Золотые купола

Я был пьян. Сильно пьян. И уже балансировал на тонкой грани, отделяющей понятия «хорошо поддатый» и «в стельку». Сознание и память еще сохранялись, но все обрело иной, пьяный, смысл и форму. Я ехал в купе поезда, идущего через Ростов-на-Дону, где и была цель моего путешествия.

Напротив меня сидела не менее пьяная Таня. Удивительная женщина, прямо злой гений, леди Макбет местного разлива. Поразительно умная и абсолютно испорченная, злая и подлая. Талантливая, красивая и жестокая. Образованная, пишущая неплохие стихи, и могущая любого урку поставить на место по воровским понятиям. Кобра – это ее «погоняло», так ее все и называли. Но для меня она была Таней. Была ли она моей любовницей? Я не рискнул бы дать ей такое определение, скорее, подельница. Да, я спал с ней, потому что она сама этого хотела. Но только в пьяном виде, трезвым не мог, что-то в ней чувствовалось очень темное, колдовское, нечистое. Это меня интуитивно настораживало и отталкивало. Она не обижалась, кандидатов в ее постель было предостаточно. Ко всему прочему, она спала еще и с ментами, более того, я был уверен, что она работает на начальника РОВД Центрального района г. Сочи. Но именно это и делало ее столь незаменимой для тех дел, которые мы проворачивали вместе. Она обеспечивала «крышу» и могла решить практически любой вопрос. Иногда я даже задумывался, кто кого использует в нашем «бизнесе», я ее или она меня. Но суть дела от этого не менялась. Главное, деньги.

Чем мы занимались? Чем только мы не занимались! Лихие 90! Пошла мода среди молодежи на эфедрин, и Таня держала на рынке три точки, где барыги продавали эту дрянь. Однажды к ней домой залезли обдолбленные торчки-малолетки, так она одному пузо столовым ножом исполосовала, так что кишки стали выпадать. Дорого ей обошлось остаться на свободе, но выкрутилась. Я всегда восхищался ее изобретательностью и изворотливостью.

А теперь мы смогли сорвать хорошие деньги, очень хорошие. Тридцать пять тысяч долларов в 92 году были значительной суммой. Это стоимость трехкомнатной квартиры в центре Сочи, на которую мы кинули одного алкаша. Правда, на руках у нас осталось всего 17 тысяч после того, как пришлось поделиться со всеми: начальником РОВД, нотариусом, участковым. Алкаш оказался в дурке, Таня мастерица на эти дела. Поили мы его день и ночь, чтобы не просыхал, да Таня что-то ему подливала, от чего он совсем терял рассудок и вырубался после полбутылки водки. Проспится, похмелится, и опять в отключку. После двух месяцев такого запоя, алкаш совсем поехал и мы его в дурку сдали, да приплатили

еще, чтобы подольше не выпускали. Там это умеют. Мажептилом уколят, и полгода человек как животное, под себя ходит, на четвереньках ползает.

И вот сижу я пьяный в купе напротив Тани, и что-то ей объясняю. Или она мне, неважно это. Деньги я везу с собой, уговорила все-таки ведьма меня, околдовала глазищами своими черными! Предложила вложить 20 тысяч баксов в цыганское золото, а я и поверил! Вот и сели мы на ростовский поезд и едем через ночь на встречу с нужными людьми.

Выпили еще. И после этого помню, как предлагал ей выйти за меня замуж. Она смеялась и говорила, мол, куда ты Лариску свою денешь? А это моя законная жена, да еще и подруга Тани, хотя в наших делах никакого участия не принимала. Не помню, что отвечал я на это. Помню только, что Таня мне спичечный коробок гашиша дала. Я его взял, люблю иногда покурить травки. Тогда Таня сказала, что как ей выходить за меня замуж, если я торчок потенциальный. Пока еще коноплю покуриваю, а потом на что-то тяжелое перейду. Не нужен ей муж наркоман. Я со злости тогда коробок этот прямо в купе открыл и на пол высыпал. Удивило меня еще ее лицо при этом. Как будто я сделал что-то такое, что ее сильно разозлило, что не входило в ее планы. Но насторожиться я тогда не успел, потому что потащила она меня в туалет заниматься любовью. Я и пошел, только ничего у меня не получилось, пьяный был сильно.

