История...

   1. История, поведать которую я вам собрался, случилась со мною. Я долго раздумывал, рассказать ли её вам или оставить в глубинах своей души. Я её то забывал, то она бродила где-то рядом со мною, то вдруг так прорывалась наружу, хоть ты что делай! Года не изгладили моего отношения к ней, не сумели излечить меня от неё. Уж так видно Богом решено проводить с ней в могилу, думал я сначала.
   Я затрудняюсь сказать - хорошо ли выгляжу в этой истории. Право, много раз я подвергал её в отношении себя ревизии и всякий раз приходил к неоднозначному выводу. Я и оправдывал себя, и осуждал, бывало и ненавидел до такой степени омерзительным мне казалось моё участие, но чаще всего, конечно же, криминала не находил. Я такой же человек, как и все. И мне вовсе не безразлична репутация моей особы в моих глазах.
   К тому времени, когда приключилась эта история, я слыл человеком большого кругозора. Многие, вращавшиеся со мною, чувствовали, что такие обширные знания почти по любой тематике для одного шофёра подозрительно необъяснимы, но так как иначе себя я не проявлял, то на этом дело и заканчивалось. "И когда только ты читать успеваешь?" - часто удивлялись мои товарищи по работе. А то и такое задавали: "Откуда ты так хорошо об этом осведомлён?" - притом мне верили - я не врал, а подкреплял, если требовалось, всё мною утверждаемое фактами. Короче, из общего среднестатистического ряда я выделялся. Этим бы гордиться, по-хорошему, надо, однако чаще приносились мне огорчения.
   Я начну с мало приметного случая, с того, что в жизни моей произошли изменения: рядовые, не Бог весть какие. Ну, если не рассусоливать, то - я поменял место работы. По профессии я водитель - вы в курсе, по призванию - писатель. Вопроса, что главнее, что важнее, для меня никогда не возникало: мне равно нужными оказались, как то, так и другое. Работая водителем, я запасался панорамными впечатлениями, общался с людьми, а занимаясь писательством, перелагая всё это на бумагу, передавал доступное мне видение мира. Согласитесь, взаимодополняемость поразительная!
   А поменять работу мне пришлось вот в какой связи: автобаза забирала львиную долю времени и я не в полной мере мог отдаться своему любимому делу. Пока сюжет повести зрел в голове, она, автобаза, ещё как-то меня устраивала. Но вот когда я собрался писать - увы! И мне пришлось задаться целью - отыскать предприятие с такими параметрами: во-первых, небольшое; во-вторых, загруженность моя шоферская была бы минимальная и, наконец, в-третьих, немаловажный фактор для меня, дисциплина бы хромала. Последнее мне позволяло...
   Впрочем, торопиться не станем.
   Мне не составило совершенно никакого труда подобрать предприятие. Растерялся я немного в том плане, какому отдать предпочтение. В конце концов и это мною было преодолено. И вот тут у меня начались странности. Нет, не связанные с моими новыми обязанностями. Здесь у меня, как раз, замечательно пошло.
   Меня, как подменили. Всё у меня было готово, чтобы начать писать. Всё обдумано, всё взвешено! Сюжет, разработанный до мелочей, просился на бумагу. Своих героев я видел чуть ли не воочию. Но что-то встало между мной и повестью. Каждый день я приходил  с намерением приступить к написанию, каждые свои выходные я собирался посвятить этому же и всегда какая-то внутренняя сила препятствовала. Я не мог понять, что со мною творится. Я мучился долго. Только через полгода понял - придётся всё забросить к чёрту. Да, да, к чёрту! Именно, к чёрту!
   Я в первый же день, придя к подобному решению, организовал в гараже попойку - благо, повода для таких вещей не требовалось. Магическое действие алкоголя моментально аннулировало мои страдания. Облегчение посетило после первого приёма рюмки. Я, вроде, скинул непомерную ношу. Мне сделалось легко, свободно. Я был шофёр и только шофёр! Во мне не было уже чего-то постоянно держащего мой ум, моё сердце в напряжении. Я стал далёк от мысли наблюдать и анализировать, как это делал механически почти всегда, поступки друзей в процессе разговора. И эта внутренняя необязательность меня подхлёстывала и подхлёстывала к стопкам второй, третьей и, как говорится, так далее... Я только помню, кто-то из ребят спросил мою супругу: "Куда его положить?". Что она пожелала ответить - не довелось мне услышать в оригинале! 
