Заветное озеро

          Ранним осенним утром холодного северного бабьего лета разбудил Константиныча телефонным звонком Василий Балабон.

          - Поехали на рыбалку.
          - Да у меня после обеда дела в городе.
          - А я тебя в обед обратно увезу.
          - А куда едем?
          - На Паруту, я там озеро новое нашел, рыбы в нем полно, скатываться уже начинает.

          Город стоит на реке Пякупур, на ее главном русле. В десяти километрах выше города по течению Пякупур расходится на два рукава, меньший рукав называется Парутой, он уходит на юг и не далеко от станции Пурпе снова сливается с Пякупуром. Вдоль Паруты разбросаны бесчисленные нерестовые старицы и озера, соединяющиеся с рекой ручьями и протоками; весной многочисленные косяки рыбы идут сюда на икромет, оставаясь на все лето и нагуливаясь до самой зимы.

          Пошли мужики вверх по Пякупуру на "казанке", рассказывает Василий:

          - Озеро случайно нашел, раньше всегда мимо проходил, а тут приспичило нам вчера с Пиней бутылку распить ну и свернули в заливчик, а в него ручей впадает. Прошли потихоньку по нему на веслах метров двести, в одном месте руками лодку через меляк протащили и вышли в озеро. В начале оно мелковатое, но от рыбы вода аж кипит. А дальше все глубже становится и в самом конце хорошие глубокие ямы, карась в них точно зимует.

          Прошли мужики разветвление Пякупура, спустились вниз по Паруте, а вот и заливчик с ручьем, за которыми озеро заветное лежит. Василий скоренько из лодки выскочил и давай под кедрами бегать и густой брусничник руками раздвигать. Смотрит на него Константиныч, ничего не понимает:

          - Какая муха тебя укусила, что ты там потерял?
          - Вчера с Пиней бутылку не допили, я ее под деревом оставил, а его в лодку уже никакого волок, не мог он видеть, где я ее сховал.
          - Не печалься, не горюй, на ка вот глотни, - Константиныч порылся в рюкзаке и протянул Василию банку пива.       
          - Пиво без водки - деньги на ветер, - поморщился Василий, но банку оприходовал не отрываясь.
 
          Поднялись вверх по ручью не торопясь, протащили кое-где руками лодку и вышли к истоку. Кусты по сторонам разошлись, берег не высокий в травке зеленой по обе руки и озеро вдаль тянется в окоеме тайги. А по желтым песчаным мелякам перед истоком буруны по воде ходят, чует рыба приближающуюся зиму, в места свои зимовальные собирается уходить, пришла уже пора.

          - Туточки сейчас ручей перебьем, есть у меня кусок невода, в самый раз пойдет - говорит Константинычу Вася, - а дальше сети поставим, проверить надо и середину и конец дальний.

          Забили мужики два кола в бережок травянистый, привязали к ним крылья невода, в мотню груз положили да растянули ее по течению ручья. Вот и хорошо, пусть себе постоит, а пока и озеро осмотреть можно.

          По правую руку бережок высокий, сухой, густым мощным кедром зарос, слева и бережок пониже и лесок пожиже, сыровато там, осокой и кустами все поросло.

          Прошли по озеру далее и Василий к берегу лодку направил прямо к горушке песчаной, как прыщ из тайги вылезшей, посредине лысая, по склонам сосны и лиственницы к воде сбегают, а в обе стороны грива кедровая уходит. Спрыгнул Константиныч на бережок, зачалил лодку за корягу, а Василий задумкой новой с ним делится:

          - Здесь наверху с Серегой Пешиным избу поставим. По четырем углам лиственницу вкопаем, двести лет сваи простоят не сгниют, сосной снизу и сверху обвяжем и доской двадцаткой обошьем. Изнутри все бурукрытием отделаем, чтобы тепло держало, а снаружи от дождя пленку пустим. Крышу железом оцинкованным покроем, внутри печку буржуйку поставим, стол к окну придвинем и полати типа нары для отдохновения души и тела вдоль стены установим. А зимой на Буране ездить будем, напрямки недалеко получится.

