Увольнение в город

     Только зимой 1959 года, после первого семестра, нас начали пускать в увольнение в город. Дни увольнения: суббота и воскресение. Согласно Уставу одновременно увольняться должно не более 30 процентов курсантов роты. Нас увольнялось гораздо меньше. Наши командиры не очень ратовали за наше увольнение. Они боялись предоставить нам самостоятельность, что мы без присмотра наделаем глупостей. А кому нужны ЧП (чрезвычайные происшествия)? Когда мы в крепости, в казарме, под постоянным присмотром, командирам спокойнее. Ведь за наши нарушения отвечали и они перед своими начальниками – не смогли воспитать. Не отпускались в увольнение нарушители воинской дисциплины и двоечники. Иногда, в связи с гриппом, с большим удовольствием командование объявляло карантин.

    Увольняемому в город выдается именная увольнительная записка с указанием времени, с подписью командира роты и печатью училища. В городе тебя может остановить воинский патруль и проверить наличие увольнительной записки.
Увольнение – достаточно сложная процедура. Порядок увольнения определяется Уставом внутренней службы. Накануне ты должен попросить у своего непосредственного начальника разрешения об увольнении. Получив его, ты должен начать к нему готовиться. Нужно, при необходимости, постричься, погладить парадный мундир, почистить свои хромовые сапоги, которые выдаются только вместе с парадным мундиром. Повседневно мы ходим в кирзовых сапогах (кирзочах). В назначенное время переодетые в мундир, в хромовые сапоги, увольняемые, ведутся старшиной к командиру роты. Он придирчиво всех осматривает, проверяет документы, носовые платки, расчёску, стрижку, форму одежды, тщательно инструктирует и выписывает увольнительные записки. Кого-то, при этом, может не пустить в увольнение. Основные предупреждения: это отдание воинской чести, не употреблять спиртное, не ввязываться в разборки и драки с гражданскими лицами, вести себя культурно, не опаздывать из увольнения и т.п.

     Записавшись у дежурного по роте в специальную книгу, увольняемые роты, следуют к дежурному по училищу. На плацу собираются увольняемые всего училища. Здесь очередной инструктаж и ещё кого-то может отфильтровать  дежурный по училищу. 

     Наконец, пройдя все препоны, радостные курсанты валом проходят через КПП, предъявляя дежурному по КПП свои увольнительные записки. Все спешат на трамвай, который следует в город.

    В городе у каждого свои интересы. Кто-то идёт к своей девушке, местные спешат домой, некоторые идут в кино, театр. Большинство же группируются. Группами посещают местную пельменную, предварительно, конечно, купив бутылку. Каждому достается не более 100 грамм спиртного. Это делается для какого-то куража и раскрепощения перед танцами.

    Запомнилось, как однажды опытный, знающий в этом деле и, главное, авторитетный Толя Романов предложил купить и попробовать настоящего коньяка. Мы, в складчину, за огромные деньги (7,2 рубля. Простая водка стоила 2,5, а коньяк три звёздочки 4,2 рубля) купили бутылку КВВК (коньяк выдержанный, высшего качества). Необыкновенный аромат и вкус его я помню до сих пор (2012 г.). Больше в жизни я такого коньяка не пил. Это было время, когда не было понятия о подделках и название на этикетке соответствовало содержанию бутылки. Выпивать нам, курсантам, конечно, было запрещено даже такую малость. Но мы были уверены, что к концу увольнения всё из нас выветрится и не будет обнаружено это страшное нарушение.

     На танцы, как правило, мы ходили в Народный дом, называемый Нардомом. Нардом это огромное квадратное здание, расположенное в центре города, на центральной его улице Ленина. В нём помещались: универмаг, гостиница, драматический театр и огромный танцевальный зал с паркетным полом и оркестром. Обстановка в зале была дружелюбная. Не помню, чтобы когда-нибудь были драки или какие-либо разборки. В зале было масса курсантов, молодых офицеров и, конечно, много девушек и молодых женщин на любой вкус.

