О святителе Луке

Есть такой тип церковных тётушек: ездят из прихода в приход, ссылаясь на чьи-то благословения, передают батюшкам приветы неведомо от кого, поклоны от незнакомых братии и сослужителей и рассказывают всякие новости: рассказывают, рассказывают… Ну, думается, коли уж такие тётушки есть, наверное, они зачем-то нужны. Впрочем, не знаю. А один старый архиерей — кстати, весьма серьёзный философ — называл их: «шаталова пустынь» и утверждал, что они, напротив, ни для чего не нужны. Поди разберись тут…

И вот три таких тётушки заявились в храм к моему приятелю, когда мы как раз собирались уезжать в Троице-Сергиеву Лавру. «Благодать-то какая, — говорят, — и нас возьмите!» Посадили их на заднее сиденье.

Дорогою две из них тараторили не переставая. Сначала сказали, что приехали по рекомендации Виктора из Псковских Печор, с которым приятель мой будто бы служил в армии. Тот вспоминал-вспоминал, и что-то плохо у него получалось: немудрено — всё ж таки прошло тридцать лет… Потом нам поведали, что у диакона Николая из какой-то епархии родился четвёртый сын, а у протоиерея Петра — восьмая дочка. Мы очень порадовались за отцов, о существовании которых даже не подозревали и которые между тем настругали столько детишек. Далее начались рассказы о мироточениях и других чудесах, перемежавшиеся разными сплетнями, так что пришлось тему разговора сменить:

— А что это подружка ваша молчит? — спросил мой приятель.

— Да она только начала воцерковляться: ещё стесняется батюшек! — в суетливости своей они не заметили, что добродетельную скромность поставили человеку в укор…

Однако тут же набросились на попутчицу с уговорами и увещеваниями. Некоторое время она сопротивлялась, повторяя: «Да кому это интересно?» — но в конце концов согласилась рассказать какую-то свою историю.

Дело происходило в конце пятидесятых годов, когда рассказчица была студенткой. Жила она тогда в Симферополе.

Случилось с ней сильное недомогание, и отвезли её на «скорой» в больницу. И вот лежит она в приёмном покое и час, и другой, и третий… Сознание временами стало покидать её, а возвращалось всё реже и реже… Вдруг сквозь мглу, сквозь пелену видит она: спускается по лестнице старичок в белом халате. Медленно спускается, осторожно, перила цепко так перехватывает… Подошёл он, склонился над ней — а глаза у него белёсенькие, словно слепые. И спрашивает дежурную медсестру:

— Давно привезли?

— Часа три, наверное, если не больше.

— А почему не оперируют?

— Партсобрание ведь! Отчётно-выборное! Не велели тревожить ни в каком крайнем случае.

Он приказал:

— Быстро в операционную! — и добавил: — Ей осталось жить двадцать минут…

Здесь сознание снова покинуло умирающую. Очнулась она уже в операционной: на стене висела икона Пресвятой Богородицы, и слепенький старичок молился перед этой иконой…

— Я успела подумать, — вспоминала рассказчица, — что мне страшно не повезло: мало того, что хирург — слепой, так ещё и время теряет, хотя сам сказал, что осталось двадцать минут. И вдруг я — безбожница, комсомолка, выбросившая бабушкины иконы, — взмолилась: «Пресвятая Богородица, спаси!». Я знаю, что говорить не могла — рот у меня пересох и губы не шевелились, — я обращалась к Богородице мысленно, но старичок, подойдя ко мне, сказал: «Не тревожься — спасёт…».

Операция прошла замечательно, и больную через несколько дней выписали. Спустя годы узнала она, что оперировал её симферопольский архиепископ Лука — великий хирург Войно-Ясенецкий… Такая история.

В Лавре мы с приятелем занялись своими делами, а тётушки отправились восвояси.

Впоследствии рассказчица стала монахиней одного из женских монастырей. А подружки её всё снуют и снуют по приходам.

о. Алексий

Интернет-ресурс Правжизнь.РФ


Рецензии