          Константиныч душа чернильная, в офисе работает, тяжелее авторучки за своим конторским столом ничего не поднимает, Василия слушает молча, ухом не ведет, понимает, почему избу с Серегой Пешиным Балабон ставить собрался.

          Серега мужик мастеровой, плотник знатный, вот и сейчас на шабашке: одинокой унтер-офицерской вдове двери новые ставит.  Предки Сереги на Ильмень-озере струги ладили и на воду спускали. Ходили на тех стругах добры молодцы по всей Руси, с дружинами князя Олега в Костантинополь, с ватагами заворуйскими по морю Варяжскому в свейские земли.

Только один вопрос у Костантиныча и возник:

          - А на кой ляд тебе надо, чтобы изба двести лет простояла?
          - А хай себе стоит, не жалко, - был короткий ответ.

          Здесь у будущей избы поставили мужики одну сеть, да в самом дальнем глухом конце, с ямами большими и глубокими, где по мнению Василия карась от килограмма и более, кинули еще одну. И каждый своим делом занялся: Константиныч решил вдоль озера прогуляться, да на Паруте рыбацкого счастья попытать, а Василию захотелось в сторону Пякупура пройтись, места новые осмотреть; для него как для той бешеной собаки десять верст по тайге дать - не круг.
         
          Идет Константиныч по кедровой гриве, призрачный солнечный свет сквозь хвою струится, охватывает шатром стволы и густой брусничник под ногами. И низкое белесое северное небо как-будто над головой раздвинулось во всю ширь - нет ему конца. А в кедровых кронах гомон непрерывный стоит - трещат кедровки радуясь хорошему урожаю и сытной зиме.

          - Ну чего разорались, работать надо, кладовые заполнять, а вы галдите как подпольная ячейка социал-демократов на весенней маевке, - упрекнул Константиныч глупых птиц.

          Вот и Парута сквозь ветки проглядывает. От устья ручья обрыв начинается и тянется крутой излучиной вниз по течению. Пошел Константиныч под обрывом, в надежде крупного желтого язя выловить, но нет ему удачи: то сорожку с ладошку вытащит, то мохтика худосочного, то подъязка размером с того же мохтика, то матросика бравого, но шибко мелкого. Закончился обрыв, за ним бережок низкий с травкой и небольшой заливчик с обратным течением. Сделал Константиныч заброс, тут же последовала поклевка и на берегу забился светлый речной красавец окунь-горбач - это тебе не головешка черная озерная. И пошло-поехало: один за другим берет мерный окунь и оказывается на зеленой травке.

          Василий на другом конце обрыва показался, язык как у гончей изо рта высунулся, только слюна не капает - точно десять верст нарезал. Машет Константинычу рукой, к себе зовет. А тому не до Васи, у него окунь крупный прет,  знай себе отмахивается.

          Не стерпел Василий, приперся к заливу, на рыбу посмотрел, но разговор совсем о другом завел:

          - Чтой-то не пойму я, ты за мишкой ходил или он за тобой?
          - За каким Мишкой? - не врубился Константиныч.
          - У которого лапа в четыре раза шире твоей.
          - Ты о чем?
          - А ну ка идем, покажу кое-что.

          Под склоном обрыва у кустов ольхи весенняя шалая вода песка намыла, а на песке том следы болотников Константиныча и медвежьи рядом.

          - Ты посмотри, Вася, повнимательней, его когти поверх моих каблуков отпечатались. И еще внимательней глазами по кустам пошарь, того и гляди сидит в ивняке и к моим окуням примеривается.

          Ничего подозрительного мужики не заметили, а время уже обеденное, Константинычу в город пора, собрали рыбу, а пару не крупных окуней медведю оставили, не жалко, не обеднеют.