   - На, алкаш! - одарив блестящей характеристикой, кинула мне в постель бутылку сухого вина жена. - Опохмеляйся. Дай, думаю, возьму. А то сдохнешь ещё. Так-то оно дешевле обойдётся.
   Сама по себе ирония грубоватая подействовала на меня слабо: чего уж теперь?
   - Принесла бы ещё штопор да стаканчик, - дерзко потребовал я.
   Не бритый, опухший, с трясущимися руками, обложенными запёкшейся коркой губами, я, по-видимому, представлял отвратительное зрелище.
   - Э-э-э-эх, - получил я возмущение вместе со штопором и не дав стакана, супруга вынудила к не культурному употреблению.
   Больше она в спальню не заходила, предоставив тем меня самому себе. Сначала я этому возрадовался. А как же? Кому не приятно, когда над душой не стоят? Когда тебя не ругают, не упрекают, не закатывают пред тобой истерику. Но затем, по мере поглощения кислого, терпкого пития и убыстряющего в движение застывшего было мышления, я ощутил гораздо более непонятные чувства. Алкоголь, так хорошо давший мне оптимизма, на похмелье действие своё оказал противоположное. Я, как помешанный, зациклился на повести. Она мне снова нравилась, моя повесть! И чем сильнее я это осознавал, тем тоскливее становилось на сердце. Я перешёл в какую-то новую плоскость своих переживаний.
   "Нет, мне её не осилить", - думал я, ненавидя в связи весь мир, а где-то, где-то на подсознательном уровне пульсировало: "Напишешь".
   "Надо бы добавить. Как хорошо было вчера", - припоминал я, глядя на  конченную бутылку сухого вина, а моё желание не могло покинуть спального моего ложа.
   Постепенно я приходил к тем роковым понятиям, что крути не крути, обманывай себя не обманывай, но повесть въелась в мою плоть. И моё послание её к чёрту, всего лишь проба выйти из зависимости от чего-то неодушевлённого, абстрактного, не имеющем ни границ, ни плотности, однако обретшего надо мною власть. Необратимость моего положения страшила. Я хорошо понимал: чем замыслы от осуществления дольше начнут оттягиваться, тем кошмарней я буду чувствовать себя. И следствием, вполне возможно, станет падение интереса, как к общим жизненным ценностям, но так же и моим физическим данным.
   Я лежал распластанным на кровати. Такой беспомощный, такой незначительный в Божьем мире мыслей. Он дал беспорядочный набор их и звание нам "Человек Разумный" - Homa Sapiens. И уж наша теперь задача выхватывать из этого беспорядка отдельные мысли и выстраивать их в логический ряд. Каждый волен строить в любом направлении - плохом ли, нужным людям. И вот пользуясь этим правом, я истязал себя.
   Мне грезилась моя повесть. Её начало - как просто с этим! Закончу так: и долго ещё в подлунном мире образ светлый будет блуждать...
   Стоп!!!
   Вот то, что мучило меня! Вот то, что я искал последние полгода! Неужели нашёл? Я отказался поверить. Я мысленно обежал всё мною задуманное и сомнений не осталось. Я торжествовал. Я был в сильном волнении, выразившемся в моём диагональном хождении по спальни.
   "Ты смотри?" - поражался я.
   Я чувствовал, замечательней этой концовки сегодня уже придумать невозможно ничего. Это апофеоз, своего рода, мой на день... на день... Я поймал глазами настенный отрывной календарь. Да что ты поделаешь - сегодня суббота и 13-е число.
   Я застыл на полушаге - кто же всё-таки мне помогает: Бог или чёрт? Кому я обязан?
   Только через много лет я сумел с большой долей вероятности ответить на этот вопрос. Помогал мне оказывается...
   Но я опять тороплю события.
   Вы меня должны понять. Ведь мне так хочется побыстрее откреститься от этой истории, отдав себя для своего душевного успокоения во власть ваших осуждений, или, может, и оправданий.
   И так. Было теперь, вроде бы, всё!
