На службе императора

В один из душных июньских дней прошлого года с Марией Петровной Сопочкиной произошел очень неприятный случай. Была пятница, а по пятницам Мария Петровна обычно посещала свою сестру Елену Петровну, которая жила на улице Бронницкой. Так было и в тот день.
Мария Петровна встала рано утром, вымыла голову, уложила волосы аккуратными круглыми завитками, приготовила нехитрый завтрак, который тут же преподнесла проснувшемуся по своему обыкновению поздно мужу, надела чистенький юбочный костюм в мелкий рубчик и вышла из дома. По дороге на остановку трамвая она заглянула в сберкассу – заплатить за коммунальные услуги. Настроение у Марии Петровны было приподнятое и даже праздничное. На углу возле старой пельменной она заметила старушку, перед которой стояло ведро с крупными оранжевыми тюльпанами, садовыми ромашками и нежно-розовыми пионами. Мария Петровна представила, как обрадуется такому подарку сестра, да и неудобно в гости с пустыми руками. Привлекательнее всего казался небольшой букетик ромашек. «Простенько, но изысканно, не день рождения же», - подумала Мария Петровна и протянула старушке сто пятьдесят рублей.
Тем временем солнце входило в зенит, и нужно было торопиться на трамвай. На остановке никого не было, все, кто спешил с утра на службу, успели уже уехать, и город казался пустынным. Мария Петровна взглянула на часы, удостоверилась, что не опаздывает, и стала спокойно ждать. Через некоторое время подъехал трамвай.
Она вошла в душный вагон и сразу почувствовала его ленностно-летнюю атмосферу. Пассажиров было совсем немного, но все они казались утомленными жарой. Мария Петровна села на свободное место, положила рядом свою ветхую сумочку, а букетик оставила в руках. Напротив нее сидела пара молодых людей. Парень в шортах, оголявших худые, покрытые густыми темными волосами, ноги и упитанная девица в сарафане. Грязные ступни обоих были обуты в пыльные шлепанцы. Он без стеснения поглаживал свою спутницу по толстой румяной ляжке и смотрел вперед маленькими темными бессмысленными глазами так, будто он хозяин жизни. Девица сосала конфету на палке, показывая красный язык и желтоватые зубы. От парня и его подруги исходил въедливый запах дешевого алкоголя, который ощущался острее от того, что было довольно душно и будто бы даже парило. Соседи не понравились Марии Петровне, и она даже подумала что-то вроде «Ничего себе молодежь! Раньше такого не было», но тотчас одернула себя. Было, и такое было и другое, чего и кого только ни было и раньше и теперь.
Тем временем трамвай плавно въехал на Дворцовый мост, Мария Петровна взглянула на блестящую гладь Невы и почувствовала неясное успокоение. В приоткрытое окно влетал речной ветерок, дышать стало свободнее, и она представила себе, как в их квартире на Васильевском острове муж, Анатолий Владимирович работает над своими партитурами, вечером у него должен был быть концерт в филармонии. Сама Мария Петровна уже пять лет была на пенсии, но ее супруг служил дирижером, а для хороших дирижеров пенсия - условное понятие. Боковым зрением Мария Петровна заметила, что пара, которая сидела напротив нее, поднялась со своих мест и прошла мимо нее по направлению к дверям вагона, вероятно, они собирались сойти на следующей остановке. «Вот как хорошо, и зачем было обращать внимание», - подумала женщина. Они стояли теперь за ее спиной, и Мария Петровна обернулась, сама не понимая, отчего ей вдруг пришло в голову взглянуть на них еще раз. Парень приобнимал девицу за талию и улыбался, а она сдувала со своих красных щек мокрые от пота пряди волос. В руке толстуха держала сумку Марии Петровны.
Сердце замерло. «Как же это…», - подумала женщина. Она хотела было возмущенно закричать «Отдайте сумку» или что-нибудь более тривиальное, например, «Обокрали! Держите воровку!», но Мария Петровна застеснялась. Она представила себе этот нелепый крик в тишине трамвая. «Глупо, глупо, глупо, глупая старая растяпа», вот что подумают люди!». И Мария Петровна растерянно наблюдала, как раскрылись двери трамвая, парочка беспрепятственно сошла со ступенек и не торопясь направилась прочь, а ей остался только скромный букетик первых ромашек.
