мир. Вот Бог, вот дьявол, посредине люди мечутся. Слишком уж примитивно как-то. Но Алексей не спорил, не отстаивал свои убеждения. Он просто жил этим и не пытался мне навязать. Видно было, что не очень интересна ему эта тема, и разговор он поддерживает из вежливости.

Но все изменилось, когда я вспомнил, как еще до перестройки или где-то на ее заре в одном журнале прочитал крайне любопытное описание необъяснимого случая встречи человека с шаровой молнией. С первых же слов Алексей напрягся, весь превратился в слух:

– Несколько альпинистов совершали восхождение где-то на Кавказе. Не помню точно, где и когда. Так вот, ночью к ним в палатку влетела шаровая молния и начала над ними издеваться в самом прямом смысле этого слова. Эта молния залетала по очереди в спальные мешки и вырывала из тела куски мяса. А они были как парализованные, убежать не могли. Вроде бы все остались живы, кроме одного.

– Не совсем так это было. Но было.

Я с удивлением и посмотрел на Алексея. Не ожидал от него такой реакции, даже голос изменился у человека.

– Пятеро нас было, но не так все происходило, как писали, совсем не так.

– То есть соврали, не было молнии?

– Была, и мясо наше рвала, и пошевелиться мы не могли. Но загадки в этом случае не было никакой, а была Божья справедливость и великая Его милость.

Алексей начал снимать рубашку.

– Я знаю, поверить в это трудно, но вот, посмотрите…

На спине, ближе к позвоночнику и на пояснице у него были ямки глубиной в центре сантиметра три и диаметром около пятнадцати сантиметров. Это был не ожог, потому что после него шрамы неровные, бугристые. А тут гладкая соединительная ткань наросла. Как будто неведомым образом аккуратно удалили часть плоти. Я насчитал пять таких шрамов.

– Есть еще на бедрах два.

Я был крайне заинтересован. Одно дело читать и рассуждать о таких вещах, и совсем другое встретить живого очевидца, предъявившего неоспоримые доказательства. Передо мной раскрылось Необъяснимое, овеяло прохладным дыханием. Алексей начал свой рассказ.

3

– Это было в 1978 году, в августе месяце. Я тогда только-только окончил РГФ и поступил в аспирантуру. Альпинизмом увлекался с первого курса, и у нас уже сложилась команда из пяти человек. Каждое лето мы проводили в горах.

На это раз решили пройти по Западному Кавказу. Совершили несколько категорийных восхождений. И теперь решили взойти на гору Трапеция узункольская, высота которой 3900 метров. Ничего особенно сложного, эта гора даже без категории. Рядом пик Шоколадный, горы Кирпич и Далар, вот они сложнее. Трапецией назвали гору, вероятнее всего, потому, что она имеет трапециевидную форму, чем и выделяется. Вершина почти плоская, только наклонена под углом градусов в 15, если смотреть с перевала Северный Джалпаккол. А если с другой стороны, с перевала Хотю-Тау, то

похожа на палатку или на дом. Форма эта необычна на фоне окружающих гор. Потому мы и выбрали ее для заключительного восхождения.

Вышли утром 17 августа со стороны перевала Ирчат, где разбили лагерь. Нам нужно было подняться не более чем на метров 800.

Вы бывали в горах? Тогда вы понимаете, что это такое. На этой высоте уже заканчивается зона альпийских лугов и тундры, и вокруг остаются только голые камни, снег, солнце, тучи, туман и пики вершин. Но как это прекрасно! Дух захватывает от красоты дикой и необузданной, монументальной и завораживающей. Воздух и солнце там совершенно иные, чем на равнине. Ветер другой, звуки другие и запахи. Это особый мир гор. Кто проникся его красотой, тот никогда уже не забудет ее, душу будет снова и снова тянуть в горы.

Но это лирическое отступление, просто люблю я горы. Мы без всяких происшествий поднялись на Трапецию и решили заночевать на ее плоской вершине. Погода стояла облачная, но ничто не предвещало снег или грозу.