          Вернулись рыбаки на лодочную станцию и дает Василий Константинычу наказ:

          - Ты мне водки привези и Серегу Пешина, не могу я водяру один хлестать, вот ежели бы похмелиться одному, то другое дело, а в обед какая похмелка, в обед уже на бровях ходить надо, а у меня ни в одном глазу. Да и Сереге место покажу, где избу ставить будем.
          - С водкой без проблем, а вот Серегу где я тебе достану, он может у вдовы до вечера прохлаждаться будет... или до утра.
          - Да нет, он точно говорил, что в обед домой придет.

          Привез Константиныч и водку и Серегу, налил Василий не мешкая стопарь и со словами - Терпи, душенька, вливаю, - опрокинул посудину в рот. Душенька в который раз вытерпела и через пять минут повеселевшие мужики уплыли на заветное озеро, оставив Константиныча на берегу решать свои городские дела.

          На подходе к истоку ручья увидели Серега с Васей неладное: ходит ходуном кол, к которому правое крыло невода привязано. А что там с левым - не понятно, он еще кустами закрыт. Серега на носу лодки с веслом стоит, а Василий с кормы подгребает. Только из-за кустов вышли, как Серега движение какое-то краем глаза заметил:

          - Вася, мужик в коричневой шубе в ивняк ушмыгнул!
          - Не было здесь никого кроме нас с Константинычем! И кто в сентябре на рыбалку в шубе поедет?
          - Ну, может не в шубе, а в куртке, а спину его я успел увидеть. Сейчас разберемся.

          Подплыли мужики к неводу и глазам своим не верят: все левое крыло невода и мотня на берегу противоположном валяется, рыба живая в мотне трепещется.

          - Да я ж его урою!, да я ж с него шубу сниму и шкуру спущу!, да я ж ..., - далее Василий стал разговаривать не хорошими матерными словами, среди которых было одно хорошее слово "мать" и не совсем приличное слово "бл@дь".

          Немного успокоившись Василий принял на себя функции командира:

          - Так, Серега, лодки на реке не было, значит она здесь на озере. Иди выруби два кола осиновых - будем порядок наводить.
          - На хрена нам осиновые, мы что, нечисть гонять пойдем или вампира какого успокаивать, я и сосновым выворотнем обойдусь.

          У Сереги косая сажень в плечах, знает о чем говорит, что там кол осиновый против выворотня!    

          Сошли мужики на берег, осматривают учиненный разор и что-то в увиденной картине не складывается, выглядит как-то неестественно: невод и мотня разорваны, голова шурагайки на траве валяется. А Василий все не унимается, орет в сторону кустов, куда мужик ушмыгнул:

          - Я тебя, падла, здесь на озере и зарою, нигде не спрячешься, из под земли достану!

          А мужик тот и не думает прятаться, выходит степенно из кустов в своей коричневой шубе, к рыбакам не торопясь направляется и имя тому мужику Михайло Потапыч.

          Рыбаки оторопели малость, к лодке попятились и, не сговариваясь, прыгнули в нее да на тот берег ручья переправились, не долго думая за невод ухватились и к себе тянуть стали. Не стерпел Потапыч такого самоуправного отношения к своей законной добыче, махом подскочил к сетке с другой стороны, к себе потянул. Началась борьба за обладание неводом не на жизнь, а на смерть, где каждая сторона полагает свое дело правым и готова отстаивать это право до последнего мохтика в мотне. Рыбаки не без оснований считали невод своей собственностью, скотина же лохматая медвежья над этим вопросом и не задумывалась: и земля под лапами, и малость какая на этой земле, и тайга окружающая, и озера с реками, ручьями и старицами; рыба, птица и зверь всякий - все ему испокон его медвежьего века принадлежало. И по всему выходило, что правда то на стороне Потапыча, а что мужики тяжбу за кусок старого невода затеяли, так сами же и виноваты - вторглись в границы личных владений, нарушили право медвежьей частной собственности.