   В эту ночь я спал спокойно. Ещё спокойней для меня завершилось воскресенье. Ну, а понедельник... понедельник не даром слывёт в народе днём тяжелым.
   Я уже проснулся с каким-то локальным предчувствием. Со мною так случалось, поэтому я знал - уж если нутро чего-то ожидает, непременно не ошибётся.
   За чаем я сидел задумчивым, сосредоточенным, чем немного нагнал страху жене.
   - Ты чего такой? Не выспался? - предположила.
   Я мотнул головой, тотчас её успокоив.
   "Как всё же тебе мало надо?" - с раздражением подумал я о ней.
   И давно привыкший к единоличному, обособленному разрешению всех своих проблем, засобирался на работу.
   По дороге, видимо, я вёл себя бесконтрольно, так как нагнавший меня наш шофёр с ПАЗика простодушно посмеялся.
   - Ты что это так идёшь?
   - Как?
   - Да как-то...
   Разговора у нас не получилось, но я благодарно отнёсся к его замечанию: ведь на территории предприятия начались обычные "здрасти", "доброе утро" и всякую тусклость в настроении мало ли могли чем истолковать. Как я уже говорил, работать я здесь стал не так давно (хронология в вашем ведение), как следует в коллектив ещё не влился, а потому и находился пока в поле зрения особом, в смысле сплетен.
   Промежуток времени в десять минут до начала работы, обычно самый насыщенный по плотности прибытия людей. Идут по одному, вдвоём, втроём, толпой.
   Наш путь уклонялся несколько в сторону через пару шагов общего хождения. Часто я с настроением отделялся. Эти несколько минут одиночества позволяли мне уже взбодрённому, если хотите, грубые наметки на день подкорректировать.
   На этот раз я не горел желанием получить одиночество. И я его не получил.
   Мы шли с Мишей. На распутье я его не потерял. Я уже постарался справиться с одолевшей меня тоской и выглядел (на мой взгляд) ну-у... более или менее сносно. Я был должен вот-вот войти по настроению в ритм трудового дня.
   И тут...
   Я увидел молодую женщину шедшую навстречу нам. Ну, что же такого? Мало ли их за день встречаешь? Ан нет...
   Жизнь моя этого микро отрезка времени поразительно хладнокровна долбала меня и в голову, и в сердце. Я тогда не мог и помыслить (хотя и замешкался на секунду), как линия жизни моя и её начнут сплетаться то в тугие узлы, то расходиться до параллельных прямых. Переживания, какие пришлось мне вынести в пока ещё будущем, были совершенно не сравнимы с теми, каковы мучили меня пока что в связи с повестью.
   Я её видел всего ничего. Собственно, и разглядеть как следует не успел.  Скорее она не худой была, но приятного женского телосложения. Пожалуй, её голос на первый раз меня более нежели что-либо привлёк - чуть смещён по тембровой окраске в низкую сторону, с мажорным отливом. Её правильно выговоренное "Здравствуйте" сопровождало меня весь день.
   Обычно, замечая какого-либо нового человека, я первым делом оценивал его с практической точки зрения - а чем он пригодится в моей повести, какими его чертами характера я могу воспользоваться. Я был уже далёк от того возраста, когда можно влюбиться без памяти. Для меня женщины были всего лишь то, что вульгарно выражаясь называлось материалом для писанины. Только с этих позиций последнее время я вёл любезности с ними, дабы раскрыть богатства, но и примитивность, если таковым было их мышление. И потом уже, в скорости, где-то, когда-то, но вспомнить чью-либо внешность, или какие-то яркие черты индивидуальности и внедрить это в какой-либо образ задуманный мною для повести ли, романа. Здесь же у меня что-то не срабатывало. Она отпечаталась во мне всем тем выше приведённым и только для памяти, но не более для каких дел.
   Ну вот, предыстория вам известна. Теперь пришёл черёд посвятить вас в суть происшедшего.
   Как-то, в один из рядовых дней, я, вернувшись довольно рано, а точнее, в час дня из междугороднего рейса и предвкушая расслабляющее действие пива "Жигулёвское", торопился домой. Подгоняла меня ещё и быстро нараставшая дождевая туча, грозившая пролить большое количество воды. Она стремительно приближалась к полуденному светилу с возможным намерением похоронить его в своей утробе. Правда, поражало воображение треть чистого неба, дававшее слабенькую надежду на благоприятный исход. Однако, в хорошее мы верим обычно от отчаяния.