А потом я просто вырубился. И проснулся уже в Ростове с сильным похмельем. Тошно мне всегда в таких случаях, на спиртное глядеть не могу, от сигарет воротит, умереть охота. Никогда я не похмелялся, отвращение с перепою испытывал даже к запаху спирта. А Таня ничего, хлопнула сто грамм водки и как новенькая. Вот ведь организм у нее!

Плетусь я как в воду опущенный по Ростову. Холодно, мерзко на улице, конец декабря на дворе. А Таня целеустремленно тащит меня, больного, в кафе на берегу Дона. Благо это совсем недалеко от вокзала, даже такси брать не нужно.

Кафе оказалось гадким. Но, может, это я по своим сочинским меркам его так оценил. Ждали мы, когда нужный человек подойдет, около часа, а что делать? Сотовые ведь тогда только у новых русских были. Таня заказала бутылку водки и уговорила меня выпить и закусить, чтобы прийти в чувство. Я выпил, помню, два раза, через силу. А потом…

А потом начались галлюцинации. Сознание то меркло совершенно, то вдруг возвращалось. И каждый раз я оказывался в новом месте. Как я только не упал в холодный

темный Дон? Даже не знаю, ведь шатался я по набережной. Мерещились мне какие-то люди, встречи. А потом оказывалось, что ничего этого нет, а я лезу через забор. Потом я занимался в спортзале на чудесном тренажере, и вдруг оказывался сидящим в грязной луже. То сдавал экзамен по сопромату и сразу после этого меня везли в милицейском уазике.

Окончательно сознание меня покинуло где-то в милиции. Помню, что сидел я на низенькой деревянной скамеечке, и захотелось мне крутануть переднее сальто. Ну, я и крутанул. Приземлился на ноги, но сидя на корточках. И начал вставать, и даже почти встал. Вот тут-то я и провалился в полную темноту.

А когда очнулся, то пожалел, что на свет родился. Я был в аду. Ну, не в самом еще аду, где огонь и сковородки, а где-то в преддверии. Лежал я, привязанный к мраморному столу, какие бывают в моргах. Над головой яркая лампа хирургическая глаза слепит. А где-то на границе зрения, в углу, возится над инструментами, громыхая ими, перебирая, демон. Я не мог его разглядеть подробно, помню только ощущение чего-то треугольного, источающего неземной ужас. Ужас исходил от этого существа волнами, он был осязаем. Больно не было, хотя я предпочел бы тогда любую физическую боль этому ужасу.

Демон, вопреки расхожим представлениям, не хохотал злобно, не издевался надо мной, не предлагал продать душу. Он не произносил ни звука, и только сосредоточенно лязгал инструментами. Да он и сам был инструментом, идеальным инструментом мучения. Это вот и было по-настоящему страшно. Потому что пугают живого человека, когда хотят чего-то от него добиться. А я уже был мертв, моя судьба свершилась бесповоротно. Осталась от меня лишь безнадежность и ужас, потому что ничего на самом деле не кончилось, а только началось. Страх и ужас будут постоянно увеличиваться и конца этому не будет. Это ад. А я только еще в его преддверии.

Я не мог рассмотреть демона, как ни выворачивался в своих путах. Он постоянно находился на периферии зрения, и я воспринимал его лишь как треугольный ужас. Почему треугольный? Не могу это толком объяснить, но он был геометричен, он был симметричен не как живое существо, но был жив дьявольским существованием законченной и неизменной симметрии. В ней нет жизни, есть существование. Ведь все живое ассиметрично! И я сам терял жизнь все больше и больше, погружаясь в ужас существования не-жизни.

Я кричал и рвался, я совершенно потерял над собой контроль от страха. Демон собирался меня анатомировать, а я кричал, что я еще живой, меня нельзя вскрывать. Лязгали инструменты, я орал и дергался, но разорвать путы не мог.