           Так и стояли они упираясь: с одной стороны кряжистый новгородский мужик Серега Пешин с лихим кубанским казаком Василием Балабоном, с другой уроженец здешних ямальских лесов Михайло Потапыч, до тех пор, пока великая сермяжная правда в купе с недюжинной природной силушкой не одолела гнилые притязания рыбаков. Рванул Михайло что есть силы, на счастье свое выпустили мужики вовремя веревку из рук, силу почуяв немереную, и невод вместе с колом и веревкой на ту сторону ручья перелетел. У огорченных неудачей рыбаков хватило таки ума запрыгнуть в лодку и убраться от греха подальше в озеро. Только и услышали напоследок довольный рык Потапыча.

          Отплыли не далеко, Василий со словами - Слышь, Серега, скотина мохнатая сейчас нашу рыбу жрать будет, не до нас ему, давай и мы перекусим, - направил лодку к берегу. Взяли с собой еду, водку, пиво, топор на всякий случай и устроились на брусничном покатом бережке.  Выпили по стопарю, запили теплым пивом из ваучера, закурили и вот тут то оказалось, что не прав был Василий, не успокоилась скотина лохматая. Родились в ущербной мишкиной башке после успешной операции по высвобождению невода наполеоновские планы по очищению берегов озера от супостатов. Появилась харя зубастая из-за ближайших кедров и к мужикам направилась. Молча скотина идет, без всякого звукового предупреждения. Успел Серега сумку с продуктами схватить, а Василий бутылку водки, ваучер с пивом и топор в охапку сгреб, да не аккуратно как-то - топором ваучер пластиковый пробил. Бегут рыбаки к лодке, а Василию пена от пива теплого морду заливает. Успели однако ж до лодки добежать, оттолкнулись, у Василия пена по лицу течет и на усах осадком в пиво выпадает, и вид у него уже не казака лихого, а бомжа таежного. Мишка между тем в воду лезет, вплавь решил негодяев пришлых достать. Схватили мужики весла да давай по бортам "казанки" молотить. Гул и дикий лязг пошел по над озерной гладью, опешил Потапыч, страх в сердечко закрался, быстро на берег выбрался и в тайгу сиганул.

          - Ага, наша взяла, - злорадствуют горе рыбаки, - боишься, гнида, не такой уж ты и герой! Повеселели и к избе будущей, Васей спроектированной, направились. Высадились у горушки лысой, но один с топором в руках, другой с веслом. Так, на всякий случай. Для начала решили хворостом да дровами запастись - припрется скотина, а его и дрыном огненным попотчевать можно. Натаскали выворотней кедровых, лесин палых длиннющих, хвороста ворох, на трое суток хватит. Костер на месте будущей избы запалили, попробуй, сволочь косматая, сунься.

          Сидят герои у костра, на ольховые прутья шпикачки нанизали, водку пьют, пивом запивают, шпикачками закусывают, над мишкой словами плохими изголяются. Поднялось настроение - отдыхать приехали, а не с медведем в догонялки играть. А мудрость народную забыли - не буди лихо пока оно тихо. Зря они Потапыча словом нехорошим поминают, вон он уже по той стороне озера берегом болотистым пробирается прямиком к сети, которая поперек от берега до берега стоит. Насторожились мужики, мысли всякие в головы полезли, а мишка не мешкая к сети направился и не медля начал щукой и язем лакомиться. Поднимает передними лапами сеть, в ней шурагайка трепыхается, хрясь зубами один раз - нет половины рыбины, хрясь во второй раз - и не осталось ничего.

          Не стерпели мужики наглости мишкиной, быстро в лодке оказались и начали с этого конца из сети рыбу выбирать. Серега с Василием проворней работают, им жевать и глотать не надо, но и Потапычу пальца в рот не клади, тоже торопится видя приближение своих врагов.

