Пока не позовет долг

Солнечный свет поменял оттенок – из слепяще-желтого, немилосердно-яркого и палящего стал синеватым. Да и все вокруг – песок пустыни, черный камень скалы, блеклое небо, – поменяло цвет. Хуш понял, что дело плохо. Он знал, что когда после долгого пребывания на солнце без воды все становится синим, это признак скорой смерти. В пустыне смерть синего цвета. Если, конечно, не найти воду и тень. Солнце ударило в голову и глаза, скоро оно доберется до сердца, и тогда конец. Хуша мутило, голова кружилась и болела. Но сильнее мучила жажда. Он знал, что нужно переждать жару и солнцепек, но выхода у него не было. И он пошел в этот переход до города, имея с собой лишь флягу воды. Как быстро она закончилась! И вот теперь Хуш стоял в расщелине черной одинокой скалы и умирал от жажды и солнечного удара. Он знал, что обречен. Сухой жаркий воздух за пару часов выжмет из его тела остатки влаги. Кровь сгустится и сердце остановится. Но еще раньше он сойдет с ума от мук жажды, уже сейчас нестерпимой. Ему постоянно казалось, что рядом должен быть колодец, что в безжизненном камне скалы пробьется ручеек. Или что в фляге остался глоток воды. Разумом Хуш понимал, что это бред сопротивляющегося смерти тела, но с каждым разом ему все труднее было остановить себя от бессмысленных действий. Скоро разум погаснет…
Хуш знал, что чудес не бывает, он не очень верил в божества своего племени, особенно, что они могут ему помочь. В лучшем случае, они с любопытством рассматривают суету человеческого муравейника, как он сам в детстве глядел на деловых муравьев. Они такие занятные, таки целеустремленные, так самозабвенно тянут травинку в общую кучу. А вот я раздавлю парочку, что будете делать? Все осталось по-прежнему, муравейник даже не заметил потери пары рабочих муравьев. Умрет он, точно также никто не заметит, ничто не изменится в мире. Но тут Хуш пришел в неописуемую ярость. Он не муравей! От человек! И он хочет жить! Зарычав хриплым голосом, потрясая к небу кулаками, Хуш кричал, нет, вопил всем богам и демонам пустыни: « чуда! чуда! воды! воды!».
Что-то случилось, потому что Ничто сменилось тьмой. Это уже что-то, хотя в нем и нет ничего. Нет, не совсем так. Если ничто осознаваемо, значит, есть осознающий. Есть я. Если есть я, значит, оно есть где-то, то есть существует еще и «где», пусть даже это «нигде». Если есть «я», значит, есть «когда», пусть даже это «никогда». Ведь «я» осознает себя и «ничто», следовательно, оно отлично от «ничто», то есть имеет место и направление мышления, отличающее то, что было, от того, что есть. А раз так, то правильно предположить, что еще и будет что-то, чего еще нет.
Итак, есть «я», пространство, время и «ничто», в котором все это вмещается, и из которого, по всей видимости, и произошло, ведь раньше не было «я», значит, не было времени и пространства, было только «ничто».
Еще одно. Меня печали ответы на вопросы «где» и «когда». Мне не нравилось «нигде» и «никогда». Но если есть печаль, то есть и радость. И я понял, что печаль это плохо, а радость хорошо. Я стал искать «хорошо». Наверное, в нем ответы на «где» и «когда» совсем иные. Но какие?
«Ничто», повинуясь моему поиску, пришло в движение. Появился верх, низ, свет, темнота, жар, холод, радость и печаль. Я понял, что двигаюсь среди всего этого, и оно повинуется мне, но и направляет меня. Я выбирал путь так, чтобы было хорошо.
И вдруг я услышал где-то далеко внизу Зов. Кто-то испытывал сильные страдания, боялся погрузиться в «ничто» и звал на помощь. Глупый, там нет никакого страха. Но он этого не знает и его боль и страх все вокруг рушат, рвут, сотрясают. Нужно прекратить это, иначе мой путь будет омрачен. Я устремился навстречу Зову.
Все вокруг стало уплотняться, делаться непрозрачным, темным, твердым. Это стесняло, душило, мучало. Но Зовущий звал, и я продолжал спуск.
И вдруг я родился в толще земли, под скалами, в подземном озере. Невероятное давление выталкивало меня наверх по щелям и трещинам. Мучителен был этот путь, но свернуть было уже нельзя.
Внезапно я вырвался на поверхность чистым родником, холодным, искристым, свежим. И увидел Зовущего. Он упал возле меня на колени, жадно пил, кричал что-то непонятное к небу, снова пил, пока в изнеможении не упал навзничь и зашелся в истерическом смехе, а по щекам у него текли слезы.
А я впитался в горячий песок, испарился паром, растворился в воздухе, спокойный и счастливый, потому что исполнил Долг. И вновь начал погружаться во тьму, которая сама погружалась в «ничто». Кто меня звал? Какой Долг я исполнил? Кто я? Вопросы растворились в «ничто» вместе с моим «я». Пока снова не позовет Долг.