И в какой-то момент я понял, что нужно звать на помощь Бога. Только Он может мне помочь. Как это я понял? Понятия не имею, понял и все. Это изначально было во мне, только погребено очень глубоко в душе, как в могиле. А теперь стало ясным.

Дальнейшее я объясняю полной потерей способности рассуждать здраво. Не умея молиться, не зная, как это делают, я вдруг совершенно ясно вспомнил молитву «Отче наш» на латыни. Да-да, именно на латыни. Я изучал в вузе этот язык и однажды где-то прочитал «Отче наш». А тут вдруг вспомнил, и начал молиться: «Pater noster, qui est in coelis…», и так далее. Пытаюсь перекреститься, но руки ведь привязаны! Тогда я пальцами начал кресты класть.

И, верите ли, страх стал уходить. Я снова погрузился во тьму. Но это была тьма потери сознания, благодетельная, исцеляющая.

Вновь я очнулся уже в палате реанимации. В голове стоял туман, все расплывалось перед глазами, тошнило, мутило. Очень хотелось пить, голос совершенно осип и я только стонал. Сил не было даже приподнять голову. Но я знал, что остался жив. И что постепенно иду на поправку.

Оказалось, что меня привезли в токсикологическое отделение больницы скорой помощи с сильнейшим отравлением каким-то психотропным веществом. Подобрали меня, как я узнал позже, на берегу Дона и отвезли в вытрезвитель. А там я потерял сознание и стал задыхаться. Вызвали скорую, доставили в больницу. Через несколько часов у меня была остановка сердца. Но в реанимации откачали. В себя я пришел только через трое суток.

Лежа на больничной койке, позволяя со стыдом санитарке подкладывать под себя утку, вспомнил я, что уже было со мной подобное! Что уже погибал я и звал на помощь Бога! Лет шесть назад я экспериментировал с наркотиками, был такой период в моей жизни. Моя девушка тогда на скорой помощи работала. И достала мне ампулу морфина и ампулу лидокаина. А лидокаин является анестетиком местного действия, им тогда зубы обезболивали. Так вот я смешал его с морфином и ввел внутривенно. Весь организм и анестезировался. А сознание осталось. Исчезло все. Просто все: слух, зрение, осязание, обоняние, ощущение тела, а, значит, и весь мир для меня и я сам. Была полная и абсолютная тьма. И в ней было мое сознание. Это было страшно, просто невыносимо. Потому что не было времени, не было ничего. А как измеришь время, если ничего нет и ничего не происходит? Мгновение прошло или миллиард лет? Не предназначен человек для такого, он существо чувствующее, действующее. Я страстно желал вновь быть в мире, но понимал, что никак не выбраться мне из этой тьмы. Тогда я начал обращаться к

различным божествам, каких только мог вспомнить. Я молил Будду, Аллаха, Магомета, Кришну и не помню еще кого. Но вдруг как молнией сверкнуло в сознании: проси Иисуса Христа. Я попросил. И пришла вдруг уверенность, что только Он может помочь. Он помог, вдруг тьма кончилась. Я снова был в нормальном мире. Невозможно представить, что я испытал! Восторг, ликование! Я вновь живу, я вновь дышу, вижу, чувствую! Я упал на колени, слезы градом катились из глаз. И я благодарил Иисуса Христа. Так продолжалось несколько минут. А потом я успокоился и сказал себе: вот это тебя заглючило! Да, лидокаин не следует употреблять.

Еще неделю я не вставал с постели. Как объяснял врач, отравили меня, скорее всего, атропином, только он дает такие симптомы. Хуже всего было, что с сознанием что-то творилось неладное. Меня даже осматривал психиатр, но сказал, что это последствия отравления и все пройдет. Но я не мог нормально думать. Решить какую-то мало-мальски сложную задачу оказывалось мне не по силам. Я не мог даже задумываться о том, что произойдет через несколько часов, мысли путались, начиналось головная боль и тошнота.