          Расстояние между рыбаками и мишкой сократилось до того минимума, когда падение малюсенького камешка, песчинки ничтожной, вызывает страшную в своем разрушительном буйстве лавину, когда малейшее движение порождает яростную неуправляемую агрессию. Все замерли и только настороженные глаза противоборствующих сторон буравили друг друга. Первым не выдержал Серега:

          - Вася, подай лодку вперед, я его веслом уе...у!
          - Да он нас вместе с лодкой перевернет!
          - Полундра!!! - заорал во всю луженую глотку бывший главный старшина Северного Военно-Морского флота, на дембель ушедший в звании мичмана, Серега Пешин и встал на ноги с веслом из нержавеющей стали в руках. Василий непроизвольно подал лодку в сторону медведя.

          И случилось то, что случилось: вертлявая "казанка" не палуба эсминца, которую много лет назад топтал бывший североморец, и когда вертикальное движение массы тела весом более центнера изменило центр тяжести лодки, совпав при этом с горизонтальным усилием Василия, возникла бортовая качка и Серега с веслом в руках полетел вниз. Именно в момент полета моряка медведь пошел в атаку. Полет Сереги был куда быстрее движения противника, к тому же ему повезло: пока Потапыч делал только первый шаг, его грузное тело вместе с нержавеющим веслом вошло в соприкосновение отнюдь не с водой, а с гулкими бортами и днищем лодки. Мощный акустический удар пошел над тихой зеркальной гладью озера и напряженные нервы мишкины вместе со слабым желудком не выдержали. Высоко подпрыгнув в воде, совершил он невероятный кульбит, сделавший бы честь любому водному спортсмену, испуская резкий неприятный запах и жидкие коричневые разводы по воде, и рванул в сторону берега, немедленно исчезнув в густом кустарнике болотистого редколесья.

          Одержанной тактической победой мужики наслаждаться не стали. Покурив и высказав в адрес медведя все, что они о нем думают, было вынесено предложение, единодушно поддержанное обеими сторонами: сматываться к чертовой матери с заветного озера, пока Потапыч и до второй, поставленной в дальнем конце сети, не добрался. Забрав рыбу и сняв сети рыбаки оставили поле сражения, тем самым признав свое стратегическое поражение в битве за заветное озеро. Проплывая мимо бывшего невода, ныне превратившегося в груду рваного тряпья, Василий только рукой махнул, а Серега огорченно головой покачал.

          До лодочной добрались без приключений и оттуда вызвонили Константиныча, который не заставил себя ждать, и уже вскоре вся честная компания сидела в Ниве и катила в гаражи. Гараж у Василия высокий и просторный, две Газели поставить можно. Серега с Васей стол со стульями на середину вытащили, буржуйку затопили, коптильню на свежий воздух выволокли, а Константиныч за напитками и женами на машине подался.

          Гуляет честная компания за столом из досок сосновых сбитом, пиво с водкой рекой льются, дамы вином сухим пробавляются, но главное на этом столе - жирный копченый осенний окунь. Темно-золотистый красавец пахнет так, что в соседних гаражах мужики слюной исходят. Светлый жир по рукам течет, только успевай слизывай, чтобы локти не залило. Серега с Василием славными баталиями с Потапычем перед дамами похваляются, грудь у обоих колесом, богатыри писаные, герои блин, забыли уже, как позорно бежали с поля боя.

          Налил Константиныч очередной стопарь Василию, себе пива плеснул, глазом хитрым косит, вопрос задает:

          - А ту бутылку водки, что вы с Пиней не допили, не Потапыч ли оприходовал?
          - Да ты что, как бы он смог?
          - Пробку жестяную зубом сковырнул и из горлА засадил.
          - А поперхнулась бы сволочь немытая!
          - Немытая, да какая ушлая!
          - Ну значит он мою водку твоими окунями закусил.

          Не стал Константиныч давить на больное место, сменил тему разговора:

          - А избу то ставить пора, зима не за горами, мухи белые полетят скоро.

          Подумал Василий и вздохнул горестно:

          - Не будем мы на том озере избу строить - два медведя в одной берлоге не уживутся, - и через короткий промежуток добавил, - да и шуба у Потапыча грязная и не моего размера.