     Хотя меня в Минске ждала девушка, но я позволял себе ходить на танцы-обниманцы, чтобы как-то развеяться и отвлечься от службы, просто потанцевать. Серьёзных отношений я ни с кем не заводил и особенно не сближался. Конечно, появились знакомые девушки, с которыми танцевал, беседовал. Но никогда я их не провожал и тем более ничего им не обещал.

     Оркестр играл замечательно. Если музыка танцующим понравилась, то по окончании танца все не расходились, останавливались и начинали хлопать. Понимающие оркестранты исполняли музыку на бис. Здесь я впервые услышал чудесную мелодию танго «Маленький цветок». Это была грустная, мелодичная, входящая в душу музыка. Услышал я здесь легенду, что эта музыка была прочитана на стене немецкого концлагеря. Мелодия действительно соответствовала подобному настроению, и хотелось верить в эту легенду.

    Зимой 1961 года, во время моих зимних каникул, приезжала в  училище из Минска моя девушка Лариса. Мне хотелось показать ей наш Нардом, где мы проводим своё свободное время. Мы с Ларисой замечательно  танцевали весь вечер. Ей тоже понравился наш Нардом и обстановка в нём.

    Был ещё в Даугавпилсе клуб железнодорожников. Помню, что там я однажды был на танцах. Он  не мог конкурировать с Нардомом.

     Для нашего развлечения командование устраивало нам встречи с женскими коллективами. Для нашего курса было выделено какое-то медицинское училище. Нас всей ротой, строем, пешком, через весь город водили к ним в гости. Там, после небольшого совместного концерта самодеятельности, начинались танцы-обниманцы и знакомства. Помню, как какая-то девушка мне слёзно жаловалась на свою судьбу. Она хотела найти у меня понимания. Я её успокаивал, как мог. Но, видимо, она хотела от меня большего. Я же делал вид, что ничего не понял.

     В увольнении, на танцах и подобных вечерах некоторые встречали своих боевых подруг. Одни здесь же женились. Были такие случаи в роте и даже в нашем отделении. Так мы женили Володю Вакатова. Он, правда, был старше нас на 2-3 года (1938 г.). Некоторые свою женитьбу откладывали на окончание училища. Некоторые же, давая обещания жениться, не собирались этого делать. По окончании училища они старались незаметно скрыться. Их отлавливали прямо на КПП училища или на вокзале бдительные тёщи со своими беременными дочерьми. Я уезжал по окончании училища с чистой совестью, возможно, не оправдав ожиданий местных девушек. Дома меня ждала любимая и верная подруга, как позже оказалось, настоящая офицерская жена.

    Но закончим с увольнением. Возвратиться из увольнения нужно было до определённого времени, указанного в увольнительной записке. В училище, на КПП увольняемых курсантов встречал дежурный по училищу и представители той же комендатуры. Они тщательно всматривались в прибывающих. Выявляли пьяных. Опаздывающие прибегали на КПП вспотевшими, с прерывистым дыханием и глазами на выкате. Это мы наблюдали, когда дежурили на центральном КПП. В подразделении увольняемых встречал дежурный по роте, который отмечал время возвращения, а также офицер роты. Он принимал доклады от каждого увольняемого, и ещё более тщательно выявлял выпивших и опоздавших из увольнения. С пьяницами и опоздавшими устраивалось тщательное, показательное и назидательное  разбирательство. Они клеймились на строевых и комсомольских собраниях. За их проступки наказывалось всё подразделение. То есть, оно лишалось очередного увольнения. Виновный должен был переживать за то, что подвёл не только себя, но свой коллектив. Такова была наша советская действительность. Как в песне пелось: «Если радость на всех одна, то и беда одна».

    Среди нас были и донжуаны. Один из них, вернувшись из увольнения, любил рассказывать о своей девушке, об её красоте и фигуре. И, главное о том, как она его сильно любит. А он к ней равнодушен, так как находится на распутье. Она же от этого сильно страдает и плачет от неразделённой любви. Парень он был, конечно, видный. Всё это выглядело правдоподобно. Тем более, что девушку его мы видели на танцах. Позже, он с ней расстался, и женился на другой девушке, совершенно в другом месте.