Через четырнадцать дней меня выписали из больницы. Документов у меня не оказалось, денег тоже. Знакомых в Ростове не было. Решить, каким образом уехать в Сочи, стало непосильной задачей. Я совершенно не мог связно мыслить. К тому же я простыл, и у меня поднялась температура. В соединении с последствиями отравления это довершало картину.

В конце января я вышел из здания больницы и долго соображал, куда же мне нужно идти. Я решил добраться до вокзала. А погода стояла морозная, градусов пятнадцать. Мне было очень холодно и страшно, я хотел пить, но никак не мог найти воду. Денег нет, все замерзло. До вокзала я добрался только к вечеру, напился в туалете на перроне. И сразу уснул на кресле в зале ожидания.

Меня много раз прогоняла милиция, но я снова и снова возвращался в помещение вокзала, потому что там я не замерз бы, хотя и согреться никак не получалось. Это вспоминается мне как сплошной холодный и голодный кошмар. Две ночи я провел на вокзале, не в силах придумать, как мне сесть на поезд, до такой степени мое сознание было расстроено. Подступила черная тоска, я уже прощался с жизнью.

Помню, как шел я морозным днем по направлению к рынку. Помню, как на остановке у какой-то женщины из сумки выпало яблоко и откатилось в сторону. Я остановился в нескольких шагах, ожидая, что женщина не заметит потерю и уедет, а я тогда съем это яблоко. Но она заметила и подобрала его. Это привело меня в полное отчаянье.

Помню темное свинцовое небо, с которого срывались редкие мелкие снежинки. И небо это было так созвучно моему состоянию! Такое же холодное, страшное, неуютное, зловещее.

Проходил я мимо православного храма, что возле рынка, и тут-то это и случилось. Внезапно в облаках образовался разрыв, и солнечный луч отразился от золотого купола и ударил мне прямо в глаза. Я поднял голову к небу и замер от этого ослепительного зрелища, потрясенный. И в душе родился даже не крик, вопль, обращенный к Богу. Ну помоги хоть Ты! Помоги, я погибаю!

Тут меня что-то мягко толкнуло в спину. Я оглянулся, но никого не увидел. А в спину меня продолжали толкать и сопротивляться этому было нельзя. Я и пошел, уже не удивляясь ничему. Сила эта вела меня куда-то довольно долго, почти стемнело. Но вот, наконец, я достиг конца этого пути, потому что неведомая сила перестала меня направлять. Я очутился возле судебно-медицинского морга. И зашел внутрь, не соображая, что мне здесь делать и зачем я сюда пришел. Но там было хоть тепло, хотя и воняло формалином или другой какой гадостью. Так простоял я минут пять, когда по лестнице начал спускаться какой-то человек. Он был молод, высок, одет в приличный костюм.

Увидев меня, он подошел и осведомился, что я здесь делаю. Я что-то мямлил невразумительное, а он, видя мое явно ненормальное состояние, не выгнал на улицу, а пригласил в свой кабинет. Это оказался заведующий моргом.

В кабинете было очень уютно, какие-то пальмы в кадушках стояли, книги в шкафу. А на полке лежал человеческий череп, покрытый лаком, у которого верхние зубы были золотые, а нижние серебряные. Выглядело это впечатляюще.

Звали заведующего Андреем. Он налил мне горячего чая и угостил бутербродом с сыром. Это была моя первая еда за четыре дня. По телу разлилось расслабляющее тепло, на душе стало немного легче. Я смог более-менее связно рассказать Андрею, что со мной приключилось и даже показал справку из больницы. До сих пор я благодарен этому человеку. Выслушав, он отвез меня на своей машине на вокзал, купил билет до Сочи, посадил на поезд и в дорогу еще купил курицу. Так я добрался домой.

Таня никак не ожидала моего появления, и я получил огромное удовольствие, глядя на ее смазливое личико, когда мы встретились снова. Я не стал жадничать, нанятые мной ребята забрали у нее все, что смогли и оставили себе. Не помогли и ее связи. Я был в своем праве. А копчик у нее так и не зажил после перелома и теперь она заметно хромает.