Мы поужинали и начали устраиваться на ночлег в палатке. Как всегда, перед сном говорили о разных вещах, но в тот раз речь зашла о Боге. Вы же понимаете, что все мы были тогда атеистами, как нас учили, так мы и жили. Обсуждали «Мастера и Маргариту», потому что прошло всего лишь пять лет со времени первой полной публикации романа, это была еще яркая новость в нашей стране. Тем более, что один из нас по иронии судьбы носил фамилию Коровин, что постоянно было предметом разного уровня острот. Я же был настолько покорен Булгаковым, что избрал его творчество темой диссертации, тем более, что многое тогда было закрыто для исследования, а это меня сильно интриговало.

Так вот, тема нашей беседы касалась тем божественных. И вели мы ее в ключе, который я сейчас охарактеризую как богохульство. Да, именно так. Я не буду повторять все то, что было сказано, но мы смеялись над Христом, издевались над людьми, которые верят в Бога. Мы казались себе такими умными, прогрессивными, компетентными… Мы были дети своей эпохи, Воланд с его философией тени, которую отбрасывает каждый предмет, был нам ближе по духу, чем непротивленец Га-Ноцри. А потом мы забрались в свои спальники и я уснул.

Проснулся я от странного ощущения, что в палатку проник кто-то посторонний. Высунул голову из спального мешка и замер. На высоте около метра от пола плыл ярко-желтый шар величиной с теннисный мяч. «Что это такое?» – подумал я, и в тот же момент

шар исчез в спальном мешке Коровина. Раздался дикий крик, «мяч» выскочил из его мешка и начал ходить над остальными, скрываясь по очереди то в одном, то в другом из них. Когда шар прожег и мой мешок, я почувствовал адскую боль, словно меня жгли несколько сварочных аппаратов, и я потерял сознание.

Через какое-то время, придя в себя, я увидел все тот же желтый шар, который методически, соблюдая только ему известную очередность, проникал в мешки, и каждое такое посещение вызывало отчаянный нечеловеческий вопль. Так повторялось несколько раз. Это был какой-то ужас. Когда я вновь пришел в себя, кажется, в пятый или шестой раз, шара в палатке уже не было. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Тело горело, оно все превратилось в очаг огня. Потом я опять потерял сознание… Куда исчез шар – никто не заметил. В нашей палатке лежала радиостанция, карабины и альпенштоки. Но эта шаровая молния не тронула ни одного металлического предмета, изуродовав только людей! Странный это был визитер. Казалось, он сознательно, злобно, как настоящий садист, жег нас, предавая страшной пытке, но убил только Олега Коровьева, возможно, потому, что его мешок лежал на резиновом матрасе и был изолирован от земли. Мы были как парализованные, никто не мог пошевелиться, несмотря на жуткую боль и страх.

Я слабо помню утро, как мы вызывали помощь по рации и как нас спасали. Помню только кровь везде…

В больнице, куда нас доставили вертолетом, у меня насчитали семь ран. То были не ожоги: просто куски мышц оказались вырванными до костей. То же было с моими друзьями Шагиным, Капровым и Башкировым.

Алексей закончил свой рассказ, а я потрясенно молчал.

– Никто из нас не остался атеистом. Ведь невозможно отрицать бытие Бога, если лично встретился с дьяволом.

– И с тех пор вы стали верующим, сразу ушли в монастырь?

– Что вы, вовсе нет. Этот случай стал как бы переломным моментом моей жизни, началом долгого и трудного пути к Богу. Окончательное решение уйти из мира я принял три года назад.

4

Мне нужно было побыть в одиночестве и о многом поразмыслить, так сильно задел меня рассказ Алексея. Поэтому я постелил ему постель, а сам долго еще сидел возле окна и смотрел на ночное небо.

А потом не выдержал и заглянул в комнату, где уложил Алексея. К счастью, он еще не спал.

– Объясните мне одну вещь, которую я никак не могу понять. Вот вы сказали, что явлена была вам Божья справедливость и великая милость. Насчет справедливости согласен. Но милость-то здесь причем? Ничего себе милость, еле живы остались!

– Но это же так просто. Если бы не тот случай, то не обратился бы я к Богу. Конечно, это великая милость! Ведь что есть тело? Прах земной, пыль, персть. А душа вечна.

На это я не нашелся, что сказать.

Утром, когда я встал, оказалось, что Алексей уже ушел. Но на столе лежала веточка вербы с нераспустившимися почками. Я поставил ее в воду. Верите ли, целый год она простояла, и почки были живыми.