«Ничего, - ободряла она себя, - Там и денег-то было всего пятьсот рублей, и сумка старая, ну как бы я выглядела, если бы начала тут скандалить? Ничего, ничего». Марии Петровне было немного неудобно за свою застенчивость. Она огляделась вокруг, не заметил ли кто из пассажиров ее двойного позора, но все сидели спокойно и не обращали на расстроенную жену дирижера никакого внимания. «Ничего страшного», - решила Мария Петровна. Конечно, она намеревалась купить в магазине рядом с домом сестры конфет к чаю, но есть же ромашки… Как-нибудь… И все-таки как бы ни храбрилась женщина, настроение ее было испорчено, а сама она даже немного злилась на себя и винила в нерешительности.
Когда растерянная Мария Петровна оказалась на пороге квартиры сестры в ее престарелых голубых глазах стояли слезы.
- Маруся! – воскликнула Елена Петровна, - Что с тобой случилось?
- Алёнушка, украли сумку, в трамвае, представляешь, - еле выговорила женщина.
Хозяйка проводила ее на кухню, усадила на табурет и налила чашку чая. Тогда Мария Петровна принялась рассказывать сестре о своей неприятности.
- Что было в сумке? – деловито спросила Елена, - Телефон?
- Нет, я его ношу в кармане, потому что плохо слышу звонок, когда он в сумке…,- немного приободрилась женщина, - кошелек там был, пара платочков, ключи от дома…
- Ключи - это плохо, - заметила сестра, - Хотя, как им узнать твой адрес?
И тут Мария Петровна вспомнила про квитанции, которые она оплачивала в сберкассе возле дома. На квитанциях же был адрес, а это значит… И она тут же представила себе, как дверь ее квартиры открывается и в коридор заходят двое с грязными ногами в резиновых шлепанцах. Обувь они, конечно же, не снимают, идут в спальню, в их с Анатолием Владимировичем спальню, где отовсюду запах чистоты и уюта, открывают шкафы, выкидывают на пол вещи, рассматривают фотографии детей возле кровати, смеются, а в руках у них эти отвратительные жестяные банки с пивом. Парень, может быть, даже закурит и будет стряхивать пепел прямо на паркет… А девица, не дай Бог, приблизится к инструменту мужа… или опустится на белоснежные простыни.
- Квитанции… - отчего-то шепотом произнесла Мария Петровна, - У них квитанции с адресом…
Елена Петровна взглянула на сестру с сочувствием.
- Маруся, Маруся, - покачала она седой головой, - Теперь надо замки менять.
- Ты думаешь? – усомнилась Мария Петровна.
- Конечно! Ты считаешь безобразники, которые таким наглым образом воруют у людей вещи в транспорте, упустят возможность забраться в чужую квартиру?
Замена дверей означала, что Марии Петровне придется рассказать мужу о случившемся, чего она делать, между прочим, вовсе не собиралась. Расстроить его было самым страшным для Маруси преступлением, страшнее воровства или даже лжи. Дело в том, что в их семье было два Бога – музыка и Анатолий. Мария Петровна служила Анатолию, а Анатолий – музыке.
Впервые она увидела его, когда училась на втором курсе консерватории. Это было в самом конце весны, кажется, цвела сирень. Они с Аленушкой невероятным образом заполучили вожделенные билеты в филармонию на концерт симфонического оркестра под управлением легендарного дирижера Виталия Ласовского. Но он не явился. Заболел или  запил, а может быть, у него случилось какое-нибудь горе или, наоборот, счастье. Неизвестно. На сцену вышел администратор и сообщил, что концерт будет, а Ласовский нет. Вместо него выступит его ученик Анатолий Сопочкин, молодой начинающий дирижер. Давайте поддержим. Тот, кто не желает поддержать, может сдать билеты в кассе. Слушатели разочарованно вздохнули, кто-то усмехнулся. Что за нелепая выдумка - подменить именитого дирижера каким-то Толиком Сопочкиным?! Девушки, сидевшие перед сестрами, захихикали, когда услышали фамилию дилетанта. Люди вставали со своих мест и шли сдавать билеты. А Марусе почему-то было неудобно встать и уйти, будто ей жалко денег. К тому же они с Аленушкой настроились на музыку.
Когда Анатолий вышел на сцену, в зале оставалось только двадцать человек, все остальные стояли в очереди перед кассой филармонии. Ему вяло похлопали и затихли. Он начал сдержанно, но очевидно талантливо. Маруся могла видеть только напряженную спину и точные пластичные движения его рук. Бетховен в интерпретации Толика Сопочкина стал самым важным и глубоким из всего, что юная ученица консерватории переживала до той минуты. Анатолий дирижировал наизусть. Музыка проникала в Марусину узкую грудную клетку, отчего становилось трудно дышать. И на ее глазах люди, которые еще не успели сдать билеты, возвращались в зал, рассаживались по местам, застывали в проходах. Секрет был в том, что Толик Сопочкин даже не подозревал, что он только Толик Сопочкин. Он прекрасно знал, что он император, властитель каждого музыканта в оркестре и каждого слушателя в зале. А к императорам совсем другое отношение.
В эти минуты, растворяясь в его музыке, Мария Петровна приняла два очень важных для всей своей последующей жизни решения. Во-первых, она обязана играть в его оркестре, Маруся отчего-то была совершенно уверена, что к концу ее обучения в консерватории, у Анатолия Сопочкина уже будет под управлением свой собственный отдельный оркестр. Во-вторых, она должна выйти за него замуж. В общем-то вполне обычные решения для восемнадцатилетней девушки.
Когда закончилась последняя симфония, Анатолий повернулся к залу, а музыканты встали со своих мест. У каждого из них было ошеломленное выражение лица. Такое, словно они только что побывали в космосе и вернулись в обычный мир. Здравствуй, планета Земля, с твоей твердой почвой под ногами, прощай гравитация и невесомость! Возникла пауза. Зрители смотрели на выступавших, выступавшие - на зрителей. И только Анатолий, казалось, смотрел в самого себя. А потом прозвучали аплодисменты. Цветы, предназначенные Ласовскому, оказались в руках Толика Сопочкина. Много позже Мария Петровна поняла, его успех складывался из трех составляющих: немного уверенности, немного неуверенности и немного безразличия. Главное, чтобы все было в равных долях, иначе нарушается природная гармония. Собственно он всегда жил по известному принципу другого императора - Марка Аврелия: «Делай, что должно, случится, что суждено».
С этого дня Маруся начала издали наблюдать за ним. Она чувствовала себя астрономом, который открыл новую звезду, и теперь изредка видит ее в свой телескоп. Ей казалось, что между его талантом и ней есть некая бестелесная связь, будто невидимая нить в воздухе. Не прошло и года, как Анатолию действительно поручили управление оркестром. Рассказывали, что попасть к нему практически невозможно, работать с ним, впрочем, тоже.
 - Он видит каждого! – компетентно говорили музыканты, - Тебе вот кажется, что он тебя не видит, а он видит и слышит, он всё слышит! И ты не смотри, что он такой вежливый, он вежливый-то вежливый, но если ему понадобится, он душу из тебя вынет и не вспотеет!
«По-настоящему интеллигентные люди не потеют», - думала Маруся, слушая их рассказы. Его называли «ОН», словно тайный код вместо имени.
- Он тиран! – жаловалась Машина однокурсница, которая уже играла в его оркестре, - Деспот! Знаешь, что вчера сказал? «Я хочу, чтобы вы играли, как один инструмент». Как же я устала от этих бесконечных репетиций. Он заставляет играть одно и то же по сто раз без перерывов, с ним просто невозможно!
Однако она не покидала его. Никто не покидал, а Маруся только и мечтала попасть в этот круг избранных музыкантов, которых мучают репетициями, на которых кричат, от которых требуют, которые благословлены. Как-то раз сестра Аленушка встретила Сопочкина в коридоре консерватории, он шел к своему бывшему учителю по какому-то важному вопросу. Алена не растерялась и кинулась просить его прослушать Марусю.
- У меня трудно, - честно признался тогда удивленный дирижер, - Я требую вовлеченности каждого. Я требую определенного развития чувств, чтобы все знали, что такое страдание, что такое любовь и что такое жизнь. Только у таких людей получается настоящая музыка.
В нем было то особое обаяние гения, которое не позволяло усомниться ни в одном его слове. Аленушка опасалась, что Маша не пройдет прослушивание, но она прошла, и Сопочкин согласился взять ее в свой оркестр. Все дело в том, что Анатолий умел видеть людей и понимать. Про Марусю он, пожалуй, все понял в ту минуту, когда она играла ему одну из 12 сонат Корелли для скрипки. Понял, что она находится в поисках учителя, что ей нужно поклоняться, подчиняться, слушаться того, кого она готова поставить выше себя. Однако Сопочкин был чрезвычайно разумен, а потому он еще полгода приглядывался к девушке, прежде чем откровенно сказать ей однажды:
- Маша, Вы хороший музыкант, но, к сожалению совершенно обыкновенный.
Знаете что? Выходите лучше за меня замуж.
Разговор этот происходил на Площади Искусств, рядом стоял бронзовый Пушкин, который вероятно возмутился такому неизящному и даже может быть грубому объяснению. Но Маруся не возмутилась. Дело в том, что за эти полгода в оркестре, она сумела понять Сопочкина лучше, чем любой другой музыкант. Он казался жестким амбициозным уверенным на каждой репетиции и на каждом выступлении, но однажды она застала его перед концертом одного. Анатолий ходил взад-вперед по узкому коридору, взволнованный и испуганный, точно ребенок, оправлял фрак, теребил бабочку. И Маруся не ошиблась – его тонкие пластичные пальцы дрожали от волнения. Она так смутилась того, что стала невольным свидетелем его слабости, что тотчас убежала обратно к оркестру, но этот очевидный контраст между его публичным образом и внутренними терзаниями еще долго оставался предметом ее размышлений. Тогда-то Маруся и поняла, что изъясняясь порой резко и даже грубо, он не был ни резким, ни грубым человеком, он был человеком, отчаянно стремящимся к совершенству, мучимым недостижимостью этого совершенства и своей внутренней борьбой. Именно поэтому морозным петербургским вечером Александр Сергеевич и Анатолий Владимирович услышали тихое и почтительное «хорошо» в ответ на предложение замужества.
В оркестре девочки отговаривали Марусю.
- Он на работе такой, что же будет в семье? Мы понимаем – он гений, но, Маша, тебе же придется служить его гению всю жизнь!
Это еще были те времена, когда замуж выходили на всю жизнь, но Маруся и не помышляла о другом.
И вот настал тот день, когда молодая супруга дирижера впервые вошла в маленькую комнатку коммунальной квартиры на улице Чапаева. Незадолго до этого состоялось знакомство с матерью Анатолия, Валентиной Ивановной, которая поведала Марусе историю о том, как ее, труженицу завода, наградили однажды двумя билетами в филармонию на концерт Вагнера. Муж, труженик того же завода, сопровождать супругу на это культурное мероприятие отказался, и она взяла с собой пятилетнего сынишку Тольку. Толька услышал классическую оркестровую музыку и немедленно раздумал становиться еще одним рабочим в семье Сопочкиных. Тогда мать отвела его на прослушивание в музыкальную школу, втайне надеясь, что у ребенка нет слуха, ведь понимала, что уроки сольфеджио придуманы для детей из других семей. Но слух был.
С Валентиной Ивановной им предстояло делить маленькую скромную комнатушку еще три с половиной года, до самой ее смерти.
Вскоре выяснилось, что Анатолий был совершенно неприспособлен к быту. Он не умел готовить, не знал, как починить кран или сделать какую-нибудь другую мужскую работу. При этом Сопочкин не мыслил своей жизни без порядка и чистоты. Любое нарушение привычной обстановки причиняло ему страдания. Его раздражали сломанные приборы, пыльные полки шкафов, несвежее белье. Прямо он своих претензий не высказывал, но его настроение портилось, а это для Маруси было тяжелее всего.
- Не знаю я, откуда такое чистоплюйство, - ворчливо замечала Валентина Ивановна.
Маруся думала иначе. «Это не чистоплюйство. Это все его внутреннее стремление к совершенству». И она убирала, стирала, гладила, выбивала из ковров пыль, готовила, выслушивала, успокаивала, ободряла, рожала детей, молчала и боготворила.
За 45 лет службы своему императору Мария Петровна не допустила ни единой ошибки. И вот теперь эта украденная сумка.
Она сидела на скверной немного пошатывающейся табуретке в квартире сестры и с ужасом представляла себе, как расстроится Анатолий, когда узнает о случившемся.
- Боже, мой, Алена… - прошептала Мария Петровна и осеклась.
В этот момент она подумала, что воры могут прийти в их квартиру в любое время Совершенно в любое и может быть даже сейчас. Может быть даже сейчас, когда ОН там. Один. Сопочикны давно уже не жили в коммуналке на Чапаева, Анатолию после рождения второго ребенка выхлопотали отдельную жилплощадь.
Мария Петровна вскочила.
- Мне надо бежать! – взволнованно проговорила она, направляясь в прихожую, - Аленушка, дай, пожалуйста, денег на трамвай…
- Да, что с тобой? –выскочила за ней сестра.
- Неужели не понимаешь? Ведь Анатолий дома, а у них ключи с адресом! Вдруг придут… Как же он?
Алена Петровна спешно принесла кошелек и вытащила оттуда деньги на дорогу любимой Марусе.
- Может, пойти с тобой? – спросила она участливо.
- Нет времени ждать пока ты соберешься, мне спешить надо.
И Мария Петровна выскочила на лестницу. Не дожидаясь старого неуклюжего лифта, помчалась она по ступеням. Сердце отчаянно колотилось. Женщина выбежала на улицу и кинулась в сторону остановки трамвая. Еще издали Мария Петровна заметила, что он как раз поворачивает из-за угла, она попыталась бежать быстрее, чтобы успеть, но у нее не получалось. В общем-то, ей не хватало всего каких-то две минуты, чтобы добраться до остановки, когда она вдруг оступилась и упала. Мария Петровна почувствовала, как к глазам вновь подступают горячие слезы. Из ссадины на левом колене сочилась кровь. Женщина приподнялась и увидела, как в трамвай вошли последние пассажиры, и двери вагонов закрылись. «Что же делать? - в отчаянии думала она, - Следующий придет не скоро. Что же делать? Звонить Толе? Невозможно, он настраивается на концерт». И тут Мария Петровна вспомнила, что через две улицы есть остановка автобуса, как-то раз после дня рождения сестры они с Анатолием Владимировичем нарочно шли до нее, чтобы насладиться теплым вечером. Решив не обращать внимания на боль, женщина поднялась и поспешила туда. Она старалась идти как можно быстрее, но когда запыхавшаяся от тяжелой ходьбы Мария Петровна добралась до автобусной остановки, выяснилось, что рядом ведутся дорожные работы и транспорт идет в объезд. Она решила идти дальше в сторону Дворцового моста, а там сесть на какой-нибудь подходящий транспорт. «Нельзя терять ни минуты!» И Маруся снова побежала, прихрамывая на левую ногу и плача. Как только женщина вышла на набережную Невы, раздался раскат грома и хлынул дождь. Мария Петровна вспомнила, что с утра действительно парило, но она, глупая, конечно не подумала взять зонтик.

Анатолий Владимирович едва успел сложить партитуры в свой элегантный кожаный с тиснением портфель, когда услышал звонок в дверь. Он удивленно взглянул на часы. Дирижер никого не ждал.
На пороге стояла плачущая Мария Петровна. Лицо ее было грязным от растекшейся косметики, волосы свисали мокрыми прядями, костюм в рубчик оказался изорван в двух местах, левые колено и локоть содраны, из ран текла, смешиваясь с дождевой водой, кровь. Женщина мелко дрожала и смотрела на него с таким отчаянием и горем, что Анатолий Владимирович предположил самое страшное.
- Прости меня, Толя, - начала было Мария Петровна.
- Да за что же, Маша? – Сопочкин взял ее за невредимый локоть и осторожно провел в квартиру, снял намокшую кофту.
- Прости меня, Толя, - плакала женщина, - У меня ключи украли.
- И что? – опешил дирижер.
- Вместе с квитанциями от квартиры украли, - Мария Петровна не переставала дрожать.
- Напали на тебя? – испугался Анатолий Владимирович, - Ударили?
- Нет, - она неровно покачала головой.
- Так что же ты плачешь? Сумасшедшая, совсем ты у меня сумасшедшая.
И дирижер осторожно обнял свою жену за плечи и прижался щекой ее мокрой макушке. А потом он отвел Марию Петровну в ванную комнату, раздел, включил горячую воду и оставил греться. Сам же вышел в коридор, закрыл входную дверь на цепочку и набрал номер концертного зала. Дирижер сообщил администратору, что заболел и сегодня его необходимо заменить.
- Но Анатолий Владимирович, - воскликнули на другом конце провода.
- Не могу, значит, не могу, - уверенно сказал он и отключился.
Это был единственный случай, когда дирижер Сопочкин отменил свой концерт.