   - Саша, - услышал я вкрадчивый, ласковый голос начальницы, позволивший сделать мне предположение - планы мои опрокидываются. Я обернулся, но взгляд пустил помимо обратившейся. Мне неприятно было встретиться глазами в такой момент с человеком от которого я так зависим по работе. Я ждал молча, переминаясь с ноги на ногу. Выразительность моего молчания ни могла не сопроводить начальницу в потайные закоулки моих дум, но я и тени сомнения не держал в отношении исхода нашей беседы. - Саша.
   Она многозначительно выдержала паузу, как бы давая мне возможность опомниться, вспомнить, кто я и кто она, и ответить, в самом деле, ей любым вопросом, ну хоть этим бы: "Что?". Но я молчал. И тогда, смешивая вкрадчивый, ласковый тонус с приказным фольклором, она заторопилась, с опаской взглянув на небо.
   - Ты свози эту мадам, - солидарно подстроила она вроде бы своё недовольство к моему. - Машина, видите ли, ей понадобилась. Как она надоела. Вечно ей куда-нибудь срочно надо. В общем так, сейчас к тебе подойдёт Вера Дмитриевна и ты её свозишь туда, куда она скажет. Понял?
   Я мотнул головой.
   - А тогда поставишь машину, - "смягчилось" сердце начальницы.
   Она опять взглянула на небо, поёжилась, а я с презрением подумал: "Да проваливай ты. Благодетельница...".
   Ожидание всегда неприятно, даже приятного. А тут Верочка...
   Я вам сейчас расскажу кое-что известное мне про неё на данный момент. Одевалась она всегда изыскано - редко в месяце дня два заприметишь, когда наряд её повторялся. Внешность свою уважала и даже слишком не углубляясь в наблюдения отметить это легко. А роста была небольшого и чтобы как-то (видимо, это её мучило) завуалировать недостаток, она делала причёску с высоким начёсом и носила в постоянстве обувь на высоких каблуках. Эта её находка - выглядеть женщиной среднего роста - меня наводила на мысль, что она не глупа. Но такое моё мнение в корне не совпадало с большинством работавших рядом.
   Мне часто приходилось быть невольным свидетелем её тщеславия: ровно к пяти, к концу рабочего дня, к дверям конторы подъезжал на новеньких "Жигулях" её муж и она, с гордостью и достоинством, несомненно играя на публику, усаживаясь на переднее сидение, что-то высокомерно ему приказывала, тогда он послушно трогал автомобиль. Публику это раздражало неимоверно, однако я к этому относился спокойно. Меня более интересовало не её поведение, а то, где и на что можно было приобрести новую машину в то небогатое время таким молодым людям. По всем законам социалистического общежития сделать это возможным самим не представлялось.
   Народ наш во многом двуличен по сути воспитания. Поэтому, слыша о ней часто нехорошие отзывы за глаза, в глаза, я замечал, с ней любезничали и ничего такого и в помине не допускали, хотя должность её и не влиятельной была для мщения.
   За это короткое время она меня ничем так и не заинтересовала, скорее наоборот, её холодная, надменная красота оттолкнула на столь далеко, что пойди я с ней на чисто товарищеское сближение прошёл бы не один миллион лет.
   И всё-таки, я был писатель!   
   И всё-таки, она была женщиной! 
   Мой левый прищуренный глаз оценивал обстановку на небосводе. Мне вдруг показалось, что тучка, вот буквально агрессивная такая, сменила свой гнев на милость.
   "Уж не ради ли меня?" - с сарказмом подумал я и приоткрыл второе око.
   - Что это вы там увидели? - насмешка была явной, а для моего настроения, даже и обидной. Я не заметил: лёгкой ли, изящной или тяжелой походкой приблизилась ко мне Верочка. Она почти прислонилась плечом к моему намереваясь продолжить шутливую тему. Но я отстранился. Оценивающе, специально обвёл её взглядом и повелительно произнёс.
   - Поехали.
   Я шёл к кабине своего ЗИЛа и спиной чувствовал: мелкое мщение достигло своей цели - эту надменность я обидеть должен.
   "Будет знать в следующий раз", - оправдывал я себя, однако зримо представить, чего это она должна знать, я не сумел.
   - Так мы едим? - с минуту отсидев в кабине, выкрикнул я, умышленно выставляя раздражение на показ.
   - Едим, едим. Я вот пытаюсь узнать куда вы смотрели, - она повернулась, беззаботно состроила улыбку. - В какую точку неба и что там заметили?
   "Да ты дура, - чуть было не вскрикнул я в изумлении, - или меня считаешь таковым. Это скорее".
   Последнее предположение так двинуло по моему самолюбию, что воспылать мне пришлось и ненавистью.
   "Господи, - подумал я, - и чего ещё ставит из себя".
   Какое-то злорадство во мне промелькнуло, когда черёд пришёл вспомнить, как недолюбливал её почти весь коллектив. И успокоившись этим, я запустил двигатель. Но бессловесный призыв к её совести не возымел действие. Она всё также стояла, лучезарно улыбаясь, наивно допытываясь.
   - Не, а куда вы смотрели?
   - Ну, хватит, - взяв себя в руки, довольно твёрдо потребовал я. - Садись и поехали. А не то я ставлю машину и иду домой.
   Я не думал, что эта неисполнимая словесная угроза так на неё подействует. Она моментально покраснела, убийственно взглянула на меня, гордо передёрнула плечами, произнесла брезгливо "хм" и нервной походной направилась - нет, ни к цеху - ко мне. Я приготовился к неприятному разговору.
   Пожалуй, у меня появилась возможность заострить ваше внимание вот на чём: звали эту даму - знаете как, но за глаза уменьшительно, пренебрежительно обзывали Верочкой. Так что понимайте меня правильно.
   Эта Верочка сидела рядом со мною. Но не озабочивала она меня. Я был занят своим. У меня не шла повесть. Да, согласен, концовку нашёл и хорошую. Да, сюжет просто глазами печатаю по бумаге. Да, время в достатке. И всё же, да, нет женщины, которая удовлетворила бы мои требования. А собирательный характер меня не прельщал. Я грезил цельным образом и искал его упорно. Порой  находил. Тогда весь свой интеллект направлял на обследование этой "жертвы". А потом вдруг выяснялось: на дальнейшее - увы! - она не тянет.
   Озабоченный всем этим я вёл машину. Можно написать: по Советской, или Садовой, или Ленина, сошла бы и Пушкина - но не суть в этом. Суть в другом. Я не знал пункт назначения.
   - Куда тебя вести, - мой возраст позволял с ней фамильярничать.
   - А, - махнула она рукой и больше ничего не сказала.
   Верочка сидела сжавшись в комочек и привалившись в уголок кабины подальше от меня.
   С годами память даёт сбой. Поэтому как мы оказались за городом, через  столько лет не запомнилось. Но и сейчас вижу тот дождь, тот ливень. Крупные его капли бум, бум, бум тарабанили по кабине, стёкла плакали. Дорога на глазах раскисала, а гром заставлял вздрагивать. Грозу ожидали с неимоверным напряжением. Было страшновато.
   Но во всём есть свои прелести. Присутствовали они и тут. Попросту говоря, дал тот ливень сдвиг моим мыслям - я друг понял, если нет пока той, которая требуется, а желание для написания есть, то и надо начинать пока без неё. Трудно сказать, смог бы я прийти к подобному, будь другая обстановка.


   2. Верочка была всё также подавлена, она не сопротивляется, не выражает возмущения, однако язвочка вскорости появилась.
   - Красивая я?
   - Красивая, - к чему мне скрывать.
   - Хотелось бы такую в жёны?
   - Нет, - и здесь я был искренен. - Боже упаси.
   Она как-то неодобрительно подняла на меня глазки.
   - Почему?
   Я ничего не ответил, не посчитал нужным.
   - А я люблю дождь, - без предварительного перехода, поставила она меня в известность.
   - Отчего так? - мне уже не интересно было с ней разговаривать, вопрос мой не предполагал ответа.
   - А, - она как тогда махнула рукой, а потом дополнила. - Мысли в порядок приводятся.
   Я ухмыльнулся.
   